Дочь палача и дьявол из Бамберга
– А, господин цирюльник из Шонгау! – воскликнул он обрадованно. – Да уж, вот так неожиданность! Снова пришли поговорить о книгах? – Он чуть помедлил, заметив задумчивый вид Симона. – Но не хотите же вы сказать, что уезжаете раньше времени из-за этой заминки со свадьбой?
– Э нет, – ответил Симон. – Я не за этим пришел…
«Черт, да именно об этом сейчас и объявить бы, – пронеслось у него в этот момент в голове. – И почему Магдалены никогда не бывает, когда она нужна!»
– Я разыскиваю жену, – сказал он вместо этого. – Она не с Катариной случайно?
Иероним развел руками:
– Нет, сожалею. Здесь ее нет. Хотя моей дочери и вправду не помешало бы несколько слов утешения. – Он показал большим пальцем себе за спину. – Заперлась у себя в комнате и не наплачется, бедняжка. Это просто безобразие! Притом что полдюжины влиятельнейших советников дали мне свое согласие. Ремесло Бартоломея, может, и пользуется дурной славой, но за все эти годы он заработал себе превосходную репутацию.
– И вам ничего не удалось добиться от Совета? – спросил Симон. – Скажем, праздник поскромнее?
Иероним лишь отмахнулся.
– С тех пор как этот оборотень будоражит город, все пляшут под дудку викария Харзее. Никто не хочет шутить с ним.
Он понизил голос и осторожно огляделся. Какой-то лоточник катил по переулку свою тележку.
– Особенно теперь, когда за любые сведения назначена награда, – прошептал секретарь. – Теперь все боятся, что соседи сдадут их из-за какой-нибудь мелочи. – Лицо у него померкло. – Да поможет нам Господь! Все и впрямь как сорок лет назад.
– Вы уже были секретарем в то время? – спросил Симон с любопытством.
– Да. И время выдалось просто жуткое. – Иероним вздохнул и зябко поежился. – Но что же мы стоим тут на холоде? Проходите, выпейте стакан пряного вина, чтоб согреться.
Симон улыбнулся:
– Вина я сегодня выпил достаточно, но приглашение принимается. Мне все равно надо жену дождаться.
Иероним подмигнул ему:
– У меня есть немного молотого кофе. Катарина говорит, вы без ума от этого диковинного напитка.
Сердце у Симона забилось чаще. С тех пор как он пил кофе у Самуила, ему больше не довелось выпить ни единого глотка. При этом, чтобы поразмыслить, кофе нужен был ему так же, как Куизлю – табак.
– Ну… это и в самом деле было бы замечательно, – ответил он. – Но не хотелось бы показаться навязчивым.
Секретарь уже скрылся в коридоре, и Симон, полный предвкушения, последовал за ним. В доме Хаузеров, хоть и маленьком, было чисто и прибрано. Дощатый пол совсем недавно был выскоблен и начищен, стены оштукатурены и украшены красивым кафелем. Во всем чувствовалась рука Катарины. Жена Иеронима умерла несколько лет назад, и с тех пор уборкой каждодневно занималась дочь.
– Простите за мой неухоженный вид, – сказал Иероним, поднимаясь по узкой лестнице на второй этаж. – Но сейчас я практически все время провожу в своем кабинете. Совет поручил мне переписать целую кипу старых отчетов. Их и прочитать-то можно с трудом. – Он вздохнул: – Если секретари и попадают в ад, то я знаю, как он выглядит… Ну, по крайней мере, я могу работать дома.
Они прошли в теплую комнату, увешанную пестрыми коврами. В камине потрескивал огонь. Секретарь предложил Симону обитую мехом скамейку, а сам скрылся в соседней комнате. Через некоторое время он вернулся с дымящим кофейником и двумя изящными чашечками. Симон одобрительно вскинул брови. Он знал, до чего дороги эти новомодные чашки.
– Это дьявольское варево и у нас понемногу набирает популярность, – пояснил Иероним, устроившись на второй скамейке и с удовольствием отпив черного отвара. – Правда, викарий его запретил, потому что его завозят неверующие и другие якобы тоже теряют от него веру. Но сквозь стены Харзее, к счастью, не видит. – Он усмехнулся: – Хотя от этого фанатика всякое можно ожидать.
– Вы сказали, что были секретарем во времена тех преследований, – начал Симон осторожно. – Так, значит, лично присутствовали на судах?
