Песнь Валькирии

И преследуемый, и роли, которые они играют, определены богинями судьбы в начале времен. Она ненавидела саму себя. Эти люди были убийцами. Она не имела ни связи с ними, ни уважения к ним и, если бы представился случай, не испытала бы к ним никакой жалости.
Она знала, почему он машет ей, — думает, что она погибнет. Но она не погибнет.
Через два дня пути они набрели на пещеру. От влаги и холода ступни Толы покрылись волдырями и мозолями, а руки ничего не чувствовали от локтей до ладоней. Дикарь помогал ей в дороге, но его страх не ослабевал ни на минуту. Он скрывался за ним, как за густой пеленой, и она не могла ничего разглядеть. Его разум был для нее окутан страхом, как снежным покровом.
Они поднялись на такую высоту, на какой она никогда не бывала раньше. Ветер, словно мстительный дух, не утихал ни на минуту, становясь как будто еще злее, оттого что не мог сдуть их со скалы вниз. Она дрожала всем телом. Человек рядом с ней шел молча, сосредоточив все усилия на том, чтобы двигаться вперед, а не стоять на месте, превратившись в один из этих холодных камней.
Временами ей казалось, что она умирает. Дважды она падала, но каждый раз он поднимал ее и заставлял идти. Остановиться на мгновение — значило остановиться навсегда. Измученная холодом, Тола представляла, как смерть крадется за ней следом, настойчиво идет рядом медленным, но безжалостным волчьим шагом.
Часовой заметил их издалека, и навстречу, приветствуя их, выбежали люди, вооруженные вилами и дубинами, — ни одного меча у них не было.
У этих людей с исхудавшими лицами и грубыми манерами, скорее всего, не было повелителя. Они выглядели так же, как те люди, которые охотятся в лесах и на дорогах, поджидая случайную добычу или одинокого путника.
— Исамар! — Голоса едва слышались сквозь безжалостный ветер.
По каменистому склону навстречу им бежали пять-шесть человек в оборванной одежде, остальные остались на месте и смотрели на них.
Первым заговорил плотный, коренастый, сгорбленный коротышка, которого, казалось, житейские трудности пригибали к земле, — видимо, он был главным. Она ощущала его страх, но он был не таким сильным и всепоглощающим, как у Исамара. А еще она уловила источаемый им дух праха, обиды и жадности — кислый, неприятный. Хотел ли он сражаться с норманнами? Он был похож на лесное болото, равнодушно засасывающее и победителя, и побежденного.
— Это та самая девушка?
— Да.
Коротышка поглядел на нее оценивающе, как на корову на ярмарке, словно ища малейший изъян.
— Мы все получим долю.
Он говорил с незнакомым акцентом. Чужестранец?
— Те, кто вложил свой труд, южане из Брэдфорда, — сказал коротышка. — Заведи ее внутрь, Исамар. Тут нельзя оставаться.
Они побежали обратно по сыпучим камням: не из страха быть замеченными норманнами — никто не хотел так высоко охотиться в такую погоду, — а чтобы согреться.
Пещера была скорее похожа на колодец — круглая черная нора на белом склоне, из которой, словно из пасти дракона, шел дым. Они спрыгнули туда и, сползая на спинах, стали спускаться вниз, пока не достигли плоского пола. Отсюда они пролезли под низким навесом и оказались в самой пещере.
Жар огня словно воскресил ее из мертвых, дав чувство такого успокоения и расслабленности, каких она еще в жизни не испытывала. Казалось, что от тепла растаял жесткий каркас контроля и сосредоточенности, вмерзший в нее за эти два дня на открытом пространстве, и теперь все ее тело сотрясалось и вздрагивало, наконец-то спрятавшись от леденящего ветра и снега.
Если бы она ждала пищи, то была бы разочарована. Ее здесь не было. Как не было для нее ни одного приветливого, доброго слова. В пещере сидели семь человек — один мужчина, четыре женщины и двое маленьких детей шести-семи лет. Все они повернули к ней лица с впалыми щеками и широко раскрытыми глазами. Долгое время, пока Тола лежала у огня, согреваясь и обсушивая одежду, от которой шел пар, никто не говорил ни слова. Ее правая рука обрела чувствительность, но левая, покрытая волдырями, все еще была онемевшей. Все ее конечности ныли, а потом боль стала такой нестерпимой, что ей пришлось отползти к стене.
