Любовь в награду

Но это было еще до того, как жизнь подвергла ее испытаниям.
Женщина, которую миссис Уинтроп привела в его кабинет, была маленькой и бесцветной. Она была одета в скромное платье из прочной серой шерсти с длинными рукавами и высоким воротником. Темные волосы. Возраст ее на вид он определить не смог.
Ее взор сразу упал, как только она встретилась с ним глазами. Причиной тому была защита, или страх, или, возможно, обаяние. Он привык ко всему. И это его не интересовало.
Эта женщина, непримечательная во всех отношениях, если не считать ее позы – почти агрессивно неподвижной, – напомнила ему вынутую из ножен шпагу.
При мысли об этом принц слабо улыбнулся. Он понял, что улыбка получилась неприятной, когда обе женщины чуть вздрогнули.
– Я хотела бы представить вам миссис Элайзу Фонтейн, милорд.
Миссис Фонтейн сделала изящный реверанс.
– Можете оставить нас, – сказал принц миссис Уинтроп, даже не взглянув на нее.
Миссис Уинтроп бросилась прочь, как кролик, выпущенный из силков.
Взгляд миссис Фонтейн снова поднялся, как у человека, с трудом взбирающегося по склону утеса, дрогнул, но удержался на месте.
Элайзе понадобилась вся ее сила духа, чтобы не опустить голову после бегства миссис Уинтроп.
– Прошу вас, садитесь, миссис Фонтейн.
Она замерла. Его родной французский следовал по пятам за согласными и превращал гласные в ласку. Элайза почти воочию увидела сильный и бесконечный всплеск фонтанных  [2] струй, когда он произносил ее имя.
– Миссис Фонтейн? Неужели миссис Уинтроп привела ко мне претендентку на работу в моем доме, которая не говорит по-английски?
Тон принца был полон стали, прикрытой шелком, однако он был утонченно вежлив. Элайза могла с легкостью представить себе, как таким же тоном он отдает приказание обезглавить того, кто привел к нему столь глупую и немую претендентку.
– Прошу простить меня, лорд Ла Вей. Я знаю, что значит «садитесь».
Элайза попыталась изобразить на лице улыбку. Она знала, что в ней есть обаяние, которое, правда, слегка заржавело от долгого неупотребления, учитывая, что она спрятала его подальше после того, как с нею приключилась беда.
– Так будьте любезны продемонстрировать мне это свое знание, – произнес он.
Принц жестом указал на стул, обитый бархатом шоколадного цвета. Возможно, и сама она для принца что-то вроде стула, несмотря на исходящие от него чары. Элайза почувствовала себя абсолютно обессиленной, хотя, возможно, это и к лучшему.
Элайза осторожно и, надеялась она, грациозно села на самый край стула, чтобы, если возникнет необходимость, тут же сорваться с места, и сложила руки на коленях.
Боже!.. Стул оказался таким мягким. Он бережно и почти сладострастно прижался к ее ягодицам. Высокая, веером расширяющаяся кверху спинка манила к себе, как руки любовника. Ее прежняя жизнь, в каком направлении ни посмотри, показалась такой узкой и усыпанной шипами, что охватившая Элайзу расслабленность настолько поразила ее, что едва не выбила из колеи.
Элайза робко сдвинулась на дюйм глубже, когда лорд Ла Вей сам медленно уселся на стул напротив.
В Суссексе он приходит в себя после нападения, говорили ей. Теперь Элайза почему-то думала, что это было не нападение, а апоплексический удар.
Она видела два лица, отражавшихся в полированной поверхности стола: его – мастерски отесанное, как благородное дерево, ее – маленькое и белое, как будто ничего не выражающее.
– Великолепно! Мы установили, что вы действительно знаете, что значит сесть. Это очень хорошо, потому что я не выношу лгунов. – Говоря это, принц снова чуть улыбнулся. И по ее мнению, он сделал это для того, чтобы смягчить слегка вызывающую фразу.
Элайза, в свою очередь, тоже напряженно улыбнулась. «Демонстрирую свою способность улыбаться», – мелькнуло у нее в голове.
– Какова, по-вашему, ваша квалификация, миссис Фонтейн?
