Золотое рандеву

— Прооперировать. — Мысль о том, что старина Марстон будет кромсать бессознательного Буллена, заставила меня побледнеть еще больше. Я проглотил те слова, которые пришли мне в голову и сказал: — Оперировать? Это очень серьезно и вы можете поставить на карту всю вашу профессиональную репутацию...
— На карту поставлена человеческая жизнь,— торжественно сказал он.
— Но вам, возможно, придется вскрывать грудную полость. Серьезная операция. Без ассистентов, без обученных медсестер, без высококвалифицированного анестезиолога, без рентгена, а вдруг вы вынете пулю, которая закупоривает смертельную рану в легком, плевре или еще там где-то. Не говоря уже о том, что пуля могла отклониться куда угодно.— Я сделал глубокий вздох.— Доктор Марстон, я не могу выразить, как я уважаю и восхищаюсь вами за то, что вы уже подумали об операции в таких невозможных условиях. Но вы не станете рисковать. Доктор, пока капитан недееспособен, я командую «Кампари», командую условно,— добавил я с горечью в голосе,— категорически запрещаю вам возлагать на себя очень серьезную ответственность по проведению операции в таких неблагоприятных условиях. Мисс Бересфорд, вы являетесь свидетелем.
— Ну, что же, Джон, возможно ты и прав,— значительно сказал старина Марстон. Он неожиданно помолодел лет на пять.
— В самом деле, ты возможно прав. Но мое чувство долга...
— Это делает вам честь. Но вспомните о всех тех, кто носит в груди пулю со времен первой мировой войны и все еще находится в полном здравии.
— Есть и такие, конечно, есть и такое.— Мне не часто приходилось видеть выражение такого облегчения.— Так что, дадим природе шанс?
Капитан Буллен здоров как бык.— Теперь, по крайней мере, у него появилась хоть какая-то возможность выжить. У меня было такое впечатление, что я спас ему жизнь. Я произнес слабым голосом: — Вы были правы, доктор. Боюсь, что я слишком много разговаривал. Пожалуйста, дайте мне воды.
— Конечно, мой мальчик, конечно.— Он принес воду, посмотрел как я ее выпил, и спросил: — Стало лучше?
— Спасибо.— Мой голос был очень слаб. Я пошевелил несколько раз губами, — как бы пытаясь что-то произнести, но слов не получилось. Марстон, обеспокоенный, поднес свое ухо поближе ко мне, чтобы разобрать, что я хочу сказать, и я пробормотал тихо, но членораздельно: — У меня бедро цело, но сделайте вид, что оно сломано.
Он уставился на меня и в его глазах отразилось неописуемое изумление. Открыл было рот, чтобы что-то сказать, но вовремя прикусил язык. Старина вовсе не был таким уж тугодумом. Он слегка кивнул головой и сказал
— Если ты готов, то начнем.
Он начал. Сьюзен Бересфорд помогала ему. Дело мое было не так плохо, как представлялось при первом взгляде на окровавленную ногу. Одна пуля прошла навылет, а рваные раны на бедре от двух других были неглубокие, хотя и обильно кровоточили. Во время своей работы доктор Марстон комментировал, для ушей нашего охранника, степень и серьезность состояния моих ран, и если бы я не знал, как гладко он лгал, я бы действительно почувствовал себя очень плохо. Он наверняка убедил охранника. Когда доктор очистил и перебинтовал раны — пытку эту я стоически перенес лишь потому, что не хотел кричать
от боли в присутствии Сьюзен Бересфорд,— он наложил на ногу несколько шин и туго их прибинтовал. Сделав это он подложил под мою ногу несколько подушек, удалился в амбулаторию и вернулся оттуда с парой свинченных блоков, куском проволоки, к одному концу которой был прикреплено грузило, и кожаным ремнем. Этим ремнем он обвязал мою левую лодыжку.
— Это еще зачем? — взорвался я.
— Я медицинский офицер, и прошу это помнить,— довольно резко произнес он. Его левое веко слегка мигнуло.— Растяжка, мистер Картер. Вы же не хотите, чтобы одна ваша нога стала навсегда короче другой?
