Всё не так, как кажется (СИ)

Одна из женщин поворачивается в сторону и мажет по мне взглядом. Но не обращает внимания и продолжает чаепитие.
От детских криков мне становится нехорошо. Читала на каком-то форуме, что младенцам нельзя давать надрывно плакать – могут выдуть грыжу или развязать пупок. Почему никто не подходит к малышам и не успокаивает их?
Простояв так некоторое время, решаюсь постучать. Одна из женщин неохотно встаёт и выходит ко мне. Смотрит вопросительно.
- Там… дети плачут! – говорю я скороговоркой, чуть повышая тон и показывая рукой в сторону комнаты, откуда слышен младенческий хор.
- И что?
- Разве их не надо успокоить?
- Вот сейчас их мамаши вернутся с флюорографии и успокоят. Я не нанималась возиться с ними.
Нестерпимо хочется спросить, а что, собственно, она тут должна делать, но проглатываю.
- А ты кто? – спрашивает грубо, словно следователь на допросе.
- Келлер, – немного теряюсь, но быстро беру себя в руки. – Мне ребёнка не принесли, сказали, что он в детском отделении под наблюдением.
- Ааа. Так это тебе в реанимацию. Идём.
Глаза округляются. Мой малыш в реанимации? Его жизни грозит опасность?
Мандражирую, ноги заплетаются. Мы проходим по коридору вглубь и останавливаемся перед непрозрачной дверью. Женщина стучится и приоткрывает её.
- Ефимовна, тут Келлер пришла.
Ей что-то отвечают. Она поворачивается, бурчит:
- Жди тут, – и идёт допивать свой чай.
Почти сразу ко мне выходит статная молодая женщина. В глаза бросается ухоженность: причёска, кожа, лёгкий макияж. Бейджик гласит, что передо мной заведующая детским отделением Маргарита Ефимовна Соколова.
- Здравствуйте, – едва успеваю проговорить, как врач кивком предлагает следовать за ней.
Мы проходим в ещё одно помещение со стеклянной дверью. В отличие от предыдущих комнат, тут царит тишина, которую разрывает лишь писк аппаратуры. Как так получается, что внешний шум сюда не проходит?
В большой светлой комнате стоит несколько столиков, на которых лежат голые малыши в подгузниках, обмотанные каким-то трубочками, подключёнными к аппаратуре. Маргарита Ефимовна останавливается возле одного из них.
- Вот, знакомьтесь, мамаша.
С сомнением и замиранием сердца гляжу на маленькое тельце. Мраморная грудная клетка размеренно поднимается вверх-вниз. Крохотные ножки и ручки пугают своей миниатюрностью. Чёрный пушок на голове в нескольких местах слипся в сосульки. Мой малыш! Моё маленькое чудо…
На глазах появляются слёзы. Врач что-то рассказывает, пытаюсь вникать в её слова, но всё моё внимание сейчас приковано к маленькому человечку, который, словно почувствовав моё присутствие, начинает ёрзать.
- Несмотря на то, что ребёнок родился раньше срока, вес у него хороший – без пятидесяти граммов три килограмма. В родах была гипоксия, поэтому сейчас он испытывает сложности с дыханием, сатурация низковата. Мы подержим его тут несколько дней, понаблюдаем.
Киваю, как китайский болванчик, поглаживая маленькую тёплую ножку. И задаю глупый вопрос:
- А можно мне его на руках подержать?
Жду отказа. Разве ж это возможно, если ребёнок весь в проводах? Но врач отвечает:
- Давай попробуем, – и отстёгивает несколько проводов.
Она осторожно берёт младенца на руки.
- Ну же, не бойся.
Сердце выпрыгивает из грудной клетки. Руки немного дрожат. Дышу поверхностно. Страшно! Он такой маленький. Кажется, одно неловкое движение – и сломается.
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Маргарита Ефимовна помогает мне. Перестаю дышать. Слёзы катятся из глаз. Если бы от счастья или умиления можно было умереть, то я бы уже превратилась в пепел и рассыпалась по полу.
Врач не торопит меня, позволяя насладиться первым тесным контактом с сыном. Сколько таких волшебных мгновений было у неё за годы работы тут? Её уже ничем не удивить. А я… плавлюсь, горю, умираю и возрождаюсь.
