Град на краю (СИ)
— Да, обознался, — пробормотал он, беря карточку. Он оставил на стойке плату за водку и вышел.
Через четыре дня, в субботу, он сел на трамвай и направился в промышленную зону. По выходным заводы заводы набирали людей, и его поездка не должна была вызвать подозрений. Столица состояла из нескольких районов и каждый был маленькой крепостью, связанной трамвайными путями. Между районами катались бронированные трамваи, перевозя людей между жилой частью и нефтяным и механическим заводами. Это было более простое решение, чем переносить завод, или строить защищённые туннели, длиной в несколько километров.
Место, которое он искал, было в пяти минутах от заводов, на дороге между стоянкой трамвая до проходной. Снег тут был утоптан, во все стороны, к разрушенным зданиям, уходили следы тех, кто был не в силах дотерпеть до туалетов на территории завода.
Сейчас тут было пусто — толпа людей из трамвая наперегонки бросилась к заводу. Ким прошёл через заброшенные заводские корпуса и оказался у рядов разрушенных, опустошённых пристроек. Он оглянулся, протиснулся между провалившихся гаражей, перебираясь через отвратительные замершие наслоения. Хороший тайник, думал он, случайно такой не обнаружишь. Метров через двадцать было чисто, так далеко людям было заходить лень. Кореец засунул руку под ржавый металл гаража у самой земли, где была засыпанная снегом щель. Пальцы задели край пакета, он сунул его за пазуху, вылез и долго вытирал ноги об снег.
Сейчас нужно было продолжать следовать легенде, что он просто калека, который ищет работу. Он прождал на проходной два часа, пока подошла очередь в отдел кадров. Ким ругался, толкаясь в очереди, всё время думая о пакете и об охранниках завода, которые не сводили с него глаз. Разговор был недолгим, усталая сытая тётка прямо сказала, что и без калек есть кому работать. Успокоился Ким только, когда вернулся в город, и несколько раз проверил, что слежки нет. У него было безопасное место на крыше разрушившейся парковки, засыпанной снегом. Тут было безлюдно, он поднялся по остаткам лестницы на третий этаж, и спрятался от ветра на лестничной клетке.
Кореец огляделся, достал конверт, оттёр от грязи и открыл — внутри были неразрезанные золотые пластинки и небольшая записка с надписью “Это аванс. Инструкции позже.”. Он пересчитал их, тут было не менее трёх сотен. Рабочий за год получал меньше двадцати. Ким сел, глядя на золото. Можно было сбежать из города и не работать пятнадцать лет. Вот только Света, или как её звали по-настоящему, именно его ждала в баре. Золото было не платой за руку, но предложение работы и аванс за неё.
Сердце колотилось, как бешеное. Света сдала их ячейку уфимской охранке. Это факт. Теперь же она предлагает ему работу. При этом это работа не на охранку. Орда? Казанские? Или всё-таки народники, и игра куда глубже, чем он видит?
Он собрал золото, стараясь успокоиться. Первым делом, его нужно спрятать. Есть ли место, о котором не знает никто? Некоторое время он думал, потом спрятал золото в ботинок и решительно двинулся в город…
* * *
Ким смотрел на Карину, его руки затряслись.
После нескольких недель тогда, в Уфе, ему подбросили записку с условным знаком. Ему следовало ехать в Кумертау. Ещё через три года, когда он уже подумал, что его списали со счетов, с ним связались так же через записку, с описанием связного в Сибае.
Ким доел суп и подошёл к стойке.
— Чего тебе? — спросил бармен недовольно. — Еды больше на дадут.
— Да не, я выпить хочу, — сказал Ким, протягивая две полоски. Тот кивнул, сгрёб копейки и налил стопку какой-то ягодной настойки.
Ким оглянулся, словно выбирая вернуться ли ему за столик, а потом направился к Карине. Девушка сидела погруженная в свои мысли. Ким сел через одно место, она равнодушно посмотрела на него.
— Вы же Карина? — спросил он.
Она кивнула и подняла бокал.
— Да. Ваше здоровье.
— У меня к вам дело, — тихо сказал он.
— Все дела к местным. Не видите, я отдыхаю?
Бармен вопросительно посмотрел на девушку, но она отрицательно покачала головой.
