Степень искренности (СИ)

Джей стискивает зубы и ждет Рела. К возвращению омеги ему становится лучше. Они забираются в экипаж и Джей дает указание подкупленному слуге: тот послушно везет их в сторону старой мельницы, где останавливается и усердно делает вид, что чинит «сломанный» механизм.
Джей тоже слазит на землю, наблюдая, как Рел быстро убегает в сторону кустов. Оттуда вскоре появляется знакомый силуэт — Йори и пускается навстречу. Они смеются, кружатся и крепко обнимают друг друга. В этот радостный для Рела момент Джей особенно сочувствует ему. Брат, как и он сам, не может быть с тем, с кем желает.
Это общество никогда не позволит им стать счастливыми.
Рел и Йори уходят в сторону старой мельницы, и не появляются еще долгое время.
Джей сидит на траве и все смотрит на крышу Храма среди крон деревьев. Если от родителей он может скрыть что угодно, то Боги все видят. Впрочем, Джей и не пытается себя оправдать. Они с Иеном вместе оступились, и теперь не ясно, кому придется отвечать за их общий грех.
Рел же поступил хитро: использовал ситуацию себе во благо, да так, что и он, и Джей остались довольны исходом.
***
Все идет своим чередом. Дни сменяются днями, и вот наступает празднество Урожая, отмечаемое в их поместье. К торжеству готовились долгое время. Слуги украсили дом цветами и светящимися кристаллами — давно тут не было так ослепительно светло. Столы прогибаются от количества еды и вин. Гости собираются ближе к вечеру: среднее сословие аристократов — каждым им ровня.
Джей встречает их вместе с семьей, краем глаза наблюдая за отстраненным от происходящего Иеном. Альфа же в свою очередь сосредотачивает внимание лишь на нем и это тревожит. А если заметят? Да, Джей избегал его все это время, но на то есть причины. И довольно весомые.
О том, что Джером Антарей не приедет, он узнает внезапно и через переданное лично в руки письмо из столицы. Оказывается, Джером упал с коня и серьезно повредил ногу, а сообщить заранее не имел возможности, был едва ли при памяти: в открытую рану попало заражение. Джей сочувственно вздыхает: пусть, альфа из Антарей ему не возлюбленный, но и не чужой человек. Он обещает себе навестить его на днях.
Джей прячет письмо и возвращается к гостям, вылавливая среди разномастных фигур одного-единственного. Он надеется, что Иен никак не причастен к произошедшему. Кто знает, какие плоды может нести его чрезмерная ревность?
Но Иен смотрит на него с заметной печалью — так проникновенно, что у Джея сердце ноет. Однако продолжать сворачивать не туда он не может. Уже усвоил урок. Но… тело неумолимо тянет подойти поближе, и уже не понять, истинная связь это или привычка.
Та проведенная вместе течка изменила все.
Джей берет в руку бокал, не разрывая зрительного контакта. Все это время до бала в их поместье он игнорировал Иена, не позволяя ему прикасаться к себе подолгу. Приходилось хитрить, изворачиваться, лишь бы избежать участи быть пойманным и зацелованным. Это невыносимо.
Джей старается контролировать дыхание, отпивая глоток из бокала. Он не знает, чего больше хочет: уйти прочь или сорваться.
Он вслушивается в разговоры рядом стоящих людей, лишь бы отвлечься. Но при этом продолжает смотреть. И Иен тоже не лучше: поедает его взглядом, не стыдясь наличия гостей. Им и говорить не надо, чтобы понимать друг друга.
«Хитрец», — думает Джей. — «Он специально делает несчастный вид, чтобы я сжалился над ним. Знает же, что это работает. Всегда срабатывало».
— …На границах нынче неспокойно, — Джей улавливает слова одного из гостей: зажиточного на вид альфы, имени которого он не помнит. — И в провинциях Окава и Дая тоже. Среди народа распространяют информацию о возможной отмене рабства и обязанности трудиться на благо Итаны шесть дней в неделю. Те, кто задумал это, побуждают людей бунтовать против Их Величества.
— Чушь, — отмахивается второй, более низкий ростом и тучный. — Бунта не произойдет. Император накажет их и они, испугавшись, склонят головы. Отмена рабства? Неслыханно. Они не заслуживают чести стать равными нам, Аристократам.
