Истории замка Айюэбао

— Сынок, может, расскажешь мне, что заставило тебя пуститься в путь? — обратился старик к юноше, вынув изо рта трубку.
Снаружи раздался пронзительный крик дикой птицы, которая, похоже, стремительно пронеслась над крышей. Дождавшись, когда окончательно рассеется этот громкий звук, Баоцэ ответил:
— Я уже говорил, у меня на родине случилась беда.
Старик хмыкнул, но не сказал ни слова. Баоцэ понял, что старик ему не верит.
— И ты вечно намерен шляться на чужбине, один-одинёшенек?
Баоцэ в темноте кивнул:
— Угу. Я не могу вернуться, да и не хочу. Привык уже к такой жизни.
Старый кролик снова вспрыгнул на кан. Старик не стал его прогонять, а вместо этого взял на руки, обернул в полу халата и стал поглаживать. Баоцэ заметил, что у кролика блестят глазки. Старик, цокнув языком, сунул трубку за воротник:
— В таком возрасте уходят скитаться по свету только из-за женщин.
Баоцэ резко сел и, заикаясь, воскликнул:
— Я… Я не из-за женщин, вовсе нет!
Он искренне хотел поведать старику свою тайну, но продолжал держать рот на замке. Старик приподнял кролика и взглянул в его чёрные глазки:
— А я вот из-за женщины.
К полуночи вокруг хижины поднялся ветер, зашелестели горные травы. Крики животных как будто отступили за горный хребет. Под утро старик всё ещё бодрствовал, но больше ни о чём не говорил. Баоцэ вспоминал лучшее время в своей жизни — те дни, которые провёл рядом с учителем. Прикрыв глаза, он учуял аромат свеженапечатанного журнала, увидел глаза Ли Иня. Он ощутил прилив нежности ко всему, что знал в той жизни, даже к дублёному пальто заведующего ассоциацией крестьян-бедняков. Той ночью, лёжа рядом со стариком и с удивлением вслушиваясь в его дыхание, юноша думал о завтрашнем дне.
 Глава 9 
 Появление Комиссара 
 
1
Сидя чуть поодаль, Куколка словно сквозь сон внимательно смотрела на Чуньюй Баоцэ. Несколько грузный мужчина в очках грубыми полноватыми пальцами поглаживал ряды книг. Сейчас он напоминал ей какого-нибудь учёного или полководца, важно взирающего с возвышения на городские стены. Завоеватель, стоявший у старинного книжного шкафа орехового дерева в европейском стиле, осторожно снял очки. На висках его кучерявой головы, похоже, прибавилось несколько серебристых нитей. Она не припоминала, чтобы видела их вчера ночью, в бледно-оранжевом свете лампы. Председатель был чем-то озабочен: он опустил голову, словно ища что-то под ногами. Из соседней комнаты время от времени долетал аромат хризантемы, будто напоминая: пора продолжить их неспешную беседу с глазу на глаз. Куколка попыталась вернуться к теме позавчерашнего разговора, но Чуньюй Баоцэ не проявил к ней интереса. Он подошёл к Куколке и собрал своей рукой разметавшиеся по её плечам волосы:
— Ты похожа на лисицу.
Ей хотелось спросить: «Неужели у меня такой необузданный характер?»
Он меж тем продолжал:
— Я такую видел тогда в горах, она стояла там, где солнце садится за гору; её рыжую влажную шерсть ерошил ветер, и она смотрела прямо на меня.
Было уже десять часов утра, но он задержался и никак не хотел уходить, всё переминался с ноги на ногу, а затем сбросил свои мохнатые домашние тапочки, прошёлся босыми ногами по шероховатому ковру и налил себе чашку кофе.
— Ты, наверное, устала за эти дни от такого чтива. — Сжимая в пальцах малюсенькую кофейную чашку, он сделал глоток.
— Ну что вы, я очень рада возможности соприкоснуться со столькими тайнами вашей жизни.
— Теперь, когда они изложены на бумаге, они перестали быть тайнами. У любого секрета есть свой срок хранения, и у моих секретов он уже истёк.
Он остановил свой взгляд на её лице, а затем снова перевёл его на поблёскивавшие золотом книжные переплёты.
 
