Ворожей Горин – Зов крови (СИ)

Взглянув на часы, понял, что до первых врачей еще полчаса есть. Можно и в порядок себя привести, и кофейку бахнуть, и на утреннюю «пятиебудку» сходить. Там, собственно, все и решится. По реакции Косякова я все сразу пойму — докладывали ему о моих ночных похождениях или нет.
  
Глава 5
 
Я терпеть не мог еженедельные конференции, которые устраивало наше начальство. И не нравились они мне только по одной причине — руководство, их проводящее, всеми силами отбивало у нас, ординаторов и интернов, всякое желание работать в медицине вообще и в стационарах в частности. Не знаю, как было в других ЛПУ, но подозреваю, что везде плюс-минус все одинаково.
Сразу оговорюсь — это мое личное мнение, и я никому его, разумеется, не навязываю. Просто после шести лет напряженного обучения в медицинском, после всех этих бессонных ночей над учебниками, после слез, пота, крови — после всех этих реальных лишений, на которые мы шли добровольно, хотелось хоть чуточку понимания и человечности от старшего поколения врачей. На деле же выходило иначе. После всех кругов ада, что мы вытерпели ради самой гуманной профессии в мире, без пяти минут врачи оказываются один на один с суровой действительностью. Никакого гуманизма в нашем здравоохранении нет. Тут царит банальный закон джунглей — выживает сильнейший. Ни тебе гордости за причастность к тайнам мироздания, ни тебе признания общества, ни тебе банального уважения. Вообще ничего из того, что показывают в кино или книгах о врачах. Настоящая медицинская действительность в нашей стране настолько банальна и уродлива, что к концу обучения добрая половина будущих врачей — терапевтов, хирургов, педиатров, офтальмологов и так далее — начинает потихоньку прозревать и ощущать подвох.
И вот в этот самый момент государству в лице минздрава России повернуться бы к молодому специалисту лицом. Именно в этот ответственный момент министрам следовало бы не калечить нашу психику и не делать из нас циничных и злых людей. Напротив, государству сейчас бы нас поддержать, просто поддержать, и неважно, как именно: финансами ли, жилищем, трудоустройством. Да даже фиг с ними, с материальными благами — хотя бы морально поддерживало молодых врачей государство!
Но вот нет. Давление после выпуска из университета лишь усиливается. К концу первого года ординатуры мы все в большинстве своем уже успеваем разочароваться в профессии. Наши наставники и коллеги, наши соратники по медицинскому братству, вместо того чтобы как-то сгладить все шероховатости и неровности текущей медицинской реальности, делают все, чтобы мы еще больше страдали от ее несовершенства. Вместо поддержки молодого специалиста на таких вот конференциях ждали лишь боль, унижение или иной профессиональный буллинг.
Разумеется, это касалось не всех ординаторов и не всех молодых врачей — были у наших отцов-основателей и свои «любимчики». Их доклады, как правило, не вызывали никаких вопросов и нареканий. Их промахи превращались в повод для обучения всего медицинского коллектива, а их достижения — в хвалебные опусы самим себе, любимым. Мол, смотрите все, какую смену мы себе растим. Для маленькой горстки избранных, родившихся с золотым градусником в жо… простите, во рту, любая конференция была поводом получить свою минуту славы. Для остальных же это был повод почувствовать себя говном, размазанным по медицинской карте очередного пациента.
И говорю я это не потому, что завистлив или от природы не обладаю какими-то мифическими компетенциями, свойственными лишь истинным врачам. Не от того я так распаляюсь, что не попал в обойму тех, для кого врачевать — действительно призвание. Просто таких, как я, разочаровавшихся, очень много. А тех, кто еще не осознал этой страшной правды, ждет тяжелый и болезненный процесс удаления розовых очков с лицевой части черепа. Причем удаление кровавое, ибо прирастают такие очки довольно крепко, а удаляют их, как правило, без анестезии. Пройдет год, два, и они по уши увязнут во всем этом болоте из неуважения и лицемерия. Увязнут и поймут, что обратного пути у них уже нет. Лишь сильнейшие из них смогут отказаться от многих своего тяжкого труда и сменят профессию, остальным же этот шаг сделать будет трудно. И я их понимаю. Сам из их числа, и пока не могу смириться с реальностью. А реальность такова, что нет никакой романтики в профессии врача. Нет в этой сфере ни денег, ни уважения со стороны общества. Мужчины-медики с трудом содержат свои семьи, зачастую им приходится ради этого брать подработки, дополнительные ставки, смены и впахивать на нескольких работах — только так можно получать худо-бедно достойную зарплату. И это ещё в столице! О провинциальной медицине мне и думать страшно. Там врач, не берущий (а зачастую — не вымогающий) взяток обречен на нищенское существование.
 