— Все может быть. Я бы на вашем месте присмотрелся к слугам, а вдруг в один день поднимут бунт и сожгут вас вместе с особняком, как сделали это со своим хозяином рабы из Окавы. Сами они бы не осмелели подняться против системы, их явно ведет вперед идеология. Они хотят свободы.
— У них и так слишком много прав, — второй альфа кривит полные губы. — Я бы на месте Императора приказал убить всех виновных, и это даже за убийство не считается. Они не люди, они наша прислуга…
Он едва заметно морщится от услышанного и уходит прочь. Ему не нравится все это. В последнее время в Итане и правда неспокойно. Знать бы только, кто именно пытается разжечь гражданскую войну? Феродийцы или кто-то из Итаны, недовольный всеобщей властью Аристократии?
Вспоминается странное письмо в руках Иена, написанное на феродийском языке, но Джей заталкивает смутные подозрения подальше — он не посмеет сомневаться в верности брата их стране.
Иен же разговаривает с отцом, и Джей, проходя мимо, улавливает слова последнего:
— …Сын мой, подумай о Фа, земли его отца богаты и брак с ним принесет нам прибыль. Я вижу, что омега заинтересован в вас, — глава Фахо усмехается, а Джей по инерции поворачивается туда, куда кивает отец.
Фа? Он видел этого омегу раньше, и слышал о его слепом обожании, направленном в сторону Иена. Фа уже двадцать один и по общественному мнению он слишком задержался в родительском доме. Наверняка надеется, что Иен обратит на него внимание. А зря. Джей уверен, что не обратит. И осознание этого пробуждает в душе ехидную радость.
Но… Джей осекается. Улыбка исчезает с лица, как только он замечает, что Иен идет к Фа. Останавливается. Они говорят. Омега ослепительно улыбается, заправляя светлые волосы за ухо — кокетничает. Джей сжимает в руке ножку бокала.
Иен точно делает это назло ему. Или же нет? Или послушал отца и решил, что пора обзавестись супругом и детьми? Джей в открытую злится. Его не должно это волновать, ведь подобный исход очевиден: однажды Иен все равно вступит в брак.
Фа же смелеет, более развязно прикасаясь к руке Иена — а альфа будто бы и не против, даже не поворачивается в сторону.
«Он специально это делает, хочет вывести меня из себя», — думает он.
Смотреть на это все больше нет сил. Джей переступает приличия и уходит наверх. Но минует второй этаж и поднимается еще выше — в место, где всегда находил покой в минуты печали — чердак.
Темно.
На чердаке находится старый рояль. Тут много всего старого, но именно этот инструмент, с которым связаны кошмары детства, привлекает его внимание. Джей зажигает несколько свеч — света из окошек недостаточно, на улице темнеет. Злится. Сильно, до скрежета зубов.
Он проводит рукой по поверхности темного «монстра». Стирает пальцами пыль, оставляя следы. Поднимает крышку. Ровные ряды клавиш — белое, белое, черное. Находит стул, садится, зная, что музыка бала заглушит любые звуки. Никто его не услышит.
Джей нажимает на клавиши. Сначала в попытке вспомнить хоть одну мелодию, которую не ненавидит. После хаотично. И эти негармоничные звуки, сильно режущие слух, успокаивают его. Он бьет по клавишам с силой. С отчаянием, немой злостью, обидой. Со всем тем, что свалилось на его хрупкие плечи с приездом Иена. Сжимает губы, жмурится, и наконец его отпускает.
Джей дышит учащенно и неровно, в горле неприятно душащий ком. Руки сами по себе играют одну из заученных до автоматизма мелодий. Вопреки, спокойную, негромкую. Печальную. Он слышит скрип половиц позади себя, но не останавливается. Даже когда чувствует «его» нахождение прямо у себя за спиной.
Становится теплее.
Иен.
Мелодия ускоряется, как и сердцебиение. Он ощущает руки у себя на плечах, ощущает поглаживания, то, как альфа спускается ими ниже, к груди, нащупывает через ткань рубашки соски, оттягивает их. Джей давит невольный звук. Он дышит глубже, прикрывает глаза, мелодия из-под его пальцев замедляется. Темп неровный.