Волчья шкура (СИ)
Девушка погрустнела.
— Все равно уеду. И пусть они друг друга грызут. Авдотья ушла, мне и сходить теперь не к кому.
Дарья промолчала.
— Ладно, пойду я, — рыжая засуетилась: платье поправила, ленту на волосах перевязала, скомкано попрощалась и пошла к выходу. Но не успела женщина закрыть за гостьей калитку, как во двор ворвалась Дунька, мать Олежки, с обезумевшими глазами, а за ней — причитавшая Никитишна.
— Ведьма! — кинулась на нее было Дуня, но была удержана подругой.
— Окстись, родная. Пойдем домой.
— Убивица! — закричала мать покойного, тыкая пальцем в сторону Дарьи. Заглянувшая посмотреть, что происходит, Витка, испуганно отпрянула на улицу.
— Это что за наговор? — изумилась хозяйка.
— Дай дом что ли осмотрим, Дарька! — Никитишна была само миролюбие. — Вот вбила она невесть что себе в голову, дурная! Нет у тебя ничего, значит и бояться нечего!
— С чего мне вас пускать?
— Ты Олежку моего загубила!!! — взвыла Дунька.
— Да я-то здесь причем?
Бирючка не понимала логику ворвавшихся к ней женщин.
— Ты в тот день в лесу ходила! — навела на нее палец Дуня. — Ведьма ты! И тетка твоя ведьмой была!
— А ты к ней, ведьме, от большой набожности сына больного водила?
— Вот она ему дорогу-судьбу и спутала! — взвыла мать Олежки. — А ты довершила!
— Да я-то причем? Его волк загрыз!
— Твой волк, змея подколодная! Я своими глазами видела ночи две назад, как зверь через твой забор сиганул! Да думала, собака какая! А ты зверье привадила!
Сестра старосты пыталась удержать рвущуюся к обидчице женщину.
— Да вы с ума посходили? Какой зверь? Какой наговор? Никитишна, вы браги фомкиной опились?
— Даш, лучше пусти, пусть осмотрится да уберется восвояси. Она как чумная, ей-богу! Ну, пусть душеньку несчастная успокоит, а?
Возможно, Дарья и послушалась, ибо не было, по ее мнению, горя большего, чем пережить собственного ребенка, но настолько безумные у Дуни были глаза, что она испугалась давать ей в своем доме волю. Там сын. И ему некуда деться, потому что в подполе прячется чужая девочка…
— Нет. Вы мне весь дом разнесете. Кто потом восстанавливать будет?
Дунька взвыла и рванулась вперед, Никитишна с криком упала на землю от резкого рывка подруги.
— Что здесь происходит?
Еще никто ничего не понял. Никитишна охала, Артем грозно взирал на женщин из-под фуражки, Витка испуганно выглядывала из-за его плеча. Дарья и Дуня с одинаковым ужасом смотрели на расплывающееся по одежде красное пятно.
— Ведьма, — Дунька отступила, держа в руке окровавленный нож. Серебряный. Где только достала? — Ведьма…
Она больше не кричала и не сопротивлялась, когда к ней подскочила, охая, подруга. Только смотрела на кровь.
Бирючка покачнулась. "Надо лечь" — пришла в голову одна единственная мысль, и она медленно пошла к дому, пошатываясь.
Артем почему-то не сразу пронял, что произошло. Потом, как ему казалось, слишком долго смотрел на выпавший из ослабевших рук мстительницы окровавленный нож. Где-то, на периферии сознания слышались крики и причитания Никитишны и Витки.
— Уведи их. Дверь закрой, — рыкнул он на девушку и рванул к дому.
Даша стояла, прислонившись к печи и держа руку на животе.
— Дай посмотрю.
— Уйди.
— Дарья! Не глупи! Дай я осмотрю рану.
— Пошел вон…
Он подошел было к женщине, но та схватила то, что оказалось под рукой и наставила на него.
— Только подойди ко мне!
Шок проходил, и женщина начинала чувствовать боль. А вместе с ней злость.
И горькую, разъедающую душу обиду.
За что?
Мужчина был лишним, чужим, его надо было прогнать, от него будут только проблемы…
Мысли начинали путаться.
— Даша, — Артемий вытащил у нее из рук игрушку, — ты сейчас не в себе. Пойдем, ты ляжешь, надо продезинфицировать.
— Пошел вон, — как заклинанье повторила она, пытаясь отстраниться. Бирючка говорила зло, но тихо.
