ЛВ 2 (СИ)

Сначала он искал вместе с Кевином, сам поднимал убитых, пытаясь узнать последние предсмертные воспоминания, но убийца был не только жесток, но и хитер, а потому лицо скрывал маской. Тиромир терпел неудачу за неудачей, и тогда за дело взялась Славастена. Закон о нераспространении магических заклинаний? Да плевать на него Славастена хотела. Ученица исчезала за ученицей, класс пустел, а меня Тиромир не трогал до последнего, жалел, берег, любил… Искренне любил, действительно искренне — пока я в тюрьме сидела, ночи у меня под дверью проводил, сказки рассказывал, иной раз и пошлые, чтобы стражники заслушались и не прогоняли его.
Когда же все изменилось?
«Surge! Surge! Surge!»
«Валкирин, любовь моя, ты сможешь, ты справишься, я уверен в этом»…
И я справилась. Подняла мертвого.
Мы многого от этого не ждали — лишь предсмертные воспоминания требовались, да такие чтобы убийцу найти можно было, но нежить поднятая ведьмой, от нежити поднятой магами отличалась и отличалась сильно. Скоростью отличалась, силой, и… памятью. А еще чутьем, почти звериным.
И поднятая мной девушка отправилась к своему убийце.
Тиромир, подхвативший меня, когда упала, передал Кевину и ринулся за нежитью. В итоге нежить привела к тому, кто отнял ее жизнь, Тиромир заключил нежить в магический контур на пороге дома преступника. Сам он отважно схватил убийцу, а Кевин нашел в подполе картины, те самые ужасающе-чудовищные, что этот мерзавец рисовал на телах своих жертв, и тем однозначно доказал причастность мужчины к убийствам.
Это был оглушительный успех. Все газеты пестрели заголовками, Тиромира наградил сам король, маги-сыскари кинулись наперебой к Ингеборгу, чтобы сына талантливого тот одолжил, да только Ингеборг идиотом не был. В себя я пришла в лазарете от его внимательного взгляда, да только — все знали, что Тиромир его сын, а потому Ингеборгу я была выгодна. И от того, что ради Тиромира не то чтобы молчание хранить — жизнь отдать готова была, и от того, что сыновний успех самому Ингеборгу славу нес.
И все же когда все изменилось? Когда? Когда в глазах любимых чувство вины исчезло, а губы, что целовать хотелось без устали, произнесли словно невзначай: «Валкирин, а сможешь еще раз?».
Смогла.
И еще, и еще, и еще…
Каждый раз себя не жалея, каждый раз все отдавая до капли, до последнего вздоха…
Да только чем больше отдаешь, тем меньше в ответ жди. И не осталось: «А сможешь еще раз?», стало: «Его нужно поднять сейчас, в четыре утра у стражи пересменка, незаметно пройдем. Поторопись, Валкирин».
Больно.
Уж казалось бы отболело, прошло, забылось, скрылось за мутью необходимости выживания и яркой вереницей светлых добрых дней, ан нет, стоило вспомнить, и заболело сердце ретивое. Больно.
Ну да боль мне сейчас не поможет, о другом думать надобно. О том, что я, видать, оказалась явно не первой ведьмой, кто из мертвых поднимал нежить. И архимагу Агнехрану то, получается, было ведомо. А еще стало ведомо, что нежить поднятая ведьмой своего убийцу помнит и жаждет отмщения. Он это знал, точно знал, иначе как объяснить, что весь план строился на том, что нежить, почуяв древнюю ведьму Велимиру, ринется к ней?!
А в том, что ринется, аспид не сомневался, даже стрелки из лесу прямо к ловушке вели, да у ловушки той имелась и особенность — ведьма, что бесновалась в ней, выйти не могла, а вот нежить… для нее проход открыт был полностью. И это почитай, как если бы привязали Велимиру к дереву посреди леса, сковали по рукам и ногам, да и оставили на растерзание ночному зверью! Впрочем, драматизирую — руки с ногами ничем не сковывали, но что сможет сделать ведьма с таким количеством нежити? Ничего. Будет бороться, до последнего сражаться, да только бой этот заранее проигранным считать следует, не сдюжит ведьма, даже самая древняя и могущественная. Не сдюжит. Нет у нее ни шанса.
Да, леший был прав — не понравится мне этот план, совсем не понравится.
«Дальше что?» — вопросила безрадостно.
«Дальше ведьмак, — ответил Водя. — Как ведьма останется без сил, нежити озверевшей путь к ведьмаку укажут».
 
