Пленники надежды

— До завтра!
Лодка повернула, одинокая фигура и темнеющая за нею хижина скрылись из виду — и остались только лунный свет, плеск воды и печальный шелест болотной травы.
В речушку впадали маленькие ручейки, отделенные от нее зарослями частично ушедшей под воду травы, местами высокой, словно тростник. Когда Лэндлесс проплывал мимо одной из таких зарослей, ему вдруг показалось, что трава колышется и шелестит как-то необычно. Он перестал грести, с любопытством посмотрел на заросль, затем поднялся, развел тростник в стороны и вгляделся в крошечный ручеек на другой стороне. Но там ничего не было видно, и шуршание смолкло.
— Там то ли гнездо цапли, то ли это черепаха нырнула с берега, всколыхнув тростник, — пробормотал Лэндлесс себе под нос и поплыл дальше.
Три часа спустя от тяжелого сна его пробудил голос надсмотрщика. Ошарашенный, он приподнялся на локте и увидел угрюмое лицо Вудсона, стоящего в дверях и освещенного светом факела, который держал Уин-грейс Порринджер, виднеющийся за его спиной.
— Эй, ты, Лэндлесс! — заорал надсмотрщик. — Легче разбудить покойника, чем тебя. А ну, вставай! Вы с Порринджером сейчас отправитесь к Годвину за новым парусом для "Нэнси". Сэру Чарльзу Кэрью вздумалось плыть в Аккомак, и ему вынь да положь новехонький парус. Давай, торопись! Он хочет отплыть на рассвете, а я совсем позабыл послать за парусом. Вы должны обернуться за час, вам понятно? Возьмите четырехвесельный ялик. Вот вам ключ. — И надсмотрщик ушел, бормоча что-то насчет того, что жителям Аккомака сойдут и залатанные паруса.
Лэндлесс и магглтонианин в темноте дошли до причала, находящегося за лачугами рабов и сервентов, где отвязали ялик и, сев в него, по протоке поплыли к речке.
— Грести буду я, — с суровой добротой сказал магглтонианин. — У тебя измотанный вид. Наверное, ночью ты уходил?
Лэндлесс кивнул, и Порринджер, налегши на весла, быстро вывел ялик на другую сторону протоки. На востоке зарождался холодный неверный свет, воду серым саваном обволакивал плотный туман. Он поглотил берег, оставшийся позади, и сквозь эту пелену неясно темнели приливные болота на фоне серой глади воды. Во мгле отыскать вход в узкую речушку было нелегко. Магглтонианин греб медленно, пристально вглядываясь в берег своими маленькими острыми глазками. Наконец, удовлетворенно крякнув, он показал на светло-серую полоску, разделяющую два темно-серых скопления травы, и повернул туда нос ялика, когда в тишине до их ушей донесся плеск и скрип еще одной пары весел. В следующее мгновение из речушки выплыла лодка и поплыла по протоке, держась у самого берега и двигаясь медленно и скрытно. Вокруг было еще так темно, что можно было разглядеть только одно — в ней сидит всего один человек.
— Кто это? — спросил магглтонианин. — И что он делал на этой речушке?
— Окликни его, — ответил Лэндлесс.
Порринджер тихо позвал мужчину, но тот словно не слышал. Лодка, одна из тех утлых долбленок, запас которых имеется на любой плантации, продолжала плыть, но поскольку берег находился от нее слишком близко, она села на песчаную мель. Мужчина в лодке встал, чтобы оттолкнуть ее, и, хотя стоял он всего лишь несколько мгновений, за это время Лэндлесс, несмотря на потемки, узнал его уродливую фигуру.
— Это же уголовник Таракан! — воскликнул он.
— Верно, — отозвался магглтонианин, — и это не предвещает ничего хорошего. Будь он проклят, проклят весь, от подошвы ног до верха головы! [57] Да лишится он всякого здоровья! Да… что ты делаешь, друг? — воскликнул он, оборвав сам себя. — Нам нет нужды грести вдвоем. Времени у нас более, чем довольно.
Лэндлесс налег на вторую пару весел.
— Он выплыл из той речушки, — севшим голосом произнес он.
Порринджер уставился на него.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего, но давай поспешим.
Магглтонианину передалась тревога его спутника, и ялик, ведомый двумя парами сильных рук, быстро вплыл в речушку и, точно птица, понесся по ее изгибам.
