Когда земли окутает мрак

Харпа недоуменно сдвинула брови.
– А что это значит?
– Ну, к примеру, если один из рогачей завидит или заслышит опасность, он сразу сообщает об этом остальным своим ревом. И те тоже спасаются бегством. Это и называется стадное чувство.
Гэдор, заслышав это, задумчиво сдвинул брови.
– Испугаешь одного – побежит всё стадо?
– Совершенно верно, – ответил Фэйр.
Следопыт хмыкнул.
– Ну вот вам и решение.
Друзья поглядели на него с недоумением. Следопыт кивнул Хейте.
– Ты упомянула, что можешь передавать другим свои чувства. Полагаю, они могут быть не только приятными?
Хейта, сообразившая, куда клонит Гэдор, оживленно кивнула.
– Самыми разными. Правда… плохих пока передавать не доводилось. – Она тут же решительно стиснула зубы. – Но я готова попробовать.
Фэйр хлопнул себя ладонью по лбу.
– А ведь точно! Как я сам до этого не додумался! – И он принялся рыться в заплечном мешке.
Брон сдвинул брови.
– Что для этого нужно?
– Просто к нему прикоснуться, – ответила Хейта. – Надеюсь, мое волшебство будет сильнее воли химеры.
– И как долго тебе нужно сохранять с ним связь? – бросила Харпа.
– Чем дольше, тем лучше, – честно ответила девушка.
– Прикасаться надо к голове, как с мохнорогом? – уточнил Брон.
Хейта покачала головой.
– Нет, то нужно, чтобы сон насылать. Мне достанет и лапы. Главное, чтобы вы смогли его хоть ненадолго повалить и удержать.
– И как нам это сделать, интересно? – возмущенно воскликнул Мар.
Фэйр как раз извлек из мешка какой-то сверток и бросил его упырю.
– Вот, держи! Веревка волшебная. Не намокает, не рвется. Для затеи с рогачом должна сгодиться.
Харпа хлопнула его по плечу.
– А он мне нравится! – заявила она к глубокому неудовольствию Мара. – Дельный парняга.
Упырь закатил глаза и перебросил моток веревки Брону, ухватившись за свободный конец.
– Ты держишь, я запутываю, остальные помогают. – Он кивнул Хейте. – А ты будь наготове.
Они ринулись на рогача, как стая волков, и принялись кружить, осыпая того тычками ножа и ослепляя волшебными светильниками. Мар, пользуясь врожденной быстротой, опутывал ноги чудовища бечевкой.
Рогач ревел, норовил раздавить их, метался из стороны в сторону, как огромная ожившая гора. Бледное лицо упыря в очередной раз промелькнуло меж лап великана, и он гаркнул так, что у всех заложило уши:
– Давайте!
Бечевка стала затягиваться, рогач всё тяжелее и тяжелее переставлял грузные ноги. Фэйр направил поток света прямо тому в глаза. Ослепленный зверь зажмурился, затряс головой и, споткнувшись, неуклюже повалился на бок.
– Давай! – снова возопил Мар.
Но Хейта и без того была наготове. Протиснувшись к рогачу, она прижала ладонь к теплому боку. Сперва она позволила себе самой почувствовать страх, что было не трудно, учитывая творившееся вокруг. Ледяная волна окатила ее с головой, пронзив до самых костей. Она ощутила в себе даже не страх – кромешный ужас, он комкал внутренности, рвал из груди сердце, заставлял тело дрожать как в лихорадке. А потом она собрала в кулак силы и толкнула этот ужас на рогача.
Она почувствовала, как тот вздрогнул всем телом и на несколько мгновений даже перестал вырываться из пут волшебной веревки. На несколько чрезвычайно важных мгновений.
Хейта самозабвенно зашептала, помогая себе словами:
– Тебе страшно. Здесь нечего делать. Повсюду лишь смерть. Надо удирать. Уносить ноги. Страх оплетает сердце нитями, точно паук паутиной. Он давно уже прокрался в твой разум. Из-за него твое сердце колотится как безумное!
Хейта почуяла, что что-то грядет, оторвала ладони и прокричала что есть мочи:
– Бежим! Бросайте веревку!
А в следующий миг рогач рванулся всем телом и неистово взревел. Он оказался на ногах в мгновение ока. Казалось, такой исполин не может двигаться столь быстро, но вот он уже стоял перед хранителями, с выпученными от страха ониксовыми глазами.
Рогач подался вперед, а потом снова взревел, жалобно, тоскливо, с ощутимым привкусом ужаса, боли и одиночества, и уперся в землю всеми четырьмя лапами.
 
