Анна К

– Нет. Я совсем недавно была у него: Александр занят, ему надо написать статью.
Лицо Элеонора вытянулось при этой новости, и на нем появилось самое раздражающее надутое выражение.
– Сперва я подумала, что мы могли бы устроить семейный праздничный ужин на выходных, но потом мне стало немного грустно. Знаешь, мой день рождения технически на день ближе к этому уикенду, чем к следующему. – То была специализация Элеоноры: она пассивно-агрессивно надувала губы, пока не изматывала всех и не получала желаемое. – Александр сумеет написать свою статью здесь? Я просто думаю, что семейный ужин был бы намного лучше, если б его провели воскресным вечером в клубе.
– Мне казалось, твоя мама в нынешнем году планировала устроить поздний завтрак, – парировала Анна, зная, что это не так, но порой ей нравилось дразнить Элеонору, которая всегда мучила ее и Александра. Хотя она не могла ручаться за бойфренда, поскольку тот никогда не жаловался на Элеонору.
«Она – моя сестра, Анна, – повторял он в тех редких случаях, когда она позволяла себе выказать раздражение. – Семья есть семья».
– Нет уж. Воскресный ланч в честь дня рождения звучит по-стариковски. К тому же на поздних завтраках всегда подают слишком много сиропа, это не даст мне расслабиться.
– Все такое липкое, да, я понимаю. А ты обсудила с Александром время празднования?
– Я оставила ему несколько сообщений, сегодня – даже три. Но он мне не перезвонил. Вот вы двое разговариваете каждый вечер, а я вроде как надеялась, что ты замолвишь за меня словечко. Он согласится, если ты попросишь: он тебя обожает. Прошу, Энни-пирожок, Элли так вежливо просит.
Анна согласилась, уступив, чтоб не мучиться головной болью, которая, как она чувствовала, поднималась вверх по шее, и напомнила Элеоноре, что Александр часто говорил ей нет. Она знала: бойфренд рассердится, что она вмешивается, когда он, очевидно, специально избегает звонка сестры, но сейчас у нее просто не было терпения выслушивать чужое нытье. От мигрени сводило челюсти и начинали болеть уши. Менее двух часов назад она была так спокойна и сосредоточена, галопируя на Марке Антонии, который особенно хорошо скакал во время урока верховой езды сегодня днем!
Ее память вернулась к тому моменту, когда она покинула фермы Стаугаса и затормозила на перекрестке перед парнем на мотоцикле, одетым во все черное с красной гоночной полосой на тонированном шлеме. Она всегда нервничала, когда видела мотоциклистов, поэтому обратила особое внимание на красный блестящий байк впереди. Мама называла их «донорскими мотоциклами» и запрещала Стивену купить такой, хотя сын умолял ее об этом целый год. Он сдался после того, как получил водительские права, хотя Анна знала, что брат водил мотоцикл своего друга Кейдена, когда гостил у него в загородном доме в горах Катскилл.
Она удивилась, услышав в День святого Валентина, что мать Вронского позволяет ему водить такой, причем без соответствующей лицензии, которую, хоть парню и исполнилось шестнадцать, он не удосужился получить. Во Франции, где выросла Женевьева, у каждого четырнадцатилетнего подростка был мопед. «А вот и оно!» – Казалось, в эти дни любая ее мысль ведет к Вронскому. Гладкий байк «Дукати» заставлял ее нервничать, напоминая об авариях с мотоциклистами, что в свою очередь привело Анну в ужас: ведь Вронский мог случайно разбиться.
– Энни, детка, ты вообще слушаешь? Я задала важный вопрос. Как думаешь, нам испечь торт фанфетти [51] на семейный ужин или в тот день, когда я и в самом деле родилась? Кстати, тогда ты тоже должна быть у нас. Подадут роллы с омарами из штата Мэн. По крайней мере, я сказала папе, что хочу именно их…
– Торт фанфетти – на настоящий день твоего рождения, – ответила Анна на автопилоте.
– С ванильным мороженым.
Она едва слушала: теперь Анна представляла себе, что мотоцикл принадлежал Вронскому, а юноша проделал долгий путь, приехав из Нью-Йорка, чтобы увидеть ее. Он повернул к фермам Стаугаса, и она была в этом уверена, поскольку что-то кольнуло ее в сердце, когда она смотрела в зеркало заднего вида. Как мило! Неужели он хотел повидаться с ней?
