О-3-18 (СИ)
Мэйсер делает короткую затяжку, выдыхает дым и сплевывает с балкона. Комок насыщенно-красной слюны стекает по лазури.
Надин понимает, что перед ней призрак. Как из сказок.
— А почему ты здесь? Хочешь куртку назад? Тебе наверное холодно без нее.
Мэйсер смеется. Потирает ничем не прикрытые предплечья. На одном из них заметна надпись: «Растворяй и сгущай».
— Я нихрена не чувствую, подруга. Ни одиночества, ни холода, ни боли. Все круто. Носи на здоровье. Я просто пришел проведать тебя. Узнать, как дела, как поживаешь.
Надин кивает со странной задумчивостью.
— А почему все говорят, что я была детективом? Я не помню этого… Вообще мало что помню. Странно, что еще имя свое не забыла. Ты вот помнишь, как меня зовут?
— Тебя никак не зовут. Ты героиня без истории, тебя некому называть. Мир вообще про тебя ничего не знает, пока что, — Мэйсер делает странное ударение на последние слова.
— Но ты ведь меня как-то называл?
— Коллегой. Для меня ты всегда была коллегой, на которую можно положиться. Даже несмотря на то, что ты зверь, а я человек.
— Значит, я и правда была детективом?
— Ты им до сих пор остаешься. Просто не помнишь этого, — Мэйсер швыряет окурок через плечо.
— Понятно… — бормочет Надин.
Не увиливай от разговора. Ты должна вспомнить. Это важно.
— Тебе нравится все это? — спрашивает парень, делая неопределенный жест рукой. — Весь мир.
— Не знаю. А должен не нравиться?
— Наоборот. Тут у всех все хорошо. Кроме меня, кха… И тебя.
— У меня тоже все хорошо.
— Нет. Вообще нет, подруга. Ты в глубоком дерьме.
— Может быть иначе? Я безмордая.
— Ты в первую очередь детектив.
— Какой из меня детектив? — смеется Надин, выкидывая окурок.
Глоток остывшего кофе смазывает послевкусие табачного дыма.
— Паршивый. Как и из меня, — Мэйсер складывает руки на груди и задумчиво позвякивает кольцами друг о друга. — Но миру не нужны профессионалы. Ему нужны паршивые безумцы, которые сделают то, что никто еще не делал.
— Ты ведь сказал, что в мире у всех все хорошо…
— В этом — да. Скажи, коллега, что бы ты выбрала: жить в безумном мире, но быть адекватной, или жить в идеальной утопии как сумасшедшая неудачница?
— Кто я сейчас?
— Сумасшедшая неудачница.
Надин прислоняется поясницей к перилам балкона. Бросает взгляд через окно в квартиру. Там лежат пустые бутылки из-под «Нитро». Кипа текстов, которые никогда скорее всего не будут спеты на большой сцене. Гитара, купленная в долг у хрыча Хойка. Его проклятый телохранитель до сих пор приходит, пытается выбить деньги. Те деньги, которые Надин тратит на обезболивающее, без которого не получится играть даже на репетиции.
Сколько она так продержится? Скорее всего, гораздо меньше, чем Ненси. Петь становится все сложнее, а это только начало пути. Пути в никуда?
— Наверное, я хотела бы жить в безумном мире.
— «Наверное»? — Мэйсер внимательно смотрит на Надин. — Или все-таки «точно»? Подумай хорошенько.
Девчонка думает. Устало чешет голову, зарываясь пальцами в растрепанный ирокез. Почему она сказала «наверное»? Разве ей хочется обменять собственную жизнь на благо для всех?
Надин качает головой.
— И правда. Мне плевать на мир, я просто хочу быть крутой.
— Даже если это значит жизнь в безумии и хаосе? Созерцание постоянного разрушения? Принятие того, что ничто никогда не будет хорошо?
— Даже если, — кивает Надин.
Из коридора доносится звонок. Мэйсер кивает подбородком в сторону квартиры.
— Иди, открой. Если это правда то, чего ты хочешь.
Надин хочет. Она хочет бороться. Поэтому идет к двери. За ней стоит боблин.
— Газета, — бурчит мелкий, и Надин почему-то знает, что его зовут Кузнецовым. — В следующий раз надеюсь на чаевые.
Девчонка принимает свернутую в трубу бумагу. Боблин неуклюже спускается по слишком высоким ступенькам. А Надин смотрит на портет, изображенный на главной странице.