- Подойди сейчас к Галине Леонидовне – первая дверь от входа. Она тебе скажет, что делать, чтобы молоко поскорее пришло, – завороженно киваю, не могу отвести глаз от своего сокровища. – Сегодня, наверное, молока ещё не будет, да и молозиво вряд ли, но можем попробовать приложить ребёнка к груди. Мы его недавно накормили. Приходи в девять вечера.
 
Каждый вкладывает в слово "счастье" какой-то свой смысл. Для одних это – миллионы на счетах, для других – богатый муж или яхта. А мне кажется, что высшая степень счастья – это прижимать к себе сына, сосредоточенно сосущего мою грудь. Всё уходит на второй план, становится мелким и незначительным. Самое важное, смысл жизни концентрируется вокруг этого маленького человечка.
На следующее утро в палату входит дама в наброшенном на плечи халате.
- Мамочки, быстренько готовим документы для оформления свидетельств о рождении.
Паспорт у меня под рукой. Достаю и протягиваю его даме.
- Хорошо. А второй паспорт и свидетельство о браке?
Все поворачиваются в мою сторону.
- Я не замужем.
- Тогда тем более нужен второй паспорт и заявление от папаши. Звони ему, я тут ещё часа два буду, пусть срочно приезжает и пишет.
Всё это произносит громко. Соседки по палате начинают переглядываться и шушукаться. Становится не по себе.
- Оформляйте без отца, ставьте прочерк.
Дама что-то хмыкает, выписывает себе в тетрадь данные из моего паспорта, переспрашивает домашний адрес и подаёт мне бланк для заполнения. Пока я вношу данные о себе и малыше, она общается с соседками.
Настроение опускается где-то на уровень пола. Как бы я ни уговаривала себя, я всё ещё не готова к такому презрительному отношению ко мне и моему маленькому Мише. Возможно, когда-то в будущем я привыкну. Но сейчас ситуация больно ранит. Отворачиваюсь к стенке, пытаюсь восстановить самообладание. Не сомневаюсь, что за спиной активно перемывают мне кости.
Через неделю нас выписывают из роддома. Но не домой, а в детскую больницу, в отделение для недоношенных младенцев. Тут сконцентрировано мамское горе, атмосфера тяжелее, чем в роддоме. У каждого малыша своя история преждевременного появления на свет, свои пугалки и свои прогнозы.
Благодарю небеса, что у Мишутки нет ничего серьёзного – лишь небольшие последствия гипоксии. Каждый день его забирают часа на полтора-два на капельницу. Все мамочки используют это время, чтобы отоспаться, потому что ночью дети устраивают нам "весёлую жизнь", вынуждая водить хороводы с ними на руках под аккомпанемент нестройного малышового хора. А я бегу в университет и сдаю зачёты и экзамены.
Я что-то говорила о том, как всё хорошо у меня распланировано? Ха-ха! Как бы не так! Я едва стою на ногах, мысли заплетаются. Преподаватели в основном меня жалеют, но стараюсь не плакаться им и вообще не распространяюсь о том, что мы с сыном лежим в больнице.
Сессия кажется неприступной крепостью, штурм которой отнимает у меня остатки сил. Чувствую себя загнанной лошадью. Перед последним экзаменом охватывает паника – глаза закрываются, невозможно сделать даже шаг. Как в таком состоянии ехать в университет?
- Келлер, готовься завтра на выписку, – в палате появляется лечащий врач. – Только заранее позвони своей участковой, чтобы сразу пришла к тебе и приняла нового подопечного.
Настроение мгновенно поднимается, как дрожжи в тепле. И даже силы появляются ниоткуда. Как же я хочу домой! Оказаться в тишине и одиночестве, принять нормальный душ. Может быть, даже удастся немного поспать. Всё-таки дома будет только один солист против целого хора в больнице. Я так устала от людей, постоянного шума, перешёптываний за спиной, осуждающих взглядов, наигранного сочувствия. Хочу оказаться один-на-один со своей жизнью и своими проблемами. Я теперь не одинока, у меня есть семья – мой Мишутка. Ради него я готова преодолеть любые препятствия.
В такси я засыпаю. Просыпаюсь не сразу, водителю приходится меня немного потрясти за плечо – на голос я не реагирую.