— Я механик, я надеялся найти работу, — сказал он заискивающе.
Она рассмеялась.
— Игорь, а он смешной. Ты видел одноруких механиков? Я вот нет.
Бармен тоже рассмеялся и отошёл к столикам.
— Ты дурак, знаешь, как это называется? — спросила она тихо.
— Знаю, я облажался, — торопливо сказал Ким. — Но мой связной был арестован уфимскими, и всё, пропал без следов. Я не могу выйти на народников.
Она пожала плечами.
— Гильза не дремлет.
— Ты можешь помочь мне? Как мне связаться с ячейкой?
Карина подняла бокал, глядя в отражение.
— Связалась с тобой, подпольщик хренов, — сказала девушка негромко, — ты меня подставляешь. Я всё организую, но сейчас тебя отмутузят, чтобы меня не раскрыли.
Она повернулась в зал и сказала громко.
— Артур, подойди пожалуйста.
От одного из столов поднялся рослый парень в форме охранника. Ким видел его много раз — Артур, капитан охраны.
— Помоги юноше выйти, — сказала Карина надменно, — он немного не понимает, как с людьми говорить.
Артур влюблено посмотрел на девушку, кивнул и умело скрутил Кима за здоровую руку. Он вывел его из заведения, потащил по улице, иногда ударом по почке корректируя направление. Ким что-то вопил про произвол под взглядами собравшейся толпы — обилие свидетелей было сейчас только на руку. Потом его втащили в помещение охраны, и без особого усердия, экономя силы, Артур начал его избивать. Он привычно избивал странного бродягу, тот, как и положено, выл и просил прекратить.
Допросы в Уфе после освобождения из плена были грубыми и простыми. Кима готовили к такому в ячейке — мечтай о боли, желай её, и ты сможешь вытерпеть. Это был вопрос не силы воли. Это было контролируемое безумие, которому обучали и пестовали. Ким понимал, что пройдя школу подполья, он стал чуть безумным, но такие были и все вокруг. На допросе в уфимской охранке он смотрел, как ему вырвали очередной ноготь и выл, не от боли, но чтобы не закричать, моля, чтобы вырвали ещё один. Он так и не раскололся.
В лагере Тубен Кама были мастера. Он смотрел на свою кожу между пальцев ног, которую аккуратно стёрли верёвкой до мяса. Боль, которую нельзя описать, которую нельзя вытерпеть. Уровень, когда он с наслаждением молил о большей боли, они прошли за несколько часов. Потом он был готов рассказать всё, но мастерам этого было мало. Каждый раз, когда он доходил до предела, ему давали отдых и поднимали к новым вершинам мучений. Он кричал, повторял снова и снова, что расскажет всё. Но мастерам пыток нужно было куда больше…
После того провала Ким думал, что сломается и расколется на первом же допросе. Сейчас, скорчившись от ударов сибайского капитана, Ким едва сдерживался, чтобы не смеяться и кричать, прося о большей боли.
Глава 11. Василь
Василь поморщился от яростного лая.
Это был хороший день. Оставалось только одно дело. Василь подошёл к краю деревянного помоста и посмотрел вниз, где бесновалась свора собак. В пяти метрах над ними, на досках настила стоял стул, к которому был привязан полуголый избитый человек.
— Вот что, товарищ Плюев, — сказал Василь устало, — поскольку вы говорить со мной отказываетесь, думаю на этом мы и закончим.
Законник кивнул улыбающемуся человеку со страшным шрамом на шее. Тот наступил на стул между голых бедер Плюхи, легонько покачивая стул.
— Интересная у вас смерть, начальник, — сказал Висельник с усмешкой.
Потом он толкнул стул.
* * *
За шесть часов до этого Василь вышел на улицу, задумчиво жуя зубочистку. Около кабака громоздились сугробы грязного снега, десяток бедно одетых людей с лопатами сгребали его в тупики и переулки.
За спиной остался пустой трактир Клёцки. Кроме Василя в зале сегодня было лишь несколько молчаливых людей из Заповедника. Законник поел и положил на стол две медные копейки. Клёцка отрицательно покачал головой, но Василь поднялся, оставив их. Он не сомневался, что Клёцка сложит их в отдельный ящичек, словно они отравлены.