 
Лэндлесс греб с плотно сжатыми губами и каменным лицом, и сердце его сжимал страх. Порринджер тоже молчал. Туман окутывал болотистые низины так плотно, что их ялик словно пронзал низкое вязкое облако.
Свет на востоке разгорался, но земля все еще лежала, как труп, бледная, безмолвная, холодная и неподвижная. В воздухе стоял какой-то застойный запах.
Подплыв к столбу, вбитому возле хижины, они привязали к нему лодку и, выйдя из нее, двинулись сквозь мглу туда, где неясно виднелось жилище, похожее в жуткой недвижной тишине на сиротливый остов разбитого корабля, плавающий среди беззвучной пены.
— Дверь открыта, — сказал Лэндлесс.
— Да, вижу, — отвечал Порринджер. — Он что же, хочет безвременно умереть от лихорадки? Иначе зачем ему впускать в дом эту вонь и этот кладбищенский туман, пока он спит?
Они говорили негромко, словно боясь разбудить спящего Годвина, к которому они, собственно, и явились. Подойдя к хижине, они постучали по косяку двери и позвали Годвина по имени раз, другой, третий. Но не услышали ответа.
— Пошли, — хрипло проговорил Лэндлесс и вошел в хижину. Порринджер зашел вслед за ним. Холодный полусвет, просачивающийся в низкий и узкий дверной проем, был не в силах рассеять царящий внутри мрак. Лэндлесс ощупью добрался до лежанки и нагнулся.
— Его здесь нет, — промолвил он.
Магглтонианин наткнулся на связку весел, свалив их на пол с грохотом, который в этой гробовой тишине прозвучал жутко и вызвал шок.
— Здесь совсем темно, — пробормотал Порринджер. — Если я смогу найти его огниво, то в углу, я это знаю, сложены сосновые факелы. — Господи Боже!..
— Что там? В чем дело? — вскричал Лэндлесс, наткнувшись на него.
— Это его лицо! — потрясенно проговорил магглтонианин. — Тут, на столе! Я дотронулся до него, и оно холодное!
Лэндлесс бросился к очагу, где, как он знал, хранились огниво и трутница, нащупал их, затем отыскал груду факелов. Мгновение — и ярко вспыхнул огонь, осветив хижину красным светом, затмившим бледный свет занимающегося дня.
Стала видна комната со своей знакомой обстановкой, состоящей из стола, сундука, лежанки и скамьи, из висящих сетей и истрепанных парусов, но вместе с нею стало видно и нечто незнакомое и ужасное.
Это было мертвое тело починщика сетей, лежащее навзничь на грубо сработанном столе. Его голова свисала со столешницы, а лицо, на котором всего несколько коротких часов назад Лэндлесс видел такую светлую и терпеливую безмятежность, почернело и было искажено, а на горле темнели следы десяти пальцев, пальцев убийцы.
С горестным криком Лэндлесс упал у стола на колени и прижался лицом к холодной руке Годвина, свисающей со стола. Порринджер начал сыпать проклятиями. С побелевшими губами и горящими глазами он обрушивал и обрушивал проклятия на голову убийцы. Он проклинал его, призывая на помощь силы света и тьмы, силы земли, моря и воздуха, призывая все казни, кары и язвы обоих Заветов. Лэндлесс оборвал поток его анафем.
— Замолчи! — сурово сказал он. — Он бы простил. — Встав с земли, он поднял тело, положил его на лежанку и почтительно сложил его руки на груди. Затем повернулся к очагу. Было очевидно, что тайник взломан. Его секретная пружина была сломана, крышка в спешке закрыта. Лэндлесс оторвал ее от бревна — пистолеты остались на месте, но золото и бумаги пропали. Он обернулся к магглтонианину, стоящему рядом, воззрившись на тайник.
— Послушай, — продолжил он, — тут лежало золото. Негодяй, мимо которого мы только что проплыли, знал об этом — неважно, как — и из-за него он убил единственного друга, который был у меня на земле. Настанет день, когда я отомщу за него. Здесь также хранились бумаги, списки и подписи солдат Республики, кабальных работников, моряков — всех участников нашего дела, кроме уголовников и рабов. Еще тут были письма из Мэриленда и Новой Англии, и эта корреспонденция могла бы навлечь порку и позорный столб на нонконформистов всех мастей, кроме квакеров. Все эти доказательства нашего заговора находятся в руках этого убийцы — чего быть не должно.