Истории замка Айюэбао
— Сяосян, мы собираемся учредить в деревне промышленное предприятие, обращаемся к тебе за помощью!
Во рту у старика к этому времени стало ещё одним зубом меньше, и он говорил, с усилием выплёвывая слова, а из груди его вырывался клубами горячий пар.
Последующие полгода прошли у Баоцэ в разъездах между фабрикой и Саньдаоган. Благодаря поддержке дядюшки в деревне был построен завод по производству сельхозтехники. Вдохновлённый успехом, начальник коммуны увеличил инвестиции, расширил масштабы и попытался организовать небольшой завод химических удобрений. Баоцэ полностью выкладывался в деревне, забросив даже книги и литературное творчество. Лязг и грохот заводской техники, вид выстроенных в ряд цехов опьяняли его; иногда звёздной ночью он проскальзывал на территорию и любовался вершимым здесь чудом, не осмеливаясь поверить, что это происходит наяву. Лишь один вопрос всё больше мучил его: продолжать ли ему работать на фабрике при НИИ или вернуться в деревню? Он не знал, как сказать об этом Ли Ицзиню. Однажды глубокой ночью он наконец набрался храбрости:
— Дядюшка, деревня всегда в моём сердце, я бы хотел остаться там, присматривать за ней. Считайте меня своим родным сыном, а когда понадобится, я обязательно заберу вас к себе и буду заботиться о вас.
Ли Ицзинь кивнул:
— Я всё понимаю, обо мне не беспокойся.
Следующие два года были наполнены бурной деятельностью. Новый промышленный район в три раза превзошёл по своим масштабам первоначальную территорию Саньдаоган. Пищевой комбинат, деревообрабатывающий завод, строительная компания — предприятия на любой вкус громоздились здесь без конца и края. Когда дело только начало процветать, староста отправился в последний путь. Перед кончиной старик, сжимая руку Баоцэ, с усилием выдавил из себя последние в жизни слова:
— Мы должны быть благодарны тому коршуну за то, что он выронил тебя обратно на землю.
Вся деревня провожала старика плачем; Баоцэ был убит горем. Он думал о том, что если бы не старик, то ему бы в тот страшный год пришлось скитаться по свету. Он понимал, что староста тогда сразу понял, что к чему, но пожалел одинокую слепую старушку, и у него рука не поднялась прогнать юного бродягу, покрытого кровоподтёками с ног до головы. Баоцэ долго стоял перед гробом почившего старика, преклонив колени и дав волю слезам.
Ли Ицзинь наведывался в деревню минимум дважды в год. Здешние люди и дела притягивали его как магнитом. Баоцэ водил его к берегу речки на западе деревни. В том месте, где река изгибалась и делала поворот, образовалось небольшое озерцо, берега которого украшали нежные ивы. Мужчины стояли на песчаном берегу и наблюдали за пташками, резвившимися в ветвях. Баоцэ сказал:
— Я хочу построить здесь домик, двухэтажный или в виде сыхэюаня[15]. Мы поселимся здесь вместе, а то я денно и нощно беспокоюсь за вас.
— Пейзаж здесь великолепен. Но я всю жизнь прожил в своём городе, я не смогу оттуда уехать.
— Но вы же сможете туда ездить.
— Сынок, я всё понимаю. Но лучше мне остаться жить там.
Старик немного побродил у озера и спросил:
— Ты ещё пишешь?
— Я всё время в цехах или на пути к ним. Когда всё немножко уладится, я вновь возьмусь за перо, обязательно.
— А читать-то читаешь?
— Конечно, по ночам, в дороге, как только появляется свободная минутка, утыкаюсь в книгу. Книга — то, с чем я не в силах расстаться.
Старика удовлетворил его ответ.
— Помни про срок в десять лет. Я с нетерпением жду того дня.
— Может и не понадобится так долго ждать.
— Тем лучше.
Той ночью после прогулки у озера Баоцэ не спалось. Несколько раз ему казалось, будто он перенёсся куда-то, и его обоняние учуяло запах лизола. Он сел на постели, весь мокрый от пота. Это была больница, место, где он навсегда простился с Ли Инем. Крепко зажмурившись, Баоцэ прошептал: «Учитель, я помню ваш наказ, я буду заботиться о дядюшке Ли как о родном отце. А ещё…» Тут он прервался и подумал о другом. Учитель не хотел, чтобы сфера его деятельности ограничивалась тем, чем он сейчас занимается, он хотел для ученика чего-то большего. Искренние ожидания и надежды учителя звучали в их повседневных беседах, читались в его взгляде. Этот взгляд нужно постоянно вызывать из глубин своей памяти, чтобы не забыть, чтобы не разочаровать учителя. Баоцэ мечтал вернуться в Лаоюйгоу, вернуться в свою школу, но мечта эта казалась бесконечно далёкой. В настоящее время его звали Лю Сяосян, и он был частью этой деревушки под названием Саньдаоган. Когда рассвело, Баоцэ наспех позавтракал и направился на восток деревни, где покоилась старая матушка. Он уже более полугода не посещал её могилу. Он уселся на серый булыжник, посидел молча какое-то время и ушёл. Направляясь в промышленную зону, он вспомнил кое-что, а именно — своё непреложное обещание купить старику-горцу крепкого вина.
