Пересмешник. Всегда такой был (СИ)

— Вот и хорошо, — рассмеялся Вадим, — раз все всё поняли, может, пошуршите на кухне, дамы? Зина всё уже привезла, посуда приготовлена.
Вадим остановил Али.
— Сами разберутся.
— А?..
— Сами разберутся, не первый раз.
— Почему «Лииииииина» и «молчал»?
— Ну… как-то мы напились с Кольком…
— Я смотрю, у вас это хорошая традиция.
— Ага… я перебрал, что кстати редко бывает, я обычно помню, что я говорю и кому, в общем, я нажрался до зелёных соплей и рассказал о своей пиздец какой любви к девочке из детства по имени Лина, в общем, Колёк изрядно повеселился.
— Я должна быть польщена, Вадь?
— А то, я ж завидный жених, смотри какой дом, — пересмешки.
— Дом завидный, а вот жених…
— Не дразни меня, женщина, — оставляя лёгкий поцелуй на губах.
Али отметила странную аккуратность в движениях Вадима, но ей некогда задумываться над этим, входя на большую кухню, она встретила Семёна, который, кажется, единственный в этом помещении не до конца понимал, что́ эта женщина делала в этом доме, когда, вставая на табуретку, закрепляла последнюю гирлянду.
— Что ты тут делаешь?
— Снимаю тут… — Али хотела договорить, но услышала:
— Другую половину кровати она тут снимает.
— И надолго? — прищуривая один глаз, смотрел Семён, всё указывало на то, что за ошибку Али пришлось расплатиться ему, и присутствие сотрудницы его вовсе не радовало.
— Навсегда, — ответил Вадим, — и тебе бы лучше закрыть рот, Семён.
— Улыбаемся и машем, Вадим, улыбаемся и машем.
— Догадливый, я смотрю.
— Поверь, он засунет свои претензии себе в жопу, к тому же — ошибка его, не твоя, он это знает, — тихо говорил Вадим.
К бою курантов все уже изрядно проводили Старый год, намешав слабые алкогольные напитки и крепкие, Али не прикасалась к спиртному, говоря, что не хочет мешать, Вадька молча соглашался с этой версией.
Когда под бой и всеобщее «Ура!» Али отставила свой фужер, только намочив губы, это не прошло мимо внимания Вадима, женщина это видела, но предпочла не замечать. Завтра, завтра она скажет о своей основной ошибке, ей немного жаль, что она не нашла в себе силы признаться до празднования, но всё происходило слишком быстро, к тому же Али слишком давно не праздновала Новый год.
Обычно они собирались небольшой компанией, и празднование ограничивалось парой бокалов вина и фруктами. Ни ёлки, ни гирлянд… всего этого очень хотелось Али, и она эгоистично попустительствовала своей слабости. Южный, суетливый, многолюдный город лишал не только разумного подхода, но и силы воли, собранности, даря в ответ растерянность и окрик Семена:
— Эй, хозяюшка, ну-ка, метнись к холодильничку, водочка закончилась у нас.
Пригревшись в объятьях Вадима, чувствуя его дыхание в затылок, Али вовсе не хотела никуда метаться, но она привстала, ровно до того момента, как поняла, что руки Вадьки держат её и пересаживают себе на колено.
— Ты, блядь, что-то попутал, Сёма? — услышала она, и этот тихий голос был лишён даже намёка на пересмешки, этот голос угрожал, нёс опасность.
— Я думал… — стушевался Семён.
— Индюк тоже думал, что ванну принимал, пока краснеть не стал. Сам сходишь.
Через пару часов Али почувствовала усталость от всеобщего внимания, от внутреннего напряжения, от ожидания своего приговора, который обречён на отсутствия помилования, и который приближался, надвигался, пугал, когда Вадим шепнул.
— Почему ты не пьёшь?
— Не хочу…
— … Может ты что-то хочешь мне сказать?
— Что?
— Лина? Пойдём в кабинет.
Что ж, отложить на завтра разговор не получится, пришло время платить по счетам, пришло время расплачиваться за свою ошибку. Стыд сковывал движения Али, её дыхание, только странное тепло в животе помогало ей удерживать далеко не пересмешливый взгляд. Она готова взять на себя ответственность. Полностью. Теперь, всё продумав, просчитав, приняв свою ошибку и последствия…
— Уверен, ты хочешь мне что-то сказать.
