В августе 79-го, или Back in the USSR
– Артурчик, ты вот целыми днями с нами. А когда ты успеваешь песни писать? – неожиданно спросила Женя. – Я слышала, что это долгий процесс. У меня, например, не получается совсем!
– А у меня очень богатый запас уже написанных песен, да и пишется легко – иногда песня за вечер получается, – бессовестно соврал я. – К слову, сегодня вечером я как раз хотел посидеть в одном клубе, уже договорился – у них пианино есть.
– Здорово! – Марина захлопала в ладоши. – Мы с тобой пойдем! Никогда не видела композитора за работой.
– Э, нет! – Я слишком темпераментно замахал руками. – Работаю я только один – вы меня отвлекать будете!
– А ты, милый, случайно, не собрался меня с кем-нибудь сравнить? – подозрительно спросила Женя.
– Да нет, с кем тебя можно сравнить! – ответил я, чувствуя, что краснею.
– Пусть сделает перерывчик, – с умным видом заявила Роза Афанасьевна. – Мужчинам иногда нужно давать проветриться – отпуская их на длину поводка.
– Никогда не сидел на поводке и не собираюсь! – сказал я, посмотрев на профессоршу, встал и пошел домой.
Действительно, сказал я себе, пора сделать перерыв в отношениях с Женей – слишком близко подпускать к себе одного человека очень опасно для такого закоренелого холостяка, как я. Как бы ни была хороша одна девушка, всегда найдется другая, в чем-то ее лучше. Даже хорошо, что так получилось – теперь нет необходимости врать и изворачиваться.
Вечером я с Маратом заехал за Катей, Региной и двумя их подругами – все забываю, как их зовут, – и мы все вместе поехали в ресторан. Катя выглядела возбужденной, была слишком оживлена. Тайну такого поведения мне раскрыла Регина:
– Катя случайно видела тебя с какой-то очень красивой девушкой в городе. Сильно расстроилась, но решила вида не подавать. Не хочет портить прощальный вечер.
– Прощальный. с кем? Я с ней прощаться не собираюсь.
– Ну и хорошо, – радостно сказала Регина. – Давай выпьем за прощание с Анапой!
– А ты тоже уезжаешь?
– Да, хочу съездить к Кате в гости, прогуляться по Москве.
– Долго там будешь?
– Недели три.
– Я тоже собираюсь в Москву через пару недель, значит, там и увидимся, – сказал я с улыбкой и добавил, обращаясь ко всей компании: – Кстати, девочки, знаете, чем отличается водка от спирта?
– Нет? – ответил женский хор.
– Спирт пить можно…
– А водку?
– А водку – нужно! Ваше здоровье!
В зале сидело много молодежи. Наших «свободных» девчонок постоянно приглашали на медленный танец, и в конце вечера они просто пересели за другой столик, который занимала компания веселых парней.
– Оторвутся сегодня наши девочки, – заметила Регина.
– Пусть отрываются – как-никак последний день! – сказала Катя, тряхнув головой.
Я решил похвастаться и показал девчонкам мою фотографию с Пугачевой. Восторгам не было границ!
– А ты еще для кого-нибудь пишешь? – поинтересовалась Катя.
– Да вот, хочу Кобзону предложить пару песен.
– А вы знаете, что Кобзон завтра приезжает в Новороссийск, будет выступать там перед моряками? – спросила Регина. – Моему папе очень нравится, как Кобзон поет, он даже собирается съездить на его концерт.
– А твой папа сможет меня с собой взять? – в свою очередь спросил я.
– Конечно, – кивнула Регина, – тут два часа езды. Я с ним договорюсь, он мне никогда не отказывает.
Когда мы собрались уже ехать к Марату, выяснилось, что две подруги Кати и Регины остаются в новой компании и с нами не поедут. Мы не стали их уговаривать: парни вроде были приличными, а девушки – взрослыми, и поэтому мы без них уехали.
Ночью Катя была ласкова и ненасытна – как будто это была наша последняя ночь. Едва успокоилась только под утро, а в двенадцать уже уходил ее с Региной поезд. Я с Маратом отвез их, невыспавшихся, в санаторий за вещами, и вместе с отцом Регины, Рашидом Ильгизовичем, мы проводили их до вагона. Девчонки заскочили в вагон в последнюю минуту, и Катя махала мне рукой уже из-за стекла вагона. Рашид Ильгизович пообещал заехать за мной в шестнадцать часов – он был на служебной «Волге» с водителем.
