Золотое рандеву

— Мы с вами из одной колоды, мистер Картер.
Я пропустил мимо ушей это загадочное замечание и поспешил на палубу. Ночь была безоблачной, небо усеяно невероятным числом звезд. Дул легкий южный ветер, и умеренное поперечное волнение моря не доставляло хлопот нашим стабилизаторам фирмы «Денни-Браун», которые легко нейтрализовывали двадцать пять градусов во время тридцатиградусной качки. От тени, отбрасываемой переборкой, отделилась темная фигура, и Арчи Макдональд, боцман, направился ко мне.
— Ну как, боцман? — спросил я.
— Никто ничего не видел, никто ничего не слышал, хотя вечером, между восемью и девятью часами, на палубе было не меньше десятка людей.
— Мистер Уилсон здесь? Ага, здесь. Мистер Уилсон, возьмите людей из машинного отделения и трех матросов. Главная палуба и ниже. Вы сами знаете, где искать,— добавил я с горечью.— Макдональд, а мы вместе осмотрим верхние палубы. Ты — левый борт, я — правый. Два матроса и юнга. Полчаса. Встречаемся здесь.
Одного матроса я отправил проверить шлюпки, хотя и
представить себе не мог, зачем бы Бенсону понадобилось забираться в шлюпку. Правда, шлюпки обладают притягательной силой для тех, кто хочет спрятаться. Но зачем Бенсону надо было прятаться? Еще один матрос направился осматривать надстройку за мостиком. Я проверил каюты на шлюпочной палубе, штурманскую рубку, радарную рубку и каюту, где хранились флажки. Мистер Каррерас помогал мне. Рыжик, наш младший юнга, отправился на корму с мисс Бересфорд, которая совершенно справедливо решила, что я не в настроении, чтобы составить ей компанию. А Рыжик был готов сопровождать ее. Для этого он всегда был в настроении. Ничто из того, что Сьюзен Бересфорд говорила ему, в том числе о нем самом, не имело для него решительно никакого значения. Он был ее рабом, и его не волновало, знал ли об этом кто-либо. Если бы она сказала ему прыгнуть ради нее в дымовую трубу, он счел бы это за честь. Я мог себе представить, как он вместе с Сьюзен Бересфорд, с раскрасневшимся под стать цвету своих волос лицом, проводит осмотр верхней палубы.
Выходя из радарной рубки, я буквально столкнулся с ним. Он тяжело дышал, будто за ним гнались. Я увидел, что ошибся, представляя цвет его лица. На тускло освещенной палубе его лицо казалось серым, как старая газета.
— Радиорубка, сэр.— он выдохнул эти слова и ухватил меня за рукав, чего никогда не позволил бы себе, будь он в нормальном состоянии.— Быстрее, сэр, прошу вас!
— Я уже бежал.
— Вы нашли его?
— Нет, сэр. Там мистер Броунелл,— Броунелл был нашим старшим радистом.— Кажется, с ним что-то случилось.
Я добрался до рубки за десять секунд, проскочил мимо бледной Сьюзен Бересфорд, стоящей у двери снаружи, перешагнул через порог и остановился.
Броунелл убавил верхнее освещение рубки наполовину, как обычно делают радисты во время ночной вахты. Сам он склонился над столом, уронив голову на правую руку. Так что я видел лишь его плечи, темные волосы и лысину на макушке, которую он считал несчастьем своей жизни. Левая его рука была отброшена в сторону, и ее пальцы едва касались телефона прямой связи с мостиком. Ключ передатчика монотонно пищал. Я чуть подвинул его правую руку вперед, писк смолк.
Я попытался нащупать пульс на вытянутой левой руке, а затем на шейной артерии. Повернулся к Сьюзен Бересфорд, по-прежнему стоящей в дверях, и спросил, нет ли у нее зеркальца. Она молча кивнула, порылась в сумочке и передала пудреницу с зеркальцем в крышке. Я подкрутил реостат, пока яркий белый свет не залил рубку, немного повернул голову Броунелла, подержал зеркальце у его рта несколько секунд, поглядел на него и отдал обратно.
— Вне всяких сомнений, с ним что-то случилось,— сообщил я. Мой голос звучал ровно, неестественно ровно.— Он мертв. Или я думаю, что он мертв. Рыжик, срочно доставь сюда доктора Марстона. В это время он обычно бывает в телеграфном салоне. Сообщи капитану, если он там. Больше никому об этом ни слова.
Рыжик исчез, и вместо него рядом с Сьюзен Бересфорд возникла другая фигура. Каррерас. Переступив одной ногой через порог, он замер и произнес:
 
— Боже мой! Бенсон!