— Это же здорово, просто потрясающе, — восхищённо выдохнула она.
— Кто знает, может, наоборот, они станут объектом для насмешек.
Куколка покачала головой:
— Никто не будет смеяться, кишка тонка.
— Думаешь? Подчинённые Колодкина небось уже смеются.
— Значит, надо их выпороть.
Чуньюй Баоцэ рассмеялся:
— Только это нам и остаётся.
Куколка разволновалась:
— Председатель, вы наверняка знаете, чего я больше всего жду. Я бы хотела, чтобы поскорее закончились ваши страдания, чтобы вы поскорее отыскали Комиссара. Как было бы здорово, если бы вы вновь были вместе! Этот день уже близок, сколько бы препятствий ни преграждало путь, стоит лишь перешагнуть их, и вы придёте к счастью.
Чуньюй Баоцэ повернул голову к окну, устремив взгляд вдаль, на облака, плывущие над горными вершинами.
— Всё не так просто. Гор на пути не станет меньше, то же и с реками, которые предстоит преодолеть. Тогда я спешил исполнить поручение Ли Иня, отыскать его престарелого отца, но боялся отправиться в путь, боялся угодить в гигантскую сеть. Подобно пуганой вороне, я боялся даже куста, и в то же время понимал, что мои страхи вполне обоснованны. На улицах посёлка я частенько видел патрули, повязанных людей на грузовиках, были среди них и силой возвращённые беглецы. Мне хотелось вернуться в Саньдаоган, мысли об этой деревне жгли моё сердце огнём, временами я и впрямь ощущал себя родным сыном той слепой женщины, которого действительно в детстве унёс коршун. Среди ночи я, бывало, думал о том, что уже никогда в этой жизни не смогу вернуться в ту хижину с соломенной крышей, если только солнце не начнёт вставать на западе. В голове всплывал образ матушки, стоящей в дверях и прислонившейся к дверному косяку, и я испытывал огромное чувство вины.
— Вы помните каждого, кто когда-либо в жизни вам помогал. Ли Иня, и даже ту случайную знакомую, которую встретили в пути, — Сяо Гоули…
Благодаря утешительным речам Куколки взгляд у Чуньюй Баоцэ наконец стал смягчаться:
— Я потом попытался её найти, но спустя большое количество времени. Было уже слишком поздно, но это не от меня зависело. Мир меняется очень медленно, но иногда — пугающе быстро. Я тогда не осмеливался покидать горы, я не мог даже появиться в Пеянчэне. Позже до меня дошли кое-какие слухи, но я боялся, что это всё ложь. В том посёлке было место, где, по слухам, обитает нечисть, там старик, патрулировавший горы, потерял свою женщину, путник потерял барана, а я едва не расстался с жизнью! Покинув горы, я постарался обойти это место стороной и отправился на поиски Сяо Гоули, выбирая дорогу по памяти. Мне хотелось спросить у неё совета, хотелось, чтобы она сказала, возвращаться ли мне в Саньдаоган или не стоит, — при этих словах он стиснул зубы и словно принял какое-то решение. — Я поселился у того старика, но временами не выдерживал заточения в горах и хотел уйти, не в силах больше соблюдать осторожность. Однажды я проделал долгий путь и, ориентируясь по карте, отыскал тот уездный центр, с которого всё началось, где со мной впервые случилась беда. Всё это время у меня не шли из головы вещи, которые я спрятал в переулке, спасаясь от погони. С тех пор прошло уже столько лет, но я сумел безошибочно отыскать тот тупик. Когда я вновь увидел гору щебня, у меня заныло сердце. Это была самая большая потеря в моей жизни, и я никогда не перестану оплакивать её. Вместе с теми вещами я потерял лучшие моменты своей жизни.
Куколке редко доводилось слышать голос, полный столь глубокого отчаяния: осипший, прерывающийся, так что порой речь становилась беззвучной. Ей хотелось утереть ему слёзы, но она не осмеливалась потревожить мир его воспоминаний. Одним глотком прикончив горький напиток, он вперил взгляд в опустевшее дно кофейной чашки.
— Я объявил старику, что через несколько дней уйду, и вновь стал собирать рюкзак, как это делал уже много раз. Старик легко разглядел, что творится у меня на душе и, ни слова не говоря, сунул мне несколько печёных лепёшек. Я сказал ему, что по возвращении принесу ему ещё более крепкого вина, на что он лишь угукнул, но ничего не сказал. Первым делом я пустился на поиски Сяо Гоули, сгорая от нетерпения. Мне нужно было не просто встретиться с ней, но и о многом её расспросить, чтобы продумать рискованное дело, которое больше всего волновало меня, — возвращение в Саньдаоган. Если матушка ещё жива, я, пролив слёзы радости, буду целую ночь рассказывать ей о своих приключениях. В конце концов я по памяти отыскал ту коммуну и тракторную стоянку. На этот раз двор показался мне несколько меньше, да и здания оказались небольшими. Я расспросил нескольких тамошних работников, один из них понял, кого я ищу, и сообщил, что Сяо Гоули вышла замуж и теперь торгует сладостями в лавке в уездном центре. Лавок там было раз-два и обчёлся, так что я без труда нашёл её: она стояла за прилавком с вазами, наполненными разными лакомствами, располневшая и с заплетёнными в косу волосами. Она не узнала меня, зато я узнал её с первого взгляда, словно мы виделись только вчера. Глаза у неё особенные: круглые и блестящие, в уголке левого глаза небольшой шрам. Я позвал её по имени — «Сяо Гоули», но она так и не вспомнила меня. Мне пришлось напомнить ей, как мы встретились, и только тогда она начала что-то припоминать. В пути я много раз представлял себе сцену нашей предстоящей встречи и даже смутно воображал, что она уйдёт вместе со мной. Сначала мы скитались бы вместе по горам и долам, затем вернулись бы в Саньдаоган. Хижина матушки, конечно, была для меня единственным возможным пристанищем. Однако мне пришлось очнуться от грёз и продолжать свой путь в одиночку, но прежде чем уйти, я купил у Сяо Гоули большой мешок сладостей.