Утилизация (СИ)

— Какой ценой? О чём ты?
Слёзы скопились в глазах, спокойно я уже не могла говорить. Голос прерывался, накатывала истерика.
— Завтра Саба подбросит тебя до моего дома, узнает, где я живу, в любой момент явится сюда. Где гарантии, что он не навредит мне, не захочет отомстить. Ты спишь с ним, а я его ненавижу. Ненавижу! Ты это понимаешь?
— Боишься общаться со мной, а сама встречаешься с Андреем. — Лиза повысила голос.
— При чём тут он?
— При том. Андрей и Марк – родные братья.
Телефон чуть не выпал из мгновенно ослабевших пальцев.
— Не может быть, — дыхание сбилось, уже зная правду, пытаясь отсрочить неизбежное, я просипела, — у них разные фамилии.
— У них разные отцы.
А ведь я знала об этом, чувствовала в Андрее какую-то недоговоренность, неискренность.
— Юля, не переживай. Всё под контролем.
— Что…? Под каким контролем? Под каким контролем это может быть!
— Марк под контролем…матери – психолога.
Мгновенная вспышка осознания. Меня выбросило в тот момент, когда я увидела дом Сабы и серые мокасины у крыльца. Точно такие же были на ногах у Галины Ивановны. У крыльца стояли башмаки Гали.
— Юль, давай встретимся в воскресенье? Спокойно поговорим.
— Да, конечно. Пока.
Мой мир перевернулся, поменял ось. Внутри словно вышли из строя все синхронизированные системы, включился аварийный сигнал SOS, голова наполнилась погребальным звоном. Представилась Галя, раздающая инструкции сыновьям. Младший напортачил, старший должен что? Присматривать за мной? Держать под контролем?
Предположение, конечно, так себе, но Андрей уже неделю не звонит. Возможно, план по моей психологической адаптации выполнен успешно, поэтому товарищ тихо исчез со всех радаров. У него сейчас другие подопечные, приехавшие на очередной тренинг, им требуется повышенное внимание. Связка хороший-плохой полицейский должна работать в полную силу.
Я вцепилась зубами в кулак, чтобы не завыть, не разбудить спавшую в соседней комнате Машеньку.
Галя назвала свой тренинг игрой. Пусть так. Один сын – мафия, второй шериф, остальные участники – мирные жители. Но для чего всё это? Должен же быть какой-то смысл? С трудом верилось в Галино объяснение о шоковой терапии. Кого она лечит? Сабу?
А может сыновья учатся на заочном по психологии? С высшим образованием повышают категорию хоть тренеру, хоть работнику госучреждения, хоть инженеру.
От мысли, что братья отрабатывали материал какой-нибудь курсовой, меня затошнило. Тут и на целый диплом наберётся, или на магистерскую работу. Кризисный психолог, который может добиться отличного результата от любого человека. Почему, нет?
Спина покрылась липким потом, щёки горели огнём, ступни заледенели. Мой и так нестабильный мир погружался в хаос. Меня рассматривал под микроскопом не только гражданский муж, букашке отрывали крылышки и ножки психологи, дабы пополнить объём знаний и увеличить объём страниц.
Лиза тоже попала в оборот, в этом не было сомнений. Скоро её утилизируют, как и меня. Что сказать? Отработали мы с полной отдачей, у нас же «чувство». Бежали впереди паровоза, правильно Галина Ивановна определила наши кандидатуры.
Может всё бред, выдумки? У страха глаза велики. Часть меня упиралась, огрызалась, как загнанный зверь, не хотела верить, но недельное молчание Андрея, его «не хочу об этом», внимательный, изучающий взгляд, говорили в пользу моей версии. Наверное, и рассказать о брате и мамаше Лизе намекнули в непринуждённой беседе. А то вдруг подопытная букашка начнёт звонить с обвинениями.
Я вдруг стала противна сама себе, потому что, действительно, хотела позвонить и спросить напрямую. Нет, он не дождётся моего униженного вопроса дрожащим голоском. Было и прошло. Я – умная девочка, понимаю с первого раза. Будем считать, что сексом я расплатилась за спасение от ящера. Со временем и эту мысль можно вытошнить, выплеснуть из себя как грязные помои.
Между мной и Андреем пролегла демаркационная линия, мы даже не из разных государств, мы из разных слоёв реальности. Мой шторм он не заметит, как акула, плывущая в глубине.
 