Содрогнулась я. Да и было от чего — ведьмак он по грани ходит, нежить, нечисть, чудища всяческие, в нем своего за версту чуют, а коли на темную сторону перейдет, то и поднимать нежить, и повелевать ею самолично может. А еще магией наделить. И от того, любая ведунья лесная, быстро смекнет, что ведьмак ей необходим, крайне необходим. А значит да — ринется вся нежить Гиблого яра к ведьмаку, едва падет Велимира.
«Дальше…»
Водя на сей раз не ответил, Водя показал — как вмешиваются маги, как из-под земли вырастает стена каменная, лес от нечисти изолируя, да как наносят удар водяной с болотниками, поднимая ручейки серебряные по всей границе каменной. Сам бы Водя не сдюжил бы, а вот с болотниками, в едином порыве, учитывая количество имеющихся болотников, шанс был.
«Ты не злись, — виновато Водя сказал, — коли выгорит все, за одну ночь с нежитью покончим».
А я… я не то чтобы злилась, мне на душе муторно было, и гадко. Победим, да, возможно, только есть у меня сомнения, и повод для этих сомнений есть тоже.
Поднялась, ладонь от дерева убирая и связь разрывая, опосля ногой топнула, заповедную тропу открывая, да и пошла по ней, прямиком к аспиду.
У аспида меня не ждали.
Едва явилась, отшатнулись от меня волкодлаки, кровью да нечистотами измазывающиеся, вампиры, картинно, филигранно да изящно нанося грязь на свои идеальные камзолы, моровики, парики из тины гнилой себе мастерящие.
А аспид так вообще выдал всего одно, но очень емкое слово:
— Дьявол!
— Не поможет ни один, — сообщила уверенно. — Не их территория, да и проку им с войны-то нашей нет никакого.
И подойдя, посмотрела я на аспида. Аспид на меня смотрел едва ли, зол был, да собой недоволен — не ожидал, что так легко я из западни выскользну, вовсе не ожидал. Да тут дело такое — коли со мной клюка моя, вместилище силы моей, со мной была, тогда да, уйти незамеченной не вышло бы, а так как леший без клюки явился, бросив мою несчастную где-то у болота, никакой магической фиксации не произошло.
Но об этом я господину Аедану рассказывать не собиралась вовсе, да и вообще, я с вопросом пришла.
— Так значит с архимагом Агнехраном заодно действуете? — спросила прямо.
Тогда вот аспид в глаза мне посмотрел, и ответил холодно:
— Да.
Даже пытаться солгать не стал, приятно.
— Что ж, — пытать не стала, это Заповедный лес, здесь вопросов не задают, здесь помогают. Вот и я пришла, чтобы помочь. — Господин Аедан, есть кое-что, что вы упустили.
Прищурил глаза змеиные, смотрит внимательно. Жаль, самое главное проглядел.
— У природных ведьм есть одно преимущество — для вхождения в силу, они убивают врага. Всегда считалось, что достаточно одного, и в силу в принципе входят один раз. Но ведьма, которая сейчас в капкане магическом мечется, убивала не раз. И среди ее жертв, как вы, судя по вашему плану догадываетесь, есть лесные ведуньи.
— На том план и строится, — произнес аспид.
Вздохнула, раздражение сдерживая, головой укоризненно покачала, да и пояснила несведущему:
— Когда природная ведьма убивает — она получает силу того, кто пал от ее руки. Мне дальше продолжать?
Непонимающе на меня поглядел аспид, опосля резко повернув голову, на Гиблый яр глянул, снова на меня и вопросил сиплым голосом:
— У Велимиры есть сила лесной ведуньи?!
Молодец, догадливый.
— И не одной, — вздохнула я.
Сильнее аспид помрачнел, а может показалось то просто, вот только:
 
— То есть ты против плана, — сходу все понял Аедан.
Отрицать не стала.
— А знаешь, как понял? — вопросил аспид.
И даже мне интересно стало, как именно он это понял.
Но любопытством терзаться алхимик не дал, лишь произнес почти обвинительно:
— Была бы «за», ты меня не поучать стала бы, а подсказала, что делать и чего от Велимиры ждать. Но ты не скажешь, не так ли?