— Я ошиблась.
— В чем же? — ровный голос.
— Пожалуйста, ты должен мне поверить, это не было намеренно… Я всё делала согласно аннотации, я была у врача, дважды… но…
 
— Но?
Шаг на эшафот. Вспышками памяти по векам.
Алёшка молча смотрела на переливы воды в отражении луны.
— О чем думаешь, Лина?
— Я думаю — я беременна…
— Да ладно, — усмешка.
— Ага.
— Ты думаешь или ты беременна?
— Я думаю… У меня задержка, вот.
— И сколько?
— Два дня, — звучит ужасно для Алёшки.
— Иди сюда, рыбка, — сажая на колени, убирая волосы с раскрасневшегося лица — Алёшке, несмотря на очевидную близость с Вадькой, было стыдно обсуждать такие вещи, — два дня — это нормально, в этом месяце ты пересекла страну поперёк два раза… от севера до юга, так что небольшой сбой — это нормально.
— Нормально?
— Конечно, к тому же, я всегда очень осторожен, тебе рано становится мамой… — целуя в лоб.
— А вдруг?
— Это было бы печально, потому что тебе пришлось бы перевестись в какой-нибудь местный институт, или даже бросить, ты же не думаешь, что я бы позволил родиться своему ребёнку вдали от меня?
— Не думаю.
— Вот и не паникуй.
Той ночью Алёшка в ужасе смотрела на кровавые пятнышки на белых простынях и заливалась краской так, как никогда с ней не случалось.
— Эй, ты чего? Глупышка ты ещё, рыбка… Это значит, что ты не беременна. И я знаю, что у женщин бываю такие дни.
— Но… — Алёшка готова была заплакать от стыда.
— Перестань, ерунда какая-то… ты расстроилась, что не беременна, или что?
Алёшка всхлипнула ещё раз.
— Лёшь, перестань, в такие дни можно заниматься любовью, и я… перестань, ничего страшного не случилось, сходи-ка лучше ванную, а то сейчас сознание от ужаса потеряешь, я там видел прокладки Светкины.
— У меня будет ребёнок, — произнесла.
Не так и страшно. Глядя в глаза, в отсутствие пересмешек, в вязкую тишину, которая повисла над большим кожаным диваном и лёгким запахом алкоголя от хозяина этого дивана.
— Что ты молчишь? — невыносимо смотреть в молчаливые глаза, на сведённые брови, на упрямую линию губ, которые спокойно произносят, слишком спокойно:
— Жду, когда ты правильно сформируешь своё предложение.
Всё. Всё сказано. Всё решено.
У Али готов план, она вовсе не горела желанием воплощать его в жизнь, но хорошо, что он есть, хорошо, что поддаваясь панике, она всё же составила этот план. В основе которого лежит одно — она родит этого ребёнка.
Нет на данный момент никого роднее для рыжеволосой женщины, чем нерождённое дитя, которое она ещё никак не ощущала, но уже точно знала, что оно есть, что его сердечко уже бьётся, пока ещё не в унисон с материнским, но, абсолютно точно, ставя в полную зависимость от себя.
— Я не стану делать аборт, — сухие слова, значащие так много. Отказ от Вадьки. От перспективы работы в иностранной компании. От всего. Ради большего всего.
Отказ, под щелчок костяшек пальцев мужчины, сидящего рядом, под его спокойное:
— Садись, — пока сам закрывал дверь и отодвигал кресло напротив хозяйского кресла за столом.
Так они и сидели, друг напротив друга. Отсутствие пересмешек и нелепое пятно миндалевидных глаз.
— Только то, что ты в положении, останавливает меня прямо сейчас, Лина.
— От чего?
— От нелицеприятных выражений в твой адрес.
— Не отказывай себе.
— Я ограничусь предложением, которое ты должна сказать. Правильной формулировкой. У нас будет ребёнок. У нас… Будет ребёнок.
Али молча смотрела, Вадим опасен, она уже однажды видела этот взгляд, в этой же комнате, именуемой кабинетом, и тогда ей было всё равно — жить или умереть, сейчас — нет… Она взяла незапланированную ответственность на себя, приняла решение.
— Ааааааали, не так ли? Али, скажи, ты всё просчитала, учла, план составила? — голос размеренный, спокойный, немного растягивающий гласные звуки, убаюкивающий, притупляющий страх…