Не забудь меня (СИ)
— Тони? — растерянно переспрашиваю и вижу, как к нам на всех порах от дома несётся мальчик лет четырёх. — Твой…
— Племянник, — уточняет Лиам. — Сын Элизабет и Энтони.
— Твоей младшей сестры. — Когда я её видела последний раз, сколько ей было? Шестнадцать?
— К сожалению, они с мужем разбились в аварии. Уже два года я официальный опекун. — Объясняет он.
— Соболезную, — неловко бормочу я и перевожу взгляд на мальчугана. Он остановился и теперь прячется за ногами Лиама, смущённо поглядывая из своего укрытия. Зелёные яркие глаза с интересом меня изучают. — Привет, я Кэтрин, — заговариваю первой и присаживаюсь так, чтобы наши взгляды оказались на одном уровне.
— Привет, Кэтрин. А я Энтони Джуниор Грин, — официально произносит он и тут же рушит всю картину, потирая обгоревший на солнце нос и засовывая указательный палец в рот.
Лиам смеётся и ерошит бронзовые волосы племянника.
— Ну, привет, Энтони Джуниор Грин. — Я протягиваю руку, мальчишка вынимает палец изо рта, и мы здороваемся. — Будем знакомы.
— Может… выпьешь чаю? — внезапно предлагает Лиам. Вижу, как он слегка нервничает.
— Чаю? Почему нет! — Запрокидываю голову и улыбаюсь Лиаму, он также с негаснущей улыбкой смотрит на меня.
— В доме?
— А можно здесь… в саду?
— Конечно.
Как удивительно: я часто думаю о нём, но долго не позволяю себе этим заниматься. Потому что воспоминания слишком болезненные. А вот сегодня думала о нём много, и мы встретились. Хотя удивление постепенно проходит. Будто бы всё произошло к месту и ко времени, будто бы и не было этих лет, будто бы это не я сбежала от него в Штаты. От него, от прошлого, от нелепого чувства вины.
05
Прошлое
Она на дне оврага. Сломанная игрушка. Сломанная вся без остатка. Кости раздробились, раскрошились, она не может пошевелиться.
Лежит на серой земле, сумрак скользит по телу, лежащему в неестественной позе среди травы и цветов.
Почти безжизненна.
Почти. Но не совсем. Пока ещё не до конца.
Слабый стук сердца, качающего кровь по венам. Вдохи, наполняющие лёгкие кислородом. Больно. Очень больно. А кто сказал, что будет легко?
Кажется, куда-то несут?
— Это счастье, что её обнаружили. Могла бы тут пролежать, пока…
Эта неоконченная мысль со словом «пока» очень беспокоила Кэтрин. Пока что? Она не собиралась ничего с собой делать, просто хотела убежать подальше. Вот и неслась, не разбирая дороги. Теперь ей повсюду мерещился он. Вот и тогда на станции ей показалось, что она видела Чарльза. Виновника всех её бед. Он любил распускать руки, а потом напивался и приходил каяться. А она прощала, потому что с самооценкой, видимо, были проблемы. Хотелось быть взрослой и самостоятельной. Ага? Переехала к нему. Ага? Получи реальность. Ага?
Как она выдержала эти полтора года кошмара? Только потом случилось непоправимое, и она уже не смогла простить, а он разозлился, очень разозлился. Кажется, у него хобби такое было — доводить и вымаливать амнистию. Словно бы он испытывал её предельный порог. А за это простит? А за то? И она прощала до поры до времени.
На лицо опустилась кислородная маска, и сознание уплыло в чёрную дыру. Больше Кэтрин ничего не помнила до того момента, как очнулась в палате.
Сейчас, сидя в больничном саду Госпорта, она постепенно возвращалась к жизни и забывала то, что предпочитала никогда больше не вспоминать.
Стоял ранний апрель, и цветение буйствовало вовсю. Словно растения стремились переиграть друг друга, кто быстрее и красивее расцветёт и отцветёт. Но Кэтти не хотелось, чтобы окружающая её красота увядала. Ей нравилось это проявление новой жизни.
Калитка скрипнула, когда в садик вошли, и Кэтрин уже знала, кто это. Как-то так само вышло, что вот уже несколько дней подряд он сам собственноручно привозил её сюда. Когда предложение поступило в первый раз, она высмеяла его, каким это образом ей гулять? Но доктор Лиам Керр легко решил проблему. Собственноручно переместил её в кресло и привёз в сад.
Поначалу Кэтти была ненавистна вся эта красота. Ей хотелось видеть жизнь в уродливом свете, потому что так было легче свыкнуться с приговором. Но её мягкий нрав и натура любящая жизнь, несмотря ни на что, взяли своё. На то и был расчёт её персонального доктора.