Иероним мрачно кивнул и обхватил мясистыми пальцами крошечную чашку, словно ему вдруг стало зябко.
– Можно и так сказать. Я был тогда совсем юным писарем, но тогда на счету был каждый человек, потому что и в Совете многие находились под подозрением. Несколько раз я даже был секретарем в той злополучной комиссии, которая решала судьбу обвиняемых. Я видел, как люди лишь по вине завистливых соседей отправлялись сначала в тюрьму, а потом – в камеру пыток и на костер.
– И ничего не могли предпринять против этого? – спросил Симон.
– Ха, а что я мог сделать? Любого, кто выступал против судебных заседателей, самого подозревали в колдовстве. Я… я боялся. Кроме того, я же был простым секретарем! Заполнял протоколы, только и всего.
Иероним запнулся и задумался о чем-то своем. Мясистые губы его дрожали.
– Иногда я с трудом разбирал, что говорили подозреваемые, – продолжил он потом тихим голосом. – Они… кричали и вопили, а под конец только стонали. Невозможно описать эти стоны, не говоря уже о том, чтобы внести в протокол…
Иероним оставил чашку с кофе. Эта беседа явно отбила у него желание допивать его. Лицо у него стало серым, и казалось, он совершенно позабыл о своем собеседнике.
– Мне очень жаль, я ни в коем случае не хотел обвинить вас, – сказал Симон примирительно. – Просто иногда трудно понять, как…
Он не смог подобрать слов, и затянулось неловкое молчание.
Тут Фронвизера неожиданно осенило. Иероним, может, и был простым секретарем, однако он, как никто другой, мог знать обо всех интригах и борьбе за власть в городе. И в прошлом, и сегодня. Может, у него даже имелись предположения о том, что могло связывать убитых и пропавших за эти недели.
Симон прокашлялся.
– Мой друг, городской врач Самуил, высказал интересное предположение, – начал он твердым голосом. – По его мнению, возможно, и нет никакого оборотня. А кто-то лишь хочет избавиться от некоторых советников. Что вы об этом думаете?
Секретарь на мгновение растерялся. Тем не менее неожиданный вопрос вернул его к действительности. Он задумчиво склонил массивную голову.
– Хм, признаюсь, я и сам не очень-то верю в этих оборотней, – ответил Иероним. – Как и тогда не верил в колдунов. Но чтобы кто-то хладнокровно убивал людей одного за другим, лишь бы избавиться от нескольких вельмож… Дайте подумать…
Иероним встал и принялся расхаживать по маленькой комнате, потирая при этом свой сальный, покрытый щетиной подбородок.
– Тадеуш Васольд и Георг Шварцконц, несомненно, были могущественными советниками, пусть их время давно прошло. Эгидий Готцендёрфер, конечно, давно мертв, но его жена еще сохраняла былое влияние. Что же до остальных…
Иероним вдруг замолчал и напрягся всем телом. Симон заметил, как у секретаря задрожала правая рука.
– Нет-нет, – проговорил он потом как-то уж слишком торопливо, по-прежнему глядя в огонь. – Не думаю, что смогу помочь вам, мастер Фронвизер. Как бы мне этого ни хотелось.
Толстяк встряхнул головой, будто отгонял дурное видение, после чего с вымученной улыбкой повернулся к гостю:
– И вообще, у меня есть и другие дела, кроме как совать нос в какие-то интриги. Нынче этим никого не удивишь. – Он выпрямился и указал на дверь: – Боюсь, нам придется продолжить нашу беседу в следующий раз. Мне надо сходить в ратушу. Есть кое-какие дела, которые дома не сделаешь.
Симон поднялся в недоумении.
– Что ж, очень жаль. Если встретите Магдалену…
– То скажу ей, что вы заходили. – Иероним протянул ему руку, мягкую и дряблую на ощупь. – Буду чрезмерно рад, если ваша супруга сумеет немного подбодрить Катарину. Что ж, до встречи.
Симон даже кофе допить не успел. В следующую минуту он снова стоял на улице перед домом секретаря.
* * *Сидя на скамейке на вершине Михельсберга, Магдалена наблюдала за городской суетой внизу. Дети играли в прятки среди кустов, растущих по склонам. Женщина глубоко вдохнула и только теперь обратила внимание, какой чистый был здесь воздух. Внизу, посреди улиц, даже в октябре несло дымом, нечистотами и гнилыми овощами. А здесь, наверху, дул свежий, хоть и промозглый, ветер.