ЛВ 2 (СИ)

«Видать навроде того, — подтвердил леший. — Что делать будем?»
Я еще не знала, что делать, но уже злилась и не без повода — за мной следить, в моем же лесу, да что ж это деется?!
И хотелось разрушить круг подглядательный, снести, смести, уничтожить, да показать аспиду кто в лесу главный, вот только…
«Лешинька, ты ж глянь, он стоит, ничего не делает, ждет» — сказала другу верному.
«Да, — согласился леший, — твоя правда, ждет. Вопрос в одном — чего ждет?»
«Действий, — ответила, на аспида мрачно взираючи, — он ждет моих действий. Видимо планов у аспида два, один воплотит коли я в круге этом останусь, другой коли выйду из него».
«Твоя правда, — поразмыслив немного, снова согласился леший.- И что ж теперь?»
Помолчала я, возможности свои прикинула, да и ответила:
«Возвращайся к нему. Я следом».
Склонил голову леший, связь нашу разрывая, да согласие выражая, и как был под землю ушел.
А я вот в этот момент об одном подумала — где клюка моя? Где лежит она, бесхозная? И каково ей там, одинокой…
Маленькая деталь, о которой едва ли подумает аспид.
А я легла на перину, в одеяло теплое закуталась, глаза закрыла… и скользнула из кокона теплого, бесшумно, да незримо.
Аспид-аспид, я же ведунья, меня в моем лесу кругом алхимическим не удержишь.
Постояла вне границ аспидовой магии, полюбовалась собой спящей на перине, поежилась в платье легком, да и позвала мысленно:
«Лешинька?»
«Славно справилась, не заметил ничего, по первому плану действуем», — отозвался мой верный друг.
Поразмыслив, спросила осторожненько:
«А что за план-то?»
Просто ведь знать не знаю, ведать не ведаю ни про какой из планов.
А и леший от чего-то вдруг с ответом помедлил, словно размышляя о чем-то, да без меня размышляя!
«Лешинька! — позвала гневно».
И словно издали вздох тяжелый услышала, а мой соратник, ответил нехотя:
«Хороший план, Веся. Очень хороший. Любая ведунья одобрила бы, сто пудово одобрила бы, да только…ты ж у меня ведьма».
Подумал, и добавил:
«И я у тебя тоже, не того уже, не расчетливый. План хороший, Веся, но мне он не по нраву, потому что я точно знаю — тебе он вообще не понравится».
Задумчиво по хвое опавшей прошлась, плечи зябко обняв, да и топнула ногой, путь себе открывая.
У Дуба Знаний никого не было. Ни кота Ученого, ни Мудрого ворона, видать там они, с лешим, аспидом, вампирами да волкодлками, в гуще событий самой.
Подошла к дубу, к самым корням, что вглубь земли уходили. Глубоко, до самой воды подземной, до глинистого слоя, до воды, что и в реку впадала. Одной рукой себя обнимала, озябла ж совсем, второй прикоснулась к коре дуба, ладонь распластала, да пустила магию по стволу, по корням, до водоносного слоя, до самой до воды, по ней до реки, а уж в реке-то все было просто.
«Покажи!» — не попросила, потребовала я у водяного.
Водя показывать не хотел, ох как не хотел, всей кожей чувствовала, что против он, да только не в тех мы отношениях, чтобы водяной солгал.
И как наяву увидала озерцо, что близ моей избы появилось неспроста — Водя постарался, ради болотников, чтобы силы не тратили понапрасну, да опосля воду отчистил, мне прозрачный водоем оставляя.
И пытался Водя слукавить, и так озеро показал, и так, и как кувшинки на нем распускаются, и как в нем луна отражается, и как рыбки мелкие, красивущие резвятся, и…
«А может хватит уже?» — вот сил моих иногда с ним нет.
Расстроился, и остальное показал.
Как провез Савран последней ходкой провизию купленную, как устроили пир совещательный мои славные воины, да как на карте-картине раскрывается план аспидов… да и не только аспидов. В этом плане Агнехрана рука чувствовалась незримо!
На востоке, со стороны степей ветряных, две ловушки установили. В одной билась, бесновалась, металась от края к краю великая древняя ведьма Велимира! В другой, скрытой до поры до времени, понуро ведьмак сидел. Сидел, да не дергался.
А Водя мне и слова аспида передал так, словно своими ушами слышала:
«У нежити есть одна особенность — если ее поднимает из мертвых ведьма, она помнит того, кто отнял ее жизнь. Запоминает, в каком бы невменяемом состоянии не находилась».
 