Отыскав в углу хижины свой потрёпанный старый рюкзак, он набил его отборным табаком и бутылками с водкой. Распорядившись делами на заводе, он пустился в путь. Конечно, на этот раз он добирался не на своих двоих, но неподалёку от той самой деревеньки под названием Хуличжай всё же вышел из автобуса. Он не стал задерживаться в деревне, а направился прямиком к западному ущелью. Борясь с одышкой, он взобрался на тот самый склон, мысленно вздыхая: «Несколько лет пролетели как одно мгновение, но я не забыл своего обещания, просто время летит так быстро, что кажется, прошло всего несколько дней или месяцев с момента нашего расставания». Помедлив у порога, он постучал в дверь. Он ожидал, что из глубины хижины, как и прежде, знакомый грубый голос прокричит: «Ну, заваливайся!», но никто не ответил. Баоцэ толкнул дверь и вошёл; внутри было темно и сыро. Когда его глаза привыкли к полумраку, он обнаружил, что в хижине нет ни души. Одеяло на кане, посуду на печке — всё покрывал толстый слой пыли. Баоцэ вышел наружу. «Дядюшка, неужто и тут я опоздал?»
Выйдя из хижины, он без особого труда разглядел слева могильный холмик с каменной ступенькой. Неужели в свой последний час дядюшка был один-одинёшенек? Кто уладил дело с похоронами и поминками? Кто первым оказался рядом, когда его не стало?
Баоцэ пустился в обратный путь. Он медленно брёл через Хуличжай, и казалось, все каменные хижины в деревне пристально наблюдают за одиноким путником, которого хорошо знают. Баоцэ уже собирался вернуться в Саньдаоган, но в последний момент передумал: он решил навестить Ли Ицзиня. Поезд еле плёлся. За несколько лет этот поезд попусту растратил бессчётное количество часов, связав воедино молодость и старость. Медленные поезда — беспощадные твари. И вот, наконец, маленький переулок, старенький дом, увитая плющом стена. На одном дыхании Баоцэ взбежал на четвёртый этаж. Ли Ицзинь взирал на неожиданного гостя с лёгким удивлением. Поднявшись со своего места, он занёс руку и, немного поколебавшись, положил её на плечо Баоцэ.
— Сынок, ты как раз вовремя. Но это, конечно, совпадение, ты наверняка ничего не знаешь.
Губы старика задрожали, он заговорил, словно снимая с себя тяжкий груз. Баоцэ в оцепенении смотрел в блестящие глаза старика и слушал его подробный рассказ. Да, Ли Ицзинь с запинками, прерываясь, изложил ему всё от начала и до конца. Оказывается, с того самого дня, как старик вышел из тюрьмы, он всё время хлопотал по делу Ли Иня. Он постарался выяснить все обстоятельства несправедливого приговора и смерти сына и отыскать того злого демона.
— Поскольку ты тоже замешан в деле, сейчас я должен действовать в одиночку. Хорошо, что Ли Инь покоится с миром. — На глазах старика выступили слёзы. Он погладил Баоцэ по волосам: — Цяньцзы в тюрьме.
3
И снова тряска в медленном поезде. Баоцэ не стал брать служебную машину, так как не хотел, чтобы кто-то знал, куда он едет. За пять лет стараний в Саньдаоган возвели несколько контор, за это время их истинный создатель Чуньюй Баоцэ сильно осунулся и даже немного пугал своей задумчивостью и худобой. Многим не верилось, что ему всего тридцать лет. Глядя на эти ввалившиеся круглые глаза, выступающие скулы, бескровные губы и шершавые щёки, люди думали, что перед ними человек средних лет. В глазах его появились красные прожилки, голос осип из-за недостатка сна, волосы потускнели и стали немного виться, торча во все стороны. В пути ему волей-неволей пришлось восполнять ужасный недостаток сна. Сойдя с поезда, он облился холодной водой, чтобы хоть немного взбодриться и морально подготовиться к схватке с самым хитрым деловым конкурентом. За все эти годы он так привык к этим медленным поездам, к разбитым дорогам, громкому хрипящему звуку мотора, к тому, что пеший путь длиной в сотню ли занимает несколько часов! По равнинным дорогам то и дело снуют конные повозки и воловьи упряжки, кули и люди с тележками, тракторы и ишаки. Горные же дороги узки, круты и извилисты. Его душу наполняло смятение, но в конечном счёте всё обратилось в обжигающее пламя, опалявшее щёки, и когда поезд уже проехал полпути, они распухли, как резиновые мячи. Он провалился в сон, где встретил Сяо Гоули, старую матушку и, наконец, Ли Иня, который прямо во сне протянул к нему руку и разбудил. Баоцэ не понимал, где находится; его сердце звонко колотилось. Поезд с прежним пыхтением мчался вперёд, покачиваясь, перемещаясь то с востока на запад, то с юга на север, преодолевая один за другим непредсказуемые опасные участки. Баоцэ мечтал, что когда-нибудь у него будет волшебный летательный аппарат, быстрый, как человеческая мысль. Ему не терпелось оказаться в Лаоюйгоу, в том месте, которое подарило ему жизнь. Поезд взбирался в гору, катился с горы и снова взбирался вверх. Равнина осталась позади; началась холмистая местность, затем гористая — совсем скоро поезд прибудет в Лаоюйгоу. Последний отрезок пути Баоцэ проделал пешком, с рюкзаком за спиной и потирая глаза. Вот и горный кряж без единого деревца, лишь высокие нагромождения лёсса и камней, — вот она, его родина. Стоял сухой зной, все птицы попрятались. Словно археолог-первооткрыватель, Баоцэ понемногу приближался к уродливой, разрушенной деревне. Его обступали призраки прошлого, а он шагал между ними по маленькой тропке. Он остановился перед полуразрушенной каменной хижиной. Входная дверь была привязана соломенным жгутом вместо замка, так что открыть её не составило труда. Внутри было темно и сыро, воздух наполнял сильный запах плесени. Жалкий маленький очаг покрывал слой земли. На кане уцелела лишь половина циновки. Сквозь прорехи в крыше просачивался дневной свет.