— Дура! — Артем подхватил ее на руки и понес к скамье. — Глупая баба! Семен! — мальчик, забившийся в угол, вздрогнул. — Неси чистые тряпки, все травы, что есть у матери, и нагрей воды. Если ты, конечно, хочешь, чтобы мама осталась жива.
Ребенок всхлипнул, но послушно побежал исполнять приказанное. В дверях возникла Витка.
— Что…
— На лошади верхом ездила?
— Ребенком. Сейчас батюшка руг…
— У корчмы мой конь стоит. Езжай в город за лекарем. Мясная улица, дом с синими ставнями. Живо!
Девушку как ветром сдуло.
— Юбка пойдет? Ну на тряпки? — спросил Семен, роящийся в сундуке.
— Чистая — пойдет. Рви живей.
Сам он уже отыскал ножницы и срезал аккуратно одежду. Дарья ругалась и всячески мешала.
— Молчи! Руки убери, а то свяжу! Да что ж ты за дура!!! Было б что беречь, ей-богу, не девочка ведь! Не видел тебя никто будто!
— Он…не особо смотрел, — прохрипела женщина в ответ и вдруг затихла, уперев мутный взгляд в потолок.
Порез выглядел не глубоким. Артемий стер влажными тряпками кровь, продезинфицировал рану каким-то высокоградусным настоем, хотел было наугад приложить травы, но проблему решил Семен, принесший какую-то склянку со словами "мне мама ранки мажет этим".
Под монотонный шепот незваного гостя и Семы Дарья провалилась в сон.
Лекарь появился вечером, но его посещение женщина запомнила смутно. За что-то хвалил, что-то советовал, даже кажется выдал какую-то мазь… А может, ей это все приснилось.
Как и осторожный поцелуй в лоб с тихим пожеланием "Спи, глупая."
8
Первым чувством при пробуждении была паника. В ее доме пахло едой. А ведь она спит! Дарья открыла глаза и осторожно огляделась.
У стола суетилась Витка, что-то мурлыкая себе под нос. На скамье у дальней стены спал мужчина. С печки торчали ноги Семена.
Бок болел. Женщина попыталась встать и тут же застонала. Артемий подскочил, свалился со скамьи на пол, выругался и, сонно оглядывая дом, прохрипел:
— Что случилось?
— Завтрак готов, — весело отозвалась Витка, расставляя на столе посуду. — Я так поняла, все проснулись.
С печки сполз лохматый Сема и тут же подбежал к матери.
— А тебе очень больно? А ты встанешь? А тетя Вита очень вкусно готовит! А дядя Артем теперь с нами жить будет? А к тебе Никитишна приходила, но мы не пустили! А лекарь…
— Семен, иди есть, — Дарья потрепала его по голове, наводя на ней еще больший беспорядок.
— Лекарь сказал, рана несерьезная, — продолжил за убежавшего к Конопатке мальчика Артем. — Скоро заживет. Таскать ничего тяжелого нельзя только.
Он сел на табурет рядом с больной.
— Даш, ты прости, если чем обидел. Просто…ты не в себе, а тут не стоять — делать надо. Сына-то сиротой не хочешь оставить, ведь так?
Она кивнула, сглотнув. Семка был смыслом ее жизни.
— Слушай…я может поживу у вас пару дней? Помогу чем. С начальством я договорюсь, у меня как раз дела в вашей деревне…
Женщина было подскочила, ойкнула, повалилась обратно.
— Да запросто! — неожиданно согласилась она. — Любой сарай в твоем распоряжении!
Ведун нахмурился.
— Даш, ну что ты как…
— Не нравится — я не настаиваю. Иди вон к Витке. Или Миле.
Вышло грубо. Очень грубо и крайне неблагодарно. Дарье вдруг самой себе захотелось отвесить хорошую оплеуху.
Только что ей еще делать, если у нее в подполе уже почти сутки лежит голодная девочка?
Артемий встал и молча отошел. Дарья вдруг почувствовала холод. Словно кожей ощутила, как изменилось настроение мужчины. Или отношение к ней? Вроде и правда, просто помочь хочет, а она…
А вдруг разозлится? Еще Семке что-нибудь сделает…
Ведун распрощался с Виткой и, не позавтракав, ушел. Семен побежал закрывать за ним калитку.
Обиделся. Вроде взрослый мужик, а вот же — обиделся! Как ребенок, честное слово!
Впрочем, она прекрасно понимала, что сделала для этого все возможное.