Очевидное-Невероятное (СИ)
Что ж, в качестве камеры для пожизненного пребывания это идеальный вариант! Слегка недостаёт телевизора, но в нём давно уже поселился дьявол и может даже хорошо, что мне не придётся против своей воли тупо пялиться на его отъевшуюся рожу! Его место достойно займёт «Чёрный квадрат», в конце концов, таково было изначальное условие моего пребывания в Очевидном-Невероятном. Остаётся только принять это условие окончательно и бесповоротно, принять как самое желанное и безусловное благо на свете!
Я налил себе коньяку, от которого меня уже почти не тошнило, вернулся на кровать и, вынув список, провёл окончательную сверку номеров. Мне удалось встретиться почти со всеми фигурантами, оставалось лишь несколько человек: Высоцкий, Андрей Иванов сын Рублёв и последний, фамилия которого была неразборчива — то ли Варламов, то ли Харитонов. Встреча с Высоцким и этим, последним, впереди. С Рублёвым же я хоть и пообщался накоротке, но разговор об икре и говяжьих котлетах вряд ли являлся тем откровением, на которое я мог рассчитывать при встрече с великим духовным авторитетом земли Русской! Ну что ж, у меня целых полдня в запасе, постараемся перейти к контактам первого уровня. Тем более время в Очевидном-Невероятном, о чём я уже упоминал не раз, обладало приятной способностью замедляться по вашему желанию.
В приоткрытое окно влетели неясные голоса, я увидел, как знакомые мне по вчерашней поездке, эмиссары — Козлобородый и Одноглазый о чём-то мирно чирикают с дежурным грачом. Я уже немного касался темы грачей, говоря о том, как и при каких неблаговидных обстоятельствах они оказались в скворечниках, но вот о том, кем эти существа являются по сути, мне весьма доходчиво поведал Косоротов или, как называли его промеж собою сами грачи — Косоклювов. Оказывается «грачи» — это бывшие «врачи», перемещённые в должностном алфавите на одну позицию вниз. То есть, чем хуже из тебя получался врач, тем больше у тебя было шансов, что ты станешь хорошим грачом. А так как зарплата у грачей была слегка повыше, чем у врачей, а ответственности никакой, то мало кто из разжалованных ангелов, принимал своё «падение» как-то уж слишком близко к сердцу! Тем более, при желании ты спокойно мог поврачевать где-нибудь на стороне, всё в том же Усолье-Сибирском, например. Единственное, что нужно было сделать обязательно — так это сменить белый халат на чёрный комбинезон. Вот и бывший анестезиолог Пётр Николаевич Косоротов опустился на букву «г» без особых угрызений совести, правда, его случай был особенным. В новом профессиональном сообществе его не приняли с той же решительностью, что и в старом — слишком много говорил и всё не о том! Таким образом, у него оставалась последняя возможность не стать в родном Отечестве изгоем, это буквально «полезть в Бутылку», пока охранником, дальнейшее зависело исключительно от его умения «фильтровать базар».
Но внимание моё привлекли не столько сами проводники, сколько сопровождаемый ими, персонаж. Это был молодой, плохо одетый мужичок, почти парень, с многодневной щетиной и стрижкой «под горшок». Мужичок имел единственную руку, да и то левую, пустой рукав был подоткнут под солдатский ремень, накрепко стянувший его худую талию, скрытую под старинным кафтаном, каких не шьют уже лет двести.
Однорукий стоял поодаль от сопровождающих с ничего не выражающим лицом, то и дело, подтирая единственной рукой у себя под носом. Мне показалось, этот скучающий взгляд мало поменялся бы, окажись мужичок в Преисподней, где вокруг одни только пионерские костры да скворчащие сковороды, ибо дураку понятно, что попал он сюда по вопиющему недоразумению и совсем скоро его отправят обратно! То есть, в рай.
Мужичок-новичок был налегке — ни чемодана, ни сумки, ни даже какой-нибудь завалящей котомки с парой сменного белья.
Каково же было моё изумление, когда однорукого поселили в моём корпусе, да ещё совсем рядышком — через палату! Его доставила туда старшая сестра и тут же быстренько улетела. В принципе, для Алконост подобный метод преодоления пространства был не нов, но вот как она это сделала, не снимая халата, для меня так и осталось загадкой!