 
— Девушка, не согревайся слишком быстро, а то расколешься — так говорят, — сказал коротышка.
Через какое-то время боль утихла и она снова почувствовала холод — на этот раз терпимый, не тот неистовый холод гор и ледяной ветер, которые уничтожают все человеческое, личное и низводят людей до живого на данный момент существа.
Здесь не с кем было поговорить, не было мудрой женщины, чтобы посоветоваться. По меньшей мере две из женщин были чужестранками — похоже, они пришли с викингами с севера. Их окружало эхо отдаленных мест, запах странной еды, необычные движения языка создавали странные маслянистые звуки речи; она ощущала их отчужденность. Возможно, они пришли с Харальдом Суровым и были оставлены здесь, когда его корабли отплыли домой. У одной был черный, как гнилое яблоко, глаз. Похоже, рабыни. Известно, что северных женщин бить опасно — они умели давать сдачи.
Седрик, что жил выше их по склону, был женат на северянке Дрифе, чей отец пришел вместе с Кнудом. Однажды Седрик побил ее, а ночью, пока он спал, она подступила к нему с заступом. Когда он пожаловался ее отцу, что жена отказывается подчиняться ему, отец возразил, сказав, что нужно было побить ее как следует. «Что значит как следует?» — спросил Седрик. Тогда ее братья вытащили его наружу и показали, что значит «как следует».
Забывшись от воспоминаний, Тола даже рассмеялась. А потом опомнилась, подумав, что Седрик, скорее всего, убит, и Дрифа тоже, и ее отец, и все их крепкие, бойкие сыновья тоже умерли. Все эти забавные истории, бедствия, скука, радости и любовь, которые были в их жизни, существовали теперь только в памяти друзей.
У огня разговаривали Исамар и коротышка. Она подошла и села рядом. Обитатели пещеры следили за ней глазами, но никто и слова не проронил.
— Завтра мы отправляемся, — говорил коротышка. — С рассветом двинем на восток, до первого укрытия, случись оно через час или, прости Господи, на закате. Идти надо будет медленно и осторожно. Лучше медленно, но верно, чем быстро попасть в руки врагам.
Он бросил взгляд на Толу, и она почувствовала его раздражение — мурашки побежали по спине. Ему не нравилось, что она слушает, — не потому что это было тайной, а потому что ее присутствие означало, что она может иметь какое-то мнение по этому поводу. Для него она была товаром, который нужно доставить. Но она не придала значения его злости.
— На востоке тоже война?
Он не удостоил ее ответом.
— Нам нужно на восток, — это было все, что она услышала от Исамара.
Люди, к которым она попала, не рассчитывали одолеть норманнов. Их было меньше десятка — достаточно молодых и крепких, но плохо вооруженных и полуголодных. В качестве оружия у них имелись только дубины и сельские орудия, хотя у коротышки был длинный нож. Их всех мог победить один норманнский всадник.
Толе было не очень понятно, что происходит, но она решила, что лучше ни о чем не спрашивать. По тому, как относились к ней люди в пещере, она мало что понимала. Некоторые ее едва замечали.
От двоих исходили знакомый жар и похоть, от остальных же — почти ничего. Тола сомневалась, что Исамар объяснил им, зачем он ее сюда привел.
Когда один из мужчин направился к ней, коротышка тут же повернулся к нему:
— Не тронь ее. Она поможет нам выбраться из этого месива. Выбери какую-нибудь другую.
Мужчина фыркнул. Потом указал на женщину, присматривающую за детьми.
— Ты, — коротко сказал он.
Она, не споря, пошла за ним в дальнюю часть пещеры. Наверное, душа этой женщины заледенела, словно внутри поселился пронизывающий холодный ветер. Она отгородилась от всего, что с ней происходило. И стала рабыней, хотя, судя по одежде, была свободной женщиной.
— Не смотри так, — сухо произнес коротышка. — Она продала себя и детей нам в рабы, чтобы спастись. Это справедливая плата за все, что нам приходится переносить.