Три года (ЛП)

Я хочу спросить: «что? Что ты собираешься со мной сделать?», но не буду. Я отказываюсь.
Он может сказать, я знаю. Видит, в каком я отчаянии. Он усмехается, берет обе руки и сжимает их вокруг моего горла. Что-то темное мелькает в его взгляде, и он сжимает меня настолько сильно, что я задыхаюсь, делая маленькие глотки воздуха.
Итак, он собирается убить меня. Я не отпускаю его взгляд, но позволяю своему телу расслабиться. Нет смысла с этим бороться. Он задушит меня до смерти, а потом, возможно, вернет к жизни, если у него будет настроение. Может быть, он этого не сделает.
Мне уже все равно. Я зомби. Чертова строчка в списке побед Дорнана.
«Но ты убила четырех его сыновей. Ты все еще чертовски хорошо воевала с ним».
Эта мысль заставляет меня улыбаться, несмотря на то, что я не могу дышать, стою у стены, голая, и меня душит человек, которого, как когда-то думала, я смогу уничтожить.
— Какого черта ты улыбаешься?
Думаю о лице Чада, когда он понял, кто я. Макси яростно сопротивлялся, пока я раскачивалась у него на коленях, и ему под нос попала куча ядовитого порошка. О кровавой бойне, которая встретила меня в отделении неотложной помощи в Тихуане, когда мне удалось уничтожить еще двух сыновей. И я могу понять, что сейчас чувствует Дорнан. Он, должно быть, чертовски рад отомстить девушке, которая забрала его сыновей.
Он ослабляет хватку на моей шее.
— Ответь мне. Какого черта ты улыбаешься?
Я кашляю, когда кислород снова поступает в мое тело. Через несколько секунд комната перестает вращаться, и я прислоняюсь к стене, ища опоры.
— Скажи мне, чему ты, черт возьми, улыбалась, или я засуну электрошокер тебе в киску и выставлю его на максимум.
Я чувствую, как моя улыбка немного уменьшается.
— Я думала о том, как выглядели твои сыновья, когда поняли, что карма вернулась, чтобы наказать их задницы.
— Хм.
Он облизывает губы, и эта чертова бесящая улыбка снова возвращается. Не та реакция, которую я ожидала.
— Чему ты улыбаешься?
Черт! Я не могу устоять. Я все-таки ввязалась в его жалкую игру. Признаюсь, мне очень хочется узнать, что он планирует сделать со мной.
Он делает шаг назад, позволяя своему взгляду скользнуть по моему обнаженному телу. И когда он, наконец, заговорил, его слова были такими пугающими, такими разрушительными, что они были хуже всего, что я могла себе представить.
— Я решил, как ты отплатишь мне за то, что забрала четырех моих сыновей, малышка. Убить тебя и вернуть к жизни — это весело, не пойми меня неправильно, но это далеко недостаточная плата за то, что ты у меня отняла.
Он делает паузу, давая мне переварить это, прежде чем продолжить. Он снова облизывает губы, как будто собирается сожрать меня, и его улыбка настолько широка, что кажется, будто его лицо вот-вот треснет.
— Ты вернешь мне моих сыновей, малышка. Всех их.
Я хмурюсь, в замешательстве.
― Что?
Он усмехается.
— Я собираюсь покрыть тебя, как чертову племенную кобылу. Буду держать тебя здесь, в этой комнате, столько лет, сколько понадобится, чтобы ты не подаришь мне четырех чертовых сыновей. Пока не отплатишь за то, что забрала у меня. Тебе понятно? Усаживайся поудобнее, сука. Ты будешь здесь, тебя будут трахать, пытать, ты будешь рожать детей, пока твой долг не будет погашен. Я буду внутри тебя здесь, — он тычет пальцем мне в лоб, — и здесь, — еще один удар, на этот раз в живот, — и здесь.
Я задыхаюсь, когда он без предупреждения вгоняет в меня тот же палец.
― Я не хочу твоей смерти. Просто хочу, чтобы ты пожалела, что не умерла. И мне нужны мои чертовы деньги.
Я фыркаю.
— Ты бредишь. Я почти мертва, ублюдок! Ты действительно думаешь, что это тело вообще сможет выдержать беременность после того, как ты морил меня голодом, накачивал наркотиками, отравлял и трахал меня?
В его глазах мелькает абсолютное удовлетворение.
— Разве мне не повезло, что я уже давно проник в тебя?