Реальность больно бьет и по самооценке, и по самосознанию. На выходе ты получаешь ситуацию, при которой малообразованный таксист из средней Азии получает такую же зарплату, что и ты, а бывает, что и больше. Ты осознаешь, что любой доставщик пиццы или продуктов, любой курьер зарабатывает те же деньги, что и ты, вообще не неся никакой ответственности. Врач же ответственен за все аспекты бытия. С врачей все спрашивают. Врачи всем должны. «Вы же клятву давали!» — слышим мы чуть ли не через день. Вы обязаны, вы должны сделать то-то и то-то, а если не сделаете, мы жаловаться будем.
Ооо, про жалобы на врачей — вообще отдельная история, которая требует отдельной главы, или, если по-хорошему, отдельного романа. Но сейчас не буду утомлять своего читателя. Думаю, сказанного выше уже более чем достаточно, чтобы описать то чувство западни, которое мы испытываем к концу нашего обучения. Иными словами, нам и медицину бросить жалко — столько лет кропотливого труда одним махом не сотрешь, и продолжать невыносимо больно.
Правда, все это справедливо лишь для той части медицинского сообщества, в ком еще шевелится совесть. Для тех же, кто шел в медицинский не по призванию, не по зову сердца, а по воле своих родителей-чиновников, дела обстоят иначе. Они уже с первого курса знают, где и кем будут работать. Знают, какую должность займут, какую ученую степень получат. По воле своих мам, пап, дядюшек или тётушек, занимающих определенные посты в медицинской сфере и не желающих эти посты терять, они и учатся на «отлично», и не страдают никакой головной болью из разряда «на что есть и где жить». Для них в нашей медицине все хорошо и радужно.
Я говорю о тех потомственных медиках, которые в свои двадцать пять уже возглавляют отделения или даже целые больницы и имеют пару-тройку ученых степеней. За ними, как правило, все теплые места еще с пеленок закреплены. И да, я таким завидую. Они живут той жизнью, которой, по идее, должны жить все медики в стране. А выходит так, как выходит — они живут, остальные в медицине выживают.
В общем, думаю, пора завершать этот минутное отступление про боль и отчаяние и продолжать нашу историю. Позже мы еще вернемся к этой животрепещущей теме.
Еженедельная конференция прошла штатно, я мог спокойно выдохнуть. Ни Косяков, ни главный врач и словом не обмолвились о минувших событиях. Вывод: либо придержали информацию до лучших времен, либо ни о чем еще не знают. Жизнеспособными могут оказаться оба варианта. И это не у меня ЧСВ зашкаливает — я о себе как раз и не думаю сейчас. То ЧП, которое произошло, действительно можно было использовать против меня, да только кто я такой? Так, грязь из-под ногтей (смотри пламенную речь выше). А вот во внутрибольничной крысиной возне этот инцидент можно было отлично использовать против заведующего реанимационным отделением Зубкова. Семен Борисович был врачом еще той, старой закалки. Он принципиально не подпускал к своему отделению ничьих «сынков» или «доченек». Разумеется, если у тех за плечами не было каких-либо реальных знаний и заслуг. Бывали, конечно, и такие, справедливости ради нужно и о них словечко замолвить. Это реально горящие своим призванием потомственные врачи, у таких и ум есть, и хватка, и лапа волосатая, где надо. Такие есть, но их действительно мало, и в трудоемкие профессии вроде реанимации они, как правило, не лезут.