Анна К

Выглянув в окно, Анна обнаружила, что снова идет снег. Она прислонилась лбом к холодному стеклу, наблюдая за снежинками, пока не задремала с улыбкой на лице.
Анна очнулась, вздрогнув, когда поезд затормозил. На мгновение потеряв ориентацию, она выглянула в окно: снег превратился в ледяной дождь. Они не остановились на станции, а задержались на путях. Вагон был пуст, если не считать мужчины, который спал, похрапывая. Она встала, не понимая, что происходит, и решила выяснить все сама. В соседнем вагоне она увидела служащего в форме, который сообщил, что из-за сильного мокрого снега на рельсы упало дерево, и они немного задержатся, пока кто-нибудь не уберет его.
Анна, зевающая и вялая, в оцепенении возвращалась в свой вагон. Она внезапно почувствовала голод и решила купить шоколад и пончик в кофейном корнере.
Когда она собиралась платить, кто-то положил на прилавок пятьдесят долларов и сказал:
– Завтрак для леди – за мой счет.
Она крутанулась и увидела стоящего позади Вронского. Ее глаза распахнулись от удивления, нахлынули противоречивые эмоции. Конечно же, она была рада видеть его, более чем рада, на самом деле – счастлива… но что он творит? Он тоже заказал горячий шоколад, и вскоре они вдвоем сидели друг напротив друга в первом же попавшемся пустом вагоне.
– Что ты делаешь в поезде? – спросила она.
– Я должен быть там, где ты, поэтому вот он я. Плюс, ты даже не попрощалась.
Анна вспыхнула.
– Я не знала, что сказать.
– «До свидания» было бы достаточно, – поддразнил ее Граф.
– Алексей, это безумие. Ты должен вернуться в город.
– Не могу, – ответил он, качая головой. – Я должен быть здесь, с тобой.
– У меня есть парень. Все в Гринвиче знают его.
– А у меня есть тетушка с дядюшкой, которые всегда рады приютить любимого племянника столько, сколько он захочет.
– А как же Кимми? – уточнила Анна, начиная слегка паниковать из-за кружащихся в голове эмоций. – Она такая милая. Ты мог бы быть с ней.
– Теперь ты сходишь с ума, – заметил он. – Кимми милая, но она мне не интересна. Мне интересен кое-кто другой. – Он был предельно откровенен, и это выглядело сексуально.
Звякнул телефон Анны, что показалось ей странным в столь ранний час. Она обнаружила сообщение от Александра, тот спрашивал, почему поезд задерживается. Глядя на пузыри на экране, она