Как интересно выразился лорд Ла Вей. Как будто он единственный может судить о том, есть ли у нее вообще хоть какая-то квалификация.
 
– Я прошла обучение… – Элайза была шокирована собственным голосом, прозвучавшим как гнусавое кваканье, хотя, возможно, все дело было в напряженной атмосфере, создавшейся в результате его высокомерной манеры держаться. Она откашлялась. – Меня обучали управлять чудесным домом, начиная от необходимости твердо придерживаться сметы расходов и заканчивая принятием решений о покупках для дома, приготовлением выпечки, лекарств и настоев из лечебных трав, наймом и увольнением…
– Где?
– Прошу прощения?… – Элайза недоуменно заморгала.
– Я имею в виду дом, – медленно и четко артикулируя, пояснил лорд Ла Вей. – Где был этот, как вы выразились, чудесный дом?
– В Нортумберленде.
– Кому вы служили в этом доме?
Элайза помедлила. Ее сердце забилось быстрее.
– Этот дом принадлежит моим родителям. Там я выросла и получила образование. – Элайза не стала говорить, что в этом доме ее больше не ждут.
Если принц захочет узнать ее историю, ему придется вытягивать ее из Элайзы, задавая вопрос за вопросом.
Лорд Ла Вей смотрел на нее так пристально, что ей стало казаться, будто он подносит к ее лицу кончики двух горящих сигар.
Хотя, возможно, ему все известно, несмотря на то что говорила миссис Уинтроп. Иногда у Элайзы было такое чувство, что весь мир обо всем знает, хотя, конечно, не такая уж она важная особа. Но на свете существует достаточно Редмондов и Эверси, которые позаботятся о том, чтобы фабрике скандалов хватало сырья.
Сердце Элайзы билось так сильно, что ей казалось, будто кто-то наносит по ее грудной клетке тупые удары. Сдавшись, она скользнула на последние два дюйма в объятия кресла.
Плечи лорда ла Вея были так широки под гладким, безупречно сшитым сюртуком, что Элайза спросила себя, находила ли хоть она женщина покой в его объятиях? Или весь смысл его существования сводится к тому, чтоб заставить женщину чувствовать себя напуганной и незначительной?
– Почему же сейчас вы ищете место экономки в хорошем доме?
Элайза задумалась. По крайней мере, теперь она знала, как правильно использовать слово, которое считала омерзительным.
– Мои обстоятельства изменились, – ответила она.
Его брови подскочили вверх – принц явно был удивлен.
Поскольку Элайза уже пребывала в уверенности, что видит лорда ла Вея в последний раз, у нее хватило смелости выдержать его взгляд, что было совсем непросто, потому что он обладал способностью выглядеть одновременно приветливым и вселяющим ужас. У него были глаза необычайного – красно-коричневого с золотом – цвета, как порция бренди, приправленного солнечным лучом. Элайзе стало любопытно, становятся ли они ярче, когда он смеется.
Если он смеется.
Еле заметные коричневатые тени легли у него под глазами, кожа, похоже, растянулась от усталости. Свежий шрам, розоватый и тонкий, как лезвие ножа, протянулся по его скуле на два дюйма. «Как ему, должно быть, больно», – подумала Элайза. Впрочем, шрам ничуть не портил его внешности, скорее подчеркивал: этот человек красив и опасен.
Элайза заподозрила, что теперь она понимает, о каком нападении на него шла речь. В ней шевельнулось нечто, напоминающее симпатию. Правда, оставалось опасение, что на него напала уволенная экономка из-за того, что он был невыносим.
В тишине слышно было, как верхнее полено в камине упало, прогорев, – пламя издало яростный треск.
– Обстоятельства… – наконец ироничным тоном произнес принц, – имеют несчастливую тенденцию так поступать.
Его губы чуть дрогнули в уголке. Если это была улыбка, то она не дошла до его глаз. Похоже, ирония – его родной язык.
Элайзе было страшно даже просто смотреть на принца в наступившей тишине. Эта тишина оказалась столь напряженной, что, когда лорд Ла Вей слегка побарабанил пальцами по столу, она едва не подскочила.