– А жена с вами не поедет? – полюбопытствовал я.
– Нет, она Кобзона не любит – молодая еще. Приятель мой собирался, Юрий Петрович, из горкома партии, – вот втроем и поедем.
Дома я оказался только в час – там вовсю надрывался телефон.
– Добрый день, Артурчик, – услышал я голос Розы Афанасьевны, взяв трубку. – Ты уж прости меня, старуху, за мой язык длинный, сама от этого постоянно страдаю – ляпну что-нибудь, не подумав, а потом жалею!
– Конечно, Роза Афанасьевна, я уже забыл.
– Ну вот и славненько, а то меня Женя уже совсем загрызла. Поедешь с нами на пляж?
– Нет, сегодня не могу – в Новороссийск еду, на концерт Кобзона.
– На Кобзона? А возьми нас с собой, мне его голос очень нравится!
– Я сам приглашенный, на птичьих правах, да и в машине мест нет, – соврал я – мне вовсе не улыбалось знакомить бабушку Жени с отцом подруги Кати.
– А когда приедешь?
– Наверное, поздно вечером.
– Ну ладно, Артурчик, тогда до завтра. Еще раз извини.
Я сходил за компьютером и стал просматривать фонотеку в поисках песен, которые можно было бы предложить Кобзону, ведь репертуар у него специфический. В конце концов я выбрал четыре песни: «Как упоительны в России вечера», «Погода в доме», «Благословляю этот вечер» и «А ты себя побереги». Можно было, конечно, подобрать еще что-нибудь патриотическое – в папке, называвшейся «Старые советские песни», у меня было несколько вещей, в частности «Не расстанусь с комсомолом» или «Любовь, комсомол и весна», – но я не помнил, в каком году они были написаны, и не стал рисковать. Записав песни на магнитофонную кассету под гитару, я пожалел, что рядом не было девчонок: голос у меня был отвратительный, и в этом я еще раз убедился, прослушав результат. Оставалось надеяться, что Кобзону понравятся сами мелодии. Какое, кстати, у него отчество, подумал я, Давыдович или Давидович? Решил перезвонить Розе Афанасьевне, она все знает, но профессорши не оказалось дома – видимо, уже ушла с девчонками на пляж.
В четыре часа дня за мной заехал Рашид Ильгизович, и мы с ветерком рванули в Новороссийск. В машине я познакомился с Юрием Петровичем – заведующим отделом культуры анапского горкома партии.
– Вы в самом деле пишете песни для Аллы Борисовны? – спросил он.
– Да, но недавно, песни пока не записаны. Еще для группы «Цветы»… А вы, случайно, не знаете, какое отчество у Кобзона – Давыдович или Давидович?
– Мне это положено знать. Давыдович.
– Но ведь он еврей, а еврейское имя Давид пишется и произносится без «ы» – оно известно уже четыре с половиной тысячи лет.
– Все называют Кобзона Давыдовичем. А скрывать свое еврейское происхождение ему нет никакой необходимости, – уверенно заявил партработник.
– Ну, это сейчас, а раньше, наверное, скрывал, – возразил Рашид Ильгизович.
– У нас такое не скроешь!
– Да, Юрий Петрович, а вы с ним лично знакомы? – спросил я.
– Были как-то вместе на банкете после концерта, в Краснодаре. но он, наверное, меня не помнит – там много народу было.
Оказалось, помнит. Это выяснилось, когда мы после концерта, воспользовавшись удостоверением Юрия Петровича, зашли в гримерку к Кобзону. Иосиф Давыдович вспомнил и мероприятие, и Юрия Петровича – как тот приглашал артиста в Анапу с концертами.
– Иосиф Давыдович, познакомьтесь. – Юрий Петрович указал на меня. – Это Артур Башкирцев, композитор, пишет для Аллы Борисовны, для Стаса Намина.
Кобзон внимательно посмотрел на меня: на лице его светилась дружелюбная улыбка, но взгляд был жестким, оценивающим.
– Башкирцев? Не слышал. Давно работаете с Аллочкой?
– Недавно. у меня и для вас есть несколько вещей, не послушаете? – Я протянул ему кассету.
– Не люблю я эти модные штуки, кассеты, то да се. Я привык по старинке, вживую. Пойдемте на сцену, к инструменту, там и послушаю.