— Извините,— пробормотал я. Возможно, я все же недооценил старину Марстона. Конечно, ничто не заставит меня изменить мнение о нем, как о докторе, но он был хитер в других делах: первое, что спросил бы такой человек, как Каррерас, так это почему пациент со сломанной берцовой костью не взят на растяжку. Марстон ввернул два крюка в отверстие в потолке, пропустил через них проволоку, к одному концу прикрепил грузило, а к другому — петлю. Терпеть можно было вполне. Затем он поднял мою отрезанную штанину, быстро оглянувшись и убедившись, что охранник не смотрит, плеснул на нее немного воды и выжал ее на мои бинты. Даже я должен был признать, что редко видел столь убедительное зрелище полностью лишенного подвижности пациента...
 
Марстон закончил как раз вовремя. Они со Сьюзен Бересфорд уже собирали инструменты, когда открылась дверь и вошел Тони Каррерас. Он посмотрел на Буллена, Макдональда и меня, посмотрел медленно и внимательно — он был не тем человеком, который что-то мог не заметить,— затем подошел к моей койке.
— Добрый вечер, Картер,— любезно поздоровался он.— Как вы себя чувствуете?
— Где ваш кровожадный папаша? — спросил я.
— Кровожадный папаша? Вы несправедливы к моему отцу. Сейчас он спит. Рука ему причинила невыносимую боль после того, как Марстон с ней закончил,— меня это нисколько не удивило,— и он принял снотворное. Славный корабль «Кампари» в порядке и готовности к ночи под руководством капитана Тони Каррераса. Вы можете спать спокойно. Вам, возможно, будет интересно узнать, что мы только что засекли на нашем локаторе Нассау, сорок румбов по левому борту, так что ли вы, навигаторы, говорите. Значит, вы все-таки не сбивали нас с толку этим курсом.
Я промычал что-то нечленораздельное и отвернулся от него. Каррерас подошел к Марстону.
— Как они, доктор?
— А как вы считаете, в каком состоянии они могут быть после того, как ваши головорезы изрешетили их пулями? — с горечью в голосе ответил Марстон.— Капитан Буллен может выжить или умереть, я не знаю. Макдональд, боцман, будет жить, но останется на всю жизнь калекой. У старшего помощника сложный перелом берцовой кости. Она полностью раздроблена. Если мы не сможем доставить его в госпиталь в ближайшие дни, он тоже станет калекой, да и так ему уже никогда по-настоящему не ходить.
— Я искренне сожалею,— сказал Тони Каррерас. Его голос действительно выражал сожаление.— Когда убивают и калечат хороших людей — это непростительный ущерб. Ну, почти непростительный. Есть вещи, которые оправдывают это.
— Ваше человеколюбие делает вам честь,— насмешливо сказал я со своей подушки.
— Мы — гуманные люди,— ответил он.
Вы это убедительно доказали.— Я повернул голову, чтобы взглянуть на него.— Но все же могли бы быть предупредительнее к умирающему.
— В самом деле? — он великолепно умел выгибать брови.
— В самом деле. Вот ваш Дэниел Бун,— я кивнул в сторону охранника с карабином в руках.— Вы разрешаете своим людям курить на посту?
Хосе? — Он улыбнулся.— Хосе — заядлый курильщик. Заберите у него сигарету и он наверняка устроит забастовку. Это не гренадерская гвардия» вы же знаете, Картер? Почему такая неожиданная забота?
— Вы слышали, что сказал доктор Марстон. Капитан Буллен. Он находится в критическом состоянии, у него в легком дыра.
— А, кажется, я понимаю. Вы согласны, доктор?
Я затаил дыхание. Вполне вероятно, что наш старина доктор не имел даже малейшего представления, о чем мы говорили. Но я опять недооценил его проницательности.
— Для больного с поврежденными легкими,— очень серьезно сказал он,— не может быть ничего хуже, чем прокуренный воздух.
— Я понимаю. Хосе! — Каррерас быстро заговорил по-испански с охранником, который дружелюбно ухмыльнулся, встал на ноги и направился к двери, захватив по пути стул. Дверь захлопнулась за ним.
— Никакой дисциплины,— вздохнул Тони Каррерас.— Никакой четкой смены караулов, как в Букингемском дворце, мистер Картер.— Снаружи послышался шум устанавливаемого стула.— Наша латинская кровь, думаю я. Но предупреждаю вас, несмотря ни на что, он очень хороший охранник. Я не вижу никакого урона в том, что он будет охранять вас снаружи, не считая того, что можно выпрыгнуть через иллюминатор в море, хотя вы никак не в состоянии это сделать.— Он помолчал, в размышлении глядя на меня.— Вы на удивление любопытны, мистер Картер. Это совершенно вам не идет. Наводит на подозрение, знаете ли.