 
– Энни! Энни! – Элеонора пощелкала пальцами. – Ты меня слушаешь?
«Да, Элеонора, к сожалению».
XVIII
Дастин был удивлен, когда Стивен написал ему, чтоб тот привел на занятия брата. Он пытался перенести урок на следующий день, поскольку планировал провести некоторое время с Николасом, но Стивен решил, что обязательно должен увидеть Дастина сегодня, поэтому пусть парни приходят вдвоем.
Когда Николас переступил порог пентхауса, он присвистнул, увидев причудливое жилище, что смутило Дастина, хотя Стивен, казалось, ничего не заметил. Он предложил Николасу протестировать приставку «ПлэйСтэйшн 4», пока они будут заниматься, кивнув на стопку бета-версий новых игр, которые должны были выбросить на рынок лишь в следующем году. Отец Стивена был тесно связан с одной из крупных шишек в «Сони», поэтому каждые несколько месяцев получал коробки с новейшими видеоиграми.
«Вот она – суперсила супербогачей», – подумал Дастин, тогда как его брат прокомментировал это вслух:
– Без обид, но у вашего золотого миллиарда какие-то дурацкие привилегии.
Стивен согласился.
– Черт возьми, так и есть. – Подобные комментарии должны были бы выставить Стивена придурком, но почему-то лишь добавляли ему обаяния, что тревожило и очаровывало Дастина.
Как только Николас устроился в гостиной играть в «Фортнайт», Стивен махнул Дастину, чтоб он шел за ним, а не в столовую, обычное их место занятий. Дастин побрел за другом по коридору, а Стивен провел его в спальню и закрыл дверь.
Дастин никогда раньше не был в комнате Стивена и сразу понял, почему друг не упрекнул его в развязности брата… потому что Николас сказал правду. Все в этой роскошной, профессионально оформленной спальне было на высоте. Дастин почувствовал себя героем голливудского фильма. Стивен включил огромный телевизор с плоским экраном, который висел на стене, и скомандовал Сири поставить «Лост Бойз» – трек «Образ жизни богатых и бесстыжих» [52].
– Прости за таинственность, братан, – начал Стивен, – но мне нужно поговорить с тобой и только с тобой.
– Конечно, – ответил Дастин, вдруг забеспокоившись, не сделал ли он что-то не так.
– Я хотел поболтать с тобой на днях, но не мог из-за Лолли.
Двумя днями ранее Лолли присутствовала на занятии бойфренда.
Репетитор теперь занервничал еще сильнее, взмолившись, чтоб друг не упомянул то самое имя, которого Дастин избегал как чумы.
– Хватит корчить рожи, чувак, это не о Кимми, – сказал Стивен.
Вот оно: диджей в груди Дастина пропустил один удар его сердца.
– Если честно, я старался про все забыть. Но не могу. Это невозможно. Я должен рассказать кому-нибудь, и ты – единственный, кому я могу доверить тайну… – Стивен расхаживал взад-вперед по шикарному пушистому ковру перед телевизором, пока вступительные аккорды композиции, посвященной девушке по имени Рене [53], гремели из динамиков объемного звука «Боуз».
– Стивен, выкладывай. Тебе станет легче.
– Ты не должен никому рассказывать. Ни одной живой душе. Обет молчания, но сначала поклянись. Этому долбаному отвратительному дерьму нельзя покидать стены моей комнаты.
– Ты что, под кайфом? – осведомился Дастин. – Ты ведешь себя именно так! Я должен знать, потому что прямо сейчас в гостиной сидит наркоман в завязке. – Дастин не мог не задаться вопросом, заперт ли бар отца Стивена.
– Нет, я не под кайфом. Я принял одну дозу, но только чтобы успокоиться.
Дастин хотел сказать, что от кокаина Стивен будет еще более взвинченным и дерганным, но решил не отвлекаться от темы, рискуя потерять доверие друга.
– Стивен, – заметил Дастин своим самым спокойным и доверительным тоном. – Клянусь, ни одна живая душа не узнает.