— Ну, как ты? Нагулялась? — обратился он к ней. — Будем возвращаться?
Как-то так незаметно несколько дней назад их отношения перешли с официального тона в более дружеское русло.
— Посиди со мной? Тут так красиво, — улыбнулась Кэтрин. — Если не торопишься, конечно. У тебя была долгая смена.
Она прищурилась, смотря на него, потому что солнце светило ей прямо в лицо, и кивнула на скамейку рядом с собой. Когда Лиам привёз её в сад, она попросила переместить себя из кресла, да и физиотерапевт настаивал, что ей стоит начинать побольше двигаться.
— Да… смена долгая… — протянул Лиам, опускаясь на скамью и потирая глаза ладонями.
— Сколько часов подряд ты отработал? — Кажется, только сейчас Кэтрин заметила тяжёлую печать усталости на его лице. — Ты домой хотя бы на ночь ездил?
Он сидел рядом, крепкий, сильный, надёжный. Кэтти касалась его плечом и словно бы подпитывалась от него жизненной энергией, которой он щедро делился даже сейчас, когда его батарейка, кажется, была на исходе.
— Нет, — мотнул Лиам головой. — Я в свободной палате поспал. Мы тут все… так делаем, — усмехнулся он.
— Ммм? Зачем? Зачем так себя мучить?
— Да я не мучаю, — пожал он плечами. — Я просто молодой… ну, несемейный. Как думаешь, кому отдадут предпочтение, когда речь пойдёт о дополнительной смене? Но я не жалуюсь, ты только не подумай.
— Да, я ничего такого не подумала, — отмахнулась Кэтти. — Я знаю, что ты любишь дело, которым занимаешься.
— Очень.
Лиам уже как-то рассказывал ей об учёбе в университете, о своей первой практике, о том, как вопреки желанию отца, ушёл в медицину, не желая возглавлять семейный бизнес.
— А я и сказал отцу, пусть Лизи этим занимается. А он… так ей двенадцать… А я… так выйдет замуж и приведёт нового человека в семью. А отец был очень зол, долго говорил, что я его подвожу. Только я уже учился в Эдинбургском Университете и никуда уходить не собирался.
Они вообще много разговаривали. Кэтрин поначалу удивляла открытость Лиама, он не смущался, рассказывая о себе, и не увиливал от ответа. И эта его откровенность побуждала её к ответной откровенности.
На любой свой вопрос Кэтти получала честный ответ. Чего бы он не касался. Даже её состояния. Приговор никуда не делся. К сожалению, Лиам также подтвердил его, но Кэтти больше была не в состоянии плакать. В конце концов, она уже выплакала всё, что могла.
— А ты чем тут сегодня занималась? — поинтересовался Лиам, наклоняя к ней голову.
Кэтрин тихонечко подвинулась ближе и их плечи соприкоснулись.
— Наблюдала за пылинками, то есть пушинками, они тут носятся по всему саду. — Она поддела его плечом, когда Лиам засмеялся. — Время цветения же… Ну, и вообще, чем не тут заниматься? Только созерцать. И сочинять.
— Что сочинять?
— Истории… всякие… знаешь, я для детей сочиняла, когда подрабатывала няней.
— Серьёзно? — удивился он. — Ты не говорила… сочинишь мне что-нибудь? — Его глаза сейчас были синими, и в них поверх усталости плескался смех.
— Ну, я же не твоя няня. — Кэтти захихикала в ответ.
— Да, из этого возраста я уже давно вырос… но окажи любезность? Сказки я до сих пор люблю.
— Тогда закрой глаза и представь… — Она на секунду запнулась, когда этот большой и уверенный в себе мужчина послушался её приказа и закрыл глаза. — Жила-была на свете Пушинка. Она висела на ветке ольхи… ммм… нет, на ракитовой серёжке. Качалась под солнышком вместе с другими пушинками. Вся такая маленькая и серенькая, но очень важная. Висела, значит, качалась и размышляла: «А что там далеко за горизонтом? Каждый день я вижу долину и проплывающие над ней облака. Вижу, как солнце встаёт и заходит за гору. Ночью вижу, как месяц съедает Луну по кусочкам. Столько всего вокруг происходит, а я такая крошечная и совсем незаметная. Вот бы ветер поиграл со мной, а то так и провишу на этой серёжке много дней кряду. А потом дождь пойдёт и прибьёт меня к земле. Я стану комочком, а не пушинкой, и взлететь уже не смогу, ничего интересного не сделаю. Не успею».