Он вкладывает мне в ладонь что-то твердое и тонкое и отступает назад, давая мне возможность рассмотреть то, что он мне вручил.
 
Я смотрю на пластиковую палочку: две линии, пересекающиеся в круге. Знак плюс. Позитивный. Я смеюсь, но это пустой звук, поскольку внутри меня переполняет паника.
— Хорошая попытка, Дорнан. Я не куплюсь на это ни на секунду. Это фейк.
Я продолжаю смотреть на пластиковый тест на беременность, вертя его в руке и думая, насколько жалка его попытка напугать меня. Это подделка. Конечно это фейк. Вы можете заказать их на eBay за пять баксов, черт возьми, и напугать своего парня — или заложника — в День дурака.
— Я когда-нибудь лгал тебе, малышка?
Смотрю на тест, сердце колотится в груди.
— Я должен был догадаться, что что-то не так, когда ты продолжала обвинять меня в отравлении твоей еды. — Он продолжает. — Я ни хрена не травил. Мне не нужно было. Я уже отравлял тебя изнутри своим ребенком.
Я снова смотрю на его лицо, и мое сердце замирает. Потому что, видя волнение и удовлетворение в его глазах, я знаю, что он говорит мне правду.
Не могу дышать. Я роняю тест на беременность под ноги и спешу к ведру в углу. Падаю на колени, едва успев дойти до того, как все остатки еды и желчи внутри меня выплескиваются наружу, с неряшливым всплеском ударяясь о стенки ведра.
Когда я перевожу дыхание, глядя на выблеванные яйца и тосты, в моей голове проносится миллион мыслей. Если он прав, это имеет смысл. Почему мне так чертовски плохо. Таинственное отсутствие менструации все время, пока я была здесь, что, как я полагала, было вызвано шоком моего тела. Все так хорошо сочетается друг с другом, что я практически слышу, как встает на место последний кусочек головоломки и последняя из наших грязных тайн раскрыта.
Задыхаясь стоя на коленях, я даже не реагирую, когда чувствую резкий укол в руку. Тепло и онемение разливаются по моим конечностям, и я хватаюсь за пол, пытаясь удержаться от того, чтобы не врезаться в ведро со рвотой передо мной. Теплые руки просовывают мне подмышки и тянут меня вверх, и образ куклы-марионетки на веревочках врезается в мой наполненный наркотиками мозг.
Он легко поворачивает меня, прижимая к своей груди в удушающе-крепких объятиях. Я чувствую, как моя голова падает вперед и ударяется о грудь, а из глаз текут слезы.
Вот каково это — быть сломленным. Он сломал меня. Он побеждает.
— Поздравляю, мама-медведица, — говорит он, смывая соленую воду с моих щек. Он заправляет выбившиеся волосы мне за ухо и наклоняется ближе. — Похоже, мы в этой истории надолго. Вместе.
Он хихикает, и последняя крупица надежды, осмелившаяся жить во мне, мерцает, как свеча на ветру, колеблется и, наконец, угасает.
Глава 14
Есть вещи хуже смерти.
Но нет ничего хуже, чем погрузиться в смерть, позволить этому оцепенелому блаженству погрузиться в тяжелые кости, пригласить это небытие занять место печали и боли.
Только для того, чтобы его вернули, вытащили из ада, воскресили.
Есть вещи хуже смерти.
И теперь я знаю их все.
Глава 15
Когда я просыпаюсь, мои конечности кажутся залитыми мокрым бетоном. Быстросхватывающийся материал, который начинает сохнуть, как только его наливают, и мне приходится с трудом двигаться.
Все ощущается по-другому. Во рту у меня невероятно пересохло, наверное, из-за героина, а то, что подо мной, кажется мягким, теплым и совершенно чужеродным.
Я снова чувствую запах тех же самых острых цветов, лилий смерти, которые Дорнан приносил мне всего несколько дней назад, и резкий аромат наконец выводит меня из полусна. Я открываю глаза, и свет ослепляет. Съеживаюсь, снова закрываю их, мои тяжелые руки закрывают глаза, чтобы не дать пронзительному свету обжечь меня.
Солнечный свет.
В моем маленьком подземелье ужасов нет окон. Там нет солнечного света.
Где я?
Я снова заставляю глаза открыться и терпеливо жду, пока из них текут слезы, и приспосабливаюсь, насколько могу, к постороннему источнику света. Я так долго находилась в этой сырой маленькой дыре, что даже не знаю, когда в последний раз видела солнце. Сколько бы времени не прошло, казалось, что это навсегда.