И я содрогнулась всем озябшим телом.
Да, это правда — запоминают. Не ведомо как, но помнят.
И страшным воспоминанием из прошлого пришел дикий смрад гниющей плоти, ритуальный зал и труп. Труп, который я заставила восстать. Забавно, но нежить отчетливо запоминает лишь того, кто ее убил, а того, кто заставил восстать из мертвых — нет. И я этому рада. И тогда была рада, и сейчас все-таки рада. Скольких я подняла для Тиромира? Многих.
Тиромир мечтал о славе. О том, чтобы о нем говорили. Чтобы узнавали. Чтобы славили. Чтобы не называли, ни в глаза, ни за глаза ублюдком ведьмы и бастардом Ингеборга. Он мечтал об этом, и я мечтала тоже. К этой мечте мы отправились вместе.
Идея и путь ее воплощения пришли спонтанно — мы гуляли по улочкам центра столицы, я с Тиромиром, счастливые, не размыкающие рук, и Кевин, наш верный рыцарь Кевин. Он первый и почуял неладное — а мы не видели, мы едва ли что-то видели кроме друг друга. Мы веселились как дети, забавляясь тем, что магией, на расстоянии, рисовали славные усики примадонне королевского театра. Тиромир шептал мне на ухо заклинания, а я колдовала — ведьмы ведь не оставляют следов, в отличие от магов. И вот когда я уже завершала правый ус залихватски загнутым кончиком, Кевин увидел мужчину, и среагировал первым — заслонив меня с Тиромиром, и окликнув несчастного. Сначала окликнув, после потребовав, чтобы тот остановился. Но человек не останавливался. Ни когда услышал требование, ни когда Кевин призвал магию. Для этого человека остановиться — значило уже никогда не подняться. И он упал, сначала тяжело рухнув на колени, после завалившись на бок. Я кинулась к нему первая, едва ли осознав, что багровое пятно расползающееся по его рубашке — это кровь. Я кинулась к нему первая, именно поэтому услышала предсмертный хрип «Дочь… моя дочь».
Тиромир создал и отправил призывающее заклинание, а мы с Кевином, не слушая его предостережения, бросились по дороге в парк, откуда пришел этот мужчина. Это было и удачей, и поражением одновременно. Кевин повел себя как котенок при виде цепного пса — котенок выгибает спину и топорщит шерсть, пытаясь казаться больше, а Кевин призвал магию иллюзии, чтобы казаться не студиозом, а полноценным могущественным магом, и преступник бежал, бросив жертву, которую еще не успел добить. Но проку с того? Догнавший нас Тиромир рвал и метал — этого убийцу, тихого убийцу, разыскивала вся стража и все маги. Он убивал юных. Мучительно и долго. Вырисовывая лезвием и кровью узоры их чудовищной смерти, и рисунок на той девушке он только начал, а потому Тиромир разразился бранью на Кевина, спугнувшего убийцу, ведь если бы не Кевин, Тиромир его схватил, вот тогда бы, только тогда бы, он прославил бы свое имя.
К сожалению, в тот момент мы с Кевином любили его одинаково. Я как единственного возлюбленного и целый свой мир, Кевин преданно и верно, как настоящий друг. Нам не понравилось Тиромиром сказанное, оба мы сочли сохранение жизни девушки важным, куда более важным, чем слава от поимки ее мучителя. Но Тиромира мы любили. Оба любили. От того в отделении городской стражи мы взяли вину за усы примадонны на себя, и честно отсидели положенные пятнадцать суток за хулиганство.
Отсидели бы и больше, по закону положено было двадцать пять суток, но появился Ингеборг. Ему хватило ума понять, что шептать мне заклинания если кто и мог, то только Тиромир, никого другого он бы и на шаг ко мне не допустил, а путанные объяснения сына архимага не впечатлили.
 
Нас выпустили из тюрьмы аккурат до черной кареты Ингеборга, а оттуда, после непродолжительного пути, препроводили в тюрьму магов. И Ингеборг пригрозил, что если сами все не расскажем, Тиромир отправится в нижние камеры, где нет ни света, ни доступа к магии, за то, что обучал ведьму, то есть меня, заклинаниям, коие ведьма, то есть я, знать права не имею. Пришлось рассказать. И слово свое архимаг не сдержал — Тиромира посадили в магическую тюрьму. На двадцать пять суток. Сына Ингеборг никогда не жалел, а вот я жалела, места себе не находила, каждый день к нему приходила и Славастена не препятствовала — меня к нему пропускали, а вот ее нет. Из всей этой истории можно было бы вынести массу выводов и извлечь не меньшую массу уроков, но Тиромиру двадцать пять суток в заключении пошли на пользу, и тюрьму он покинул с конкретной и определенной целью — найти «тихого убийцу».