Детектив, спасший Освобождение.
На фотографии — фигура сильной, крутой девушки. Она стоит боком к смотрящему, схватившись за собственный бицепс. На плече заметна татуировка: «О-3-18». Губы растянуты в победоносном оскале. Видна кобура, из которой торчит массивная рукоять револьвера. «Я Шайль!» — гласит первая строчка.
— Ты Шайль, — шепчет Мэйсер на ухо.
Надин роняет газету на пол. Чувствует, как боль нарастает, электрическим импульсом проносится по спине, зажигая мышцы. Мышцы, но не худого, изможденного тела — а здорового, сильного. Глаза перестают видеть, уши слышат лишь чей-то крик. Далекий, но приближающийся. Нарастающий. Он заставляет вспомнить кое-что очень важное.
***
Пистолет нацелен на Надин. Малявка кричит. Мимолетное мгновение — затвор отходит назад, выстреливая гильзу. Пуля ударяется в стену. Волколюд удивлен.
Шайль прыгнула слишком быстро, чтобы ее можно было остановить. Сила сорока килограммов собирается на кончиках клыков, которые вгрызаются в чужую плоть. Волколюд не успевает ничего сделать — шмат его глотки отбирают навсегда, вместе с ним забирая шансы на жизнь.
Девушка рвет. Ее не остановить, она жива и она защищает. Кровь хлещет из разгрызенного горла, стекает по лицу и шее Шайль. Она седлает волколюда и наносит сильный удар в висок. Костяшки бьют снова и снова. Сила. Триумф. Превосходство.
Ванёк не сопротивляется. Он умирает под градом ударов, чувствуя удивительное бессилие перед разъяренной фурией. Обезумевшая девушка хохочет, запускает пальцы в рваную рану на глотке. Хватается. С утробным рыком тянет на себя и вверх. Поднимается. Ярко-красные кроссовки упираются в мертвое тело. Голова с чавканьем отрывается от плечей. Позвоночник, окутанный нитями нервов, выходит.
— Я! — рычит Шайль. — Здесь! Хищник!
Трофей летит в мужчину. Детектив выхватывает пистолет из ослабевших пальцев волколюда и вскакивает на столешницу. Направляет ствол на мишень.
— Говори.
Мужчина теряет сознание, превращаясь в размякший мешок потрохов. Испражняющихся.
Надин стоит в стороне. На коленях. Упираясь ладонями в пол. Ее глаза полны слез. Лицо перекошено в ужасе, удивлении… страдании.
Шайль жива? Шайль жива. Пуля прошила верхнюю часть черепа, лишь оцарапав мозг. Впопыхах такую деталь сложно подметить. А в драке с волколюдами это важно.
Детектив вздыхает, опускает пистолет. Спрыгивает на пол, пошатываясь, бредет к трупу. Падает на колени и вгрызается. Надин не мешает. Надин не в силах.
***
— Всю прическу испоганил, засранец, — жалуется Шайль, даже без зеркала зная, что на голове сейчас бардак.
Надин молча прижимается к защитнице. Тискает ее, утыкаясь мокрой от слез щекой.
— Ты чего, малая? — детектив недоуменно гладит подругу по голове. — Ты чего расклеилась?
— Я думала, ты все…
— С луны свалилась? У нас работы еще куча. Освобождение гниет. Если я сдохну, кто разгребет все это дерьмо?
— Ты лучшая, Шайль, — Надин поднимает заплаканные глаза, из которых брызжет новая порция слез. — Как ты можешь быть такой крутой?
— Лакричные палочки творят чудеса, — отшучивается детектив.
Или не отшучивается? Из кармана куртки показывается бумажный сверток. В котором… сладость. Во имя нечестивых боблинов, Шайль и правда успела прихватить с собой порцию сахара?
— Будешь, малышка?
— Буду! — истерично всхлипывает Надин и разворачивает бумагу, доставая оттуда вкусняшку.
Ее острые клычки не оставляют угощению ни единого шанса. Шайль с улыбкой проверяет остаток патронов в пистолете. Обыскивает мертвого, поеденного волколюда и достает из кармана его штанов еще пару магазинов. Такого боезапаса хватит, чтобы решить все проблемы в О-1, с которыми девушки могут столкнуться. Пятьдесят восемь выстрелов из пистолета — да кто от такого откажется? Точно не детектив.