В планах пунктом № 1 у меня вообще-то значился подъём на третий этаж, так как — во-первых, так высоко в новых условиях я ещё не поднимался, и во-вторых, я во что бы то ни стало, хотел попасть на концерт своего кумира! Уже одна только возможность сделать это приводила меня в восторг макаки, обнаружившей банан на берёзе!
Но сначала я всёже решил заглянуть к моему новому соседу, мне почему-то казалось, нам есть, о чём поговорить.
«А что, если он не станет общаться с человеком в форме? — подумал я. — Ну, то есть, станет, но формально. «Да» — «нет». «Да» — «нет». А мне это зачем? Я же рассчитываю хоть на какую-то искренность! Нет, контактировать с людьми подобного типа нужно исключительно на равных!»
Я откатил створку шкафа, к моей несказанной радости все костюмы были на своих местах! Я подобрал себе пиджак приятного стального цвета, отдельно — белые льняные брюки свободного покроя и белую же сорочку с круглой горловиной — по старинке. Быстро нашлась и соответствующая обувь в виде пары остроносых, как мне нравилось, кожаных штиблет.
Мысленно я уже не воспринимал себя никак иначе, кроме как, во всём этом великолепии, но на деле всё было куда сложнее. А сказать прямо — дело и вовсе не сдвинулось с мёртвой точки! Началось с того, что я не смог сдёрнуть с себя сапоги! Я пытался и так, и эдак: наступал себе на носок, совал ногу в проём шкафа и зажимал её створкой, стучал задней частью каблука об пол — всё было бесполезно, голенища сапог словно срослись с ногами, и отделаться от них можно было только вместе с конечностями!
И тут я, разумеется, загрустил. Было понятно, что поменять гардероб, не сменив обувь, я не смогу. Сапоги перечёркивали самые благие намерения, и надень я теперь на себя что-нибудь, кроме тужурки и галифе, я немедленно превратился бы в некое подобие Арины Родионовны, а это значит, что никто и никогда не будет меня ждать, особенно — всем смертям назло!
Смирившись с неизбежным, я повесил одежду моей мечты на место, и, «усугубив на посошок», покинул «родное гнездо».
Я слышал, как Алконост называла номер палаты и смело постучал в нужную дверь. Никто не ответил. Не ответили мне и на повторный стук — уже более настойчивый. Значит, не откроют и на двадцать пятый, решил я и толкнул дверь ногой в сапоге.
Комната была куда скромнее моей — и по составу мебели, и по убранству. И что особенно бросалось в глаза, это количество инвентарных номеров, стоявших всюду — от простого вафельного полотенца до эмалированной утки под кроватью. Вернее, двух уток, поскольку кроватей было две, одна из них пустовала, а вот на другой поверх одеяла лежал новый жилец. Он неотрывно смотрел в потолок, моё вероломное вторжение на него никак не подействовало.
Первым делом я внимательно осмотрел его ботинки с засохшей глиной на подошвах, которые, он, разумеется, не снял. «Вот интересно, — подумал я, — а смог бы, если б захотел?»
— Председатель ЧК Джержинский! — что было силы, крикнул я. — Встать, собака, когда с тобою говорит непревзойдённый символ морального очищения и вопиющей духовности!
— Это то и плохо, — пожаловался однорукий, садясь на кровати и со скрежетом почёсывая щетину. — Я рассчитывал на Папу Римского, как минимум!
Мы какое-то время с ненавистью осматривали друг друга, после чего последовало вымученное приглашение присесть.
— Кто ты такой? — я по-хозяйски оседлал табурет, намертво привинченный к полу. — Как звать?
— Ну и вопросы у вас, товарищ Председатель ЧК, вы ещё спросите, сколько мне лет?
Спокойствие, с каким однорукий «выплёвывал» слова, было достойно человека, в один день побывавшего на Эвересте и спустившегося на дно Марианской впадины!
— Послушайте, даже у собаки есть кличка…
Голос мой потерял былую мощь, отчего-то мне стало стыдно за то, что пристаю к человеку с такими пустяками!
— Вот именно, кличка, — вздохнул однорукий. Он вообще дышал осторожно, словно тестируя воздух на чистоту. — Как назвали в роддоме, и чья это была инициатива, я не помню. Дальше прозвища менялись в зависимости от погодных условий. Последняя — Левша. Мне нравится. Бывают имена и похуже! Вот вас, к примеру, как зовут?