Учителя натаскивали меня на жизнь, словно боевую псину на смертельный бой. Никакой чувствительности, только жесткая хватка и сомкнутые клещами зубы. Они считали, если им не больно, то и мне не должно. Сопли и слёзы прерогатива слабых.
Я помнила слова бывшего, которые он клеймом выжег на сердце.
— Бесполезно сочинять приторные сказочки о добре в мире несправедливости, жажды наживы, обмана и насилия. Ты морочишь голову в первую очередь себе. Никто не воспринимает тебя всерьёз. За твоей спиной люди смеются над тобой. Никому не нужны твои герои, ничтожные и мелкие, как ты сама. Они – пустое место. Ты – пустое место!
Слова всегда имели надо мной огромную власть. Я верила ему, поэтому бросила заниматься тем, что было смыслом моей жизни, что всегда держало на плаву. В самый черный час, «девятый вал», я не видела средств спасения и чуть не сделала роковой шаг. И всё же выкарабкалась. Выкарабкалась не потому, что у меня были мощные челюсти и злость на весь мир, я выбралась из бездны благодаря любви. Любви к дочери — маленькому беззащитному существу.
  
**
 
Разговор с Лизой вскрыл нарыв под кожей, который смутно тревожил, мешал, а потом одним движением скальпеля из него выпустили гной. Болезненно, но есть надежда, что со временем заживёт.
Прошло три дня, выздоровление шло черепашьим шагом. Я глядела на телефон как на врага, в который помимо воли тянуло посмотреть. Ни звонка, ни смс. Я на что-то ещё надеялась? От мысли, что меня «использовали», внутри всё становилось шатким как карточный домик, готовый рухнуть от малейшего прикосновения.
Позвонила мама, и сразу начала с жёсткого наезда.
— В чём дело, почему не звонишь? Ты сделала, как я сказала?
Ответный ураган злости захлестнул меня. Карточный домик посыпался.
— Даже не собираюсь. Эта затея ничем хорошим не кончится.
— Смени тон, дорогая, — припечатала она. — Сама виновата, что выбрала дерьмо. Нечего теперь на мать злость срывать, — в её голосе послышался металл, который наждачкой прошёлся по моей израненной душе. Почему мать может унижать меня, а я должна молча давиться помоями, которые она выплёскивает на меня?
— Может, надо было любить меня в детстве, чтобы я выбрала нормального? — я еле сдерживалась, чтобы не заорать. Было больно не за «выбрала дерьмо», а за то, что дочь недостойна ничего лучшего, кроме «дерьма».
— Так тебя бедняжку не любили? Не кормили, на горшок не садили, за ручку не водили? — мать ёрничала, чувствуя свою власть надо мной.
— А если я тебя с узелком за дверь…в старости. Будешь веселиться? Или рассчитываешь на младшую дочь? Её ты из дома не выгоняла?
Зловещая пауза, и… контрольный в голову.
— Неблагодарная! Я дала тебе жизнь.
И никогда не обнимала
— Я тоже дала жизнь…
Но мать уже не слышала, сбросив звонок. Обычно она клеймила меня «не помнящей добра». В этот раз не успела.
Накатило раскаяние. Что стоило сдержаться? Почему мать и бывший всё выворачивали так, что я всегда оказывалась виноватой? И самое противное, мне было так тяжело, что я первой просила прощения. Что за механизм встроен в меня, когда понимаешь, что это не правильно, но ползёшь на коленях с повинной. Разве сейчас я сказала неправду? Я ненавидела чувство вины и ничего не могла с ним сделать, как собачка виляла хвостом и ползла к хозяину, чтобы вымолить прощение. Почему так просто любить кого-то, но так сложно любить себя?
— Не позвоню первой, — сказала вслух, адресуя всем тем, кто испытывал меня на прочность. — Живите без меня. Я научусь жить без вас.
Мотать сопли на кулак – дальше усугублять своё положение. Ещё один день без работы, глядишь, и к маменьке побегу за сухарями. Мои крики «обойдусь без вас» должны хоть чего-то стоить.
Машеньке нужно питание, памперсы, тёплые вещи. Мне и самой не во что одеться. Вещей, которые я успела накидать в баул в квартире бывшего, оказалось до слёз мало. Не в юбке же из фатина, одиноко лежавшей на верхней полке, щеголять под дождём. Юбка вызывала у меня неоднозначные чувства – первый секс и ни одного цветочка, правда, полные пакеты еды…через неделю.