— Нет, Броунелл. Радист. Думаю, он мертв.
На всякий случай в надежде, что Буллен еще не ушел в салон, я снял трубку телефона с надписью «Каюта капитана» и в ожидании ответа уставился на мертвого радиста, неуклюже завалившегося на стол. Среднего возраста, жизнерадостный, с единственной, совершенно безобидной, человеческой слабостью — чрезмерным вниманием к собственной внешности. Эта слабость однажды толкнула его на покупку парика, чтобы прикрыть лысину на макушке, но под давлением общественного мнения экипажа с париком он вынужден был расстаться. Броунелл был одним из самых популярных и искрение уважаемых офицеров на корабле. Был? Да, был. В трубке щелкнуло.
— Капитан? Говорит Картер. Не могли бы вы спуститься в радиорубку? Пожалуйста, срочно.
— Бенсон?
— Броунелл. Я думаю, сэр, он мертв.
Последовала пауза, и вновь щелчок. Я повесил трубку и потянулся к телефону для связи с каютами радистов. У нас было три радиста, и тот, который дежурил с полночи до четырех утра, обычно пропускал ужин и отправлялся спать.
— Питерс слушает,— ответил голос.
— Старший помощник. Извините, что беспокою, но вам надо срочно явиться в радиорубку.
— В чем дело?
— Узнаете, когда придете.
Верхний свет казался слишком ярким для комнаты, где был покойник. Я подвинул ручку реостата вниз, и яркое освещение сменилось глубоким желтым светом. В дверях появилось лицо Рыжика. На сей раз он уже не был столь бледен, а возможно, приглушенный свет был более милостив к нему.
— Врач идет, сэр,— он дышал чаще, чем обычно.— Только возьмет свою сумку в медпункте.
— Спасибо. Сходи теперь и вызови боцмана. И не загоняй себя до смерти. Рыжик. Теперь особой необходимости в спешке нет.
Когда он ушел, Сьюзен Бересфорд тихо спросила:
— Что произошло? Что... Что с ним случилось?
— Мисс Бересфорд, вам не следует здесь находиться.
— Что с ним случилось? — твердила она.
— Это определит корабельный врач. Мне кажется, что он скончался, сидя за столом. Сердечный приступ, коронарный тромбоз, что-то в таком роде.
Она молча поежилась. Мне ранее доводилось иметь дело с покойниками, но холодные мурашки, которые поползли по спине, заставили поежиться меня самого. Теплый пассат, казалось, стал холоднее, намного холоднее, чем несколько минут назад.
Появился доктор Марстон. Никакой суеты, никакой спешки. Доктор был медлительным, размеренным человеком с размеренной, медлительной походкой. Великолепная грива седых волос, аккуратно подстриженные седые усики, не по годам гладкое, не отмеченное морщинами лицо, уверенные, ясные, проницательные глаза. При виде его вы инстинктивно могли признать в нем доктора, которому можно доверить свое здоровье. Но на самом деле подобные инстинкты следует прятать как можно дальше, чтобы они вас никогда не подвели. Признаю, что уже первый взгляд на сего эскулапа приносил пациенту облегчение — тут все хорошо. Хуже могло получиться дальше: поддаться очарованию и вручить ему свою жизнь. Шанс никогда не получить ее обратно был весьма реален. Эти проницательные глаза не заглядывали под обложку «Ланцета», мимо них прошли все новинки медицины, начиная с довоенных лет. Да и не нужно им это было. Их обладатель и лорд Декстер вместе
ходили в школу, вместе учились в университете. Покуда рука его держала стетоскоп, о работе доктор Марстон мог не беспокоиться. Однако следует отдать ему должное, когда дело доходило до лечения богатых, страдающих ипохондрией пожилых дам, ему не было равных на всех морях.
— Ну, Джон,— прогудел он. За исключением капитана Буллена, только он обращался ко всем офицерам по имени, подобно тому, как директор школы обращается к способному, но требующему постоянного присмотра ученику.— В чем дело? Красавчику Броунеллу плохо?
— Хуже, доктор. Боюсь, он мертв.
— Бог Святой! Броунелл? Мертв? Ну-ка посмотрим, ну-ка посмотрим. Прибавь, пожалуйста, свету,— он поставил на стол свой чемоданчик, извлек из него стетоскоп, послушал Броунелла, пощупал пульс и, вздохнув, выпрямился.— В расцвете жизни, Джон... И, пожалуй, уже давно. Здесь жарко, но я бы мог предположить, что он скончался более часа назад.