Как видно, решила Хейта, он силился противиться воле химеры и преуспевал в этом. Она ломалась и дробилась на мелкие осколки, как речной лед по весне.
И тут на его рев ответили остальные! Трое рогачей заметались, точно под ними горела земля. Они топтали своих же, расплескивая по траве кровь, как вино. Осколки белых костей, ошметки плоти и внутренностей усеяли скалистую землю.
Войско химеры истошно заголосило и кинулось врассыпную. А рогачи, сметая всех, кто встретился им на пути, бросились к опушке и вскоре бесследно исчезли в лесу.
  
VI
 
Мар старательно отряхнул замызганный плащ и растянул рот в довольной улыбке.
– Ну что, будем убираться, пока эти выродки не очухались?
Харпа кивнула.
– Я не против. Мы неплохо этой ночью погеройствовали. Можно продолжить и наверху.
– Правда ваша, – ответил Гэдор. – Пора убираться.
И хранители спешно двинулись к крепостной стене. Но Хейта успела сделать лишь пару шагов, когда ее затылок, словно ножом, кольнул чей-то острый взгляд. Неведомый кто-то прошептал прямо на ухо: «Хейта-а-а». Девушка вздрогнула и замерла. Фэйр остановился следом, поглядел на нее с недоумением.
– Ты чего это, сестренка?
Остальные, почуяв неладное, обернулись.
– Что-то не так, – чужим голосом ответила Хейта, оглянулась на лес и недоуменно нахмурилась.
Откуда ни возьмись наполз вязкий туман, он клубился сизым дымом у кромки леса, застилая взор. Внезапно в тумане мелькнуло что-то: так одинокая рыбешка мелькает в мутной воде. Хейта прищурилась, подалась вперед.
Силуэт возник снова, но на этот раз не исчез, он стал уплотняться, наливаться чернотой, как предгрозовое небо. Хейте помстилось, что он придвинулся, или это туман расступался перед ним, как слуги перед хозяином. А в следующий миг в черноте вспыхнули два огонька – два огненно-ярких зрачка.
Хейта позабыла, что надо дышать. Да дышать и не получалось, грудь от волнения сдавило, так, что, кажется, ребра затрещали. Туман наконец выпустил неведомого гостя из своих цепких лап.
Рыжие короткие волосы вспыхнули в темноте похлеще глаз, точно облитые пламенем. Зеленью дохнула холодная кожа. Всколыхнулась одежда из водорослей, обнажив босые ноги с перепонками меж пальцев, густо вымазанные землей и облепленные листвой и прошлогодней хвоей.
Хейта судорожно сглотнула.
– Фела…
Зеленые губы девы сложились в улыбку. Вот только в ней не было той теплоты, что она источала в трактире, – лишь вызов и недоброе лукавство.
– Признала. Что ж, я польщена.
Хейта сдвинула брови.
– Думаю, ты меня тоже признала.
Фела неопределенно повела плечиком.
– Только если ты и вправду Фэй-Чар.
Хейта прищурилась. Выходит, та не была уверена.
«Что ж, – подумалось ей, – отпираться проку нет. Это даже может сыграть нам на руку. Пусть изгои знают, с кем им предстоит столкнуться».
Хейта подалась вперед. Она знала, что глаза ее озарились волшебным светом. Отметины на щеках засияли. Кончики пальцев окутало золотистое свечение.
– Ты не ошиблась.
Фела склонила голову набок, разглядывая Хейту как диковинное животное.
– Так вот какие вы… Фэй-Чар. Дорга Лютого я не застала. Слышала лишь истории от матери.
– Ты ничего не потеряла, – холодно отрезала Хейта. – Дорг Лютый был безумным чудовищем.
По рядам изгоев вдруг прокатился взволнованный рокот.
– Фэй-Чар!
Хейта недоверчиво изогнула бровь.
– Ты не сказала им?
На лицах изгоев, казалось, застыл тот же самый вопрос. Фела покачала головой и проговорила нарочито громко, обращаясь больше к своим спутникам, чем к Хейте:
– Я ведь только подозревала. Не была уверена. Фэй-Чар не появлялись больше тысячи лет. А я лично не знала ни одного. Должна была убедиться. – Она обернулась к своим и указала на Хейту. – Но теперь я с уверенностью заявляю. Эта дева – Фэй-Чар. Первая в мире после Дорга Лютого.