Хроники Тальзеура. Дилогия - Джон Голд (СИ)

Трижды приходил этот самый Корза. Крепкий взрослый мужик в красном балахоне и в скрывающем лицо колпаке. В такие моменты над окнами прямо под потолком загорался рисунок человеческого черепа с оленьими рогами и какой-то спиралью во лбу. И вот тогда, те из похищенных, кто славил имя Корзы, впадали в чуть ли не священный страх перед ним.
Имя Корзы на их устах обретало новую силу. Я сам это видел, чувствовал и, будь моя воля, забыл бы эти его страшные приходы и всеобщий вопль страха!
Корза! Хозяин украденных имен одним своим присутствием в комнате с клетками давил дурной силой, да так, что чувствовалась область пустоты в сознании. То самое место, где раньше было мое имя. А душа в груди… она трепетала от страха, почуяв рядом могучую силу. Будто слышишь сердцебиение и знаешь, что это сердце не твое, а врага. Смертельно опасного врага!
В такие моменты Корза излучал прямо-таки животную власть над жизнью и смертью. Я же молчал, внимательно рассматривая человека, который способен красть имена. Били меня за это нещадно, но лучше так, чем позволять кому-то украсть мою свободу мыслить.
Прислушался. Заметил едва уловимый шум в холле. Где-то там находится каморка, в которой живут наши мучители. Похолодало, а значит уже полночь и скорее всего сейчас у этих моральных уродов будет пересменка и сразу начнется круг избиения. Пора и мне начать действовать.
Я подтащил к выходу из клетки тело едва живой девушки. Та не сопротивлялась и уже смирилась с участью неизбежной смерти.
— Помнишь меня? — я приложил ладонь к щеке девушки. — Посмотри прямо перед собой, а не на пол.
У неё скулы, брови и даже уши — всё разбито. Да и я сейчас выгляжу так, что в открытом гробу хоронить не станут.
— Д-да. Ты тот парень…
Она попыталась вспомнить имя, привычка из жизни до похищения, но не смогла. По щеке девушки прокатилась слеза. Я смотрел ей в глаза и видел, что одного тепла моей ладони ей хватило на то, чтобы вспомнить, каково это — жить мирной и спокойной жизнью. Где есть люди и простое человеческое тепло от объятий тех, кто нас любит. Где люди не звери, которые прячут подростков по клеткам.
— Помоги мне, — прошептал я, приблизившись к девушке так, чтобы наши головы соприкоснулись. — Скоро эти уроды снова придут нас избивать, и тебя из клетки заберут первой.
— М-мне страшно…
— Знаю, — я прижал вторую ладонь к лицу девушки, и она робко прикоснулась к ней своей рукой. — Всё будет хорошо. Я тебя не брошу и не дам тебя им в обиду. Просто отвлеки их внимание. Как угодно, но отвлеки.
Девушка, опустив глаза, кивнула. Мало кто согласится добровольно встать первым в очередь на избиение. Но ей хватило на это смелости.
Оставив девушку у входа, я перебрался в центр клетки. Теперь и мне надо заняться делом. То дикое зло, что сидит во мне с самого детства, за неделю побоев превратилось в нечто едва ли не осязаемое. Вчера, когда смотрел на нашего третьего сокамерника, уснувшего после побоев вечным сном, зло склизкой черной массой вывалилось из котла гнева. Не передать словами, как себя чувствуешь, когда у тебя в сознании ворочается нечто подобное. Да еще и занимает то место, где раньше было имя.
Злу было плевать на труп парня. Оно оглядело помещение с пленными, подмечая ранее не замеченные детали. График избиения, принцип забора пленных, жесткое требование выкриков о Корзе и даже то, в каком направлении стаскивают тела погибших. Стоящий в воздухе запах гари от керосиновых ламп и едва заметный сквозняк, идущий из коридора. А где дует ветер, там и выход.
Подумаем. Отделка и форма помещений уж больно специфические. Выходит так, будто нас держат в здании старого автовокзала, в котором есть два крыла в виде залов ожиданий. А между ними каморка, занятая похитителями. Электричества нет. Всё освещение держится на керосиновых лампах. Ни у кого из надзирателей при себе не было огнестрельного оружия или ножей. Им хватает подавляющей силы пары взрослых мужиков и резиновых дубинок, которыми они нас и избивали. Надежды на других пленных нет. Большинство из них визжит от страха, когда мучители проводят ключами по прутьям клетки.
 
Из позиции лежа я резко поднялся на ноги и проверил, как быстро смогу подскочить к двери. Две секунды. Быстрее не получается из-за наручников. После недели избиения и подобия жизни на хлебе и воде даже стоять тяжело.
В коридоре послышались шаги, и вскоре пришла пара знакомых мучителей. Прикоснулся рукой к прутьям клетки. Холодные, а значит, снаружи и впрямь наступила полночь и у этих уродов прошел пересменок. Четверо пошли спать и еще четверо заступили на дежурство. Зло в груди зашевелилось. Знаю, что оно — это я. Вот только я не помню, кто я. А злу плевать на знание. Оно здесь и сейчас хочет помочь нам выжить.
Наша клетка была вторая по счету. Мучители на мгновение отвлеклись на еле слышное пение моей сообщницы, но всё равно начали с первой клетки. Понятно. Они действуют строго по плану. А вот моя соседка явно нервничает, всё четче понимая, что скоро ее заберут на избиение. Я же всё это время лежал на полу нашей клетки в такой позе, чтобы быстро встать и подскочить к двери.
Пришедшая пара уродов десять минут мучала троицу из первой камеры, не переставая махать дубинками ни на секунду. Чуток запыхались. Сил у них ещё много — ночная смена только началась. Наверняка на наркоте сидят, чтобы психически не сломаться на такой работе. Да и физически они уж больно выносливы.
Пора. Дверь в нашу камеру открылась и тощий мучитель за волосы потащил мою сообщницу в центр комнаты. Мне страшно и сердце колотится так, что кажется будто сейчас выскочит из груди. Тело сжалось в пружину. Чувствую, как в области спины надпочечники судорожно напряглись и выбросили в кровь ударную дозу адреналина. Ногти скребут по полу клетки. Страшно. Страшно. Страшно. Но жить очень-очень хочется. Так что либо я нападу и убью их первым, либо они забьют нас до смерти.
Стоящий у двери бугай отвлекся на песнь девушки. Она плакала, но продолжала петь:
Никто не услышит, никто не придёт,
Никто тебя никогда не найдёт.
Ведь так бывает на свете,
Что бесследно теряются дети…
Едва бугай повернул голову в сторону девушки, как я вскочил на ноги и спустя две секунды толкнул его. Но толчок был сделан не плечом, а всей грудью. Я постарался сделать так, чтобы мои наручники перекинувшись ему через голову и попали точно на бычью шею.
От неожиданной атаки со спины бугая повело вперед, и он, потеряв равновесие, стал заваливаться на тощего напарника. Тощий тянул за волосы девицу. Я уже в полете уперся грудью в спину бугая, а мои руки и цепочка наручников пролетели дальше нужного, царапнули нос тощего, задели зубы и наконец остановившись где-то на кадыке. Он было дернулся, но я уже подтянул руки, пытаясь сообразить, что теперь делать. Поймать двоих за раз у меня и в мыслях не было.
Бугай начал что-то орать, а вот зло… оно довольно усмехнулось, и в следующий миг я зубами вцепился в шею урода. Уж больно сильно меня эта гнида била все эти дни!
Укушенный заорал, дергаясь из стороны в сторону, таща за собой хрипящего тощего. Струей брызнула кровь бугая! Да с такой силой, что мой рот тут же заполнился чем-то соленым, и я сглотнул. Здоровяк вопил от боли и ужаса. Я зубами разорвал ему сонную артерию. От его дерганий из стороны в сторону цепочка натянулась еще сильнее. Тощий задергал руками и ногами, ощутив удавку на шее. Вот только его напарник был слишком занят, пытаясь оторвать меня от законной мести.
 
Мне в лицо четыре раза прилетел кое-как сделанный удар кулаком от здоровяка — голова тощего мешала, но после недели побоев такое и ударом-то назвать сложно.
Через минуту всё было кончено. Из-за того, что я не дал бугаю прикрыть рану на разорванной артерии, он истек кровью. А тощего удалось удавить. Я поднялся на ноги, кое-как вытащив руки из-под пары трупов. Пока боролись, в руке раздался неприятный хруст. Если и сломал что-то, то, пока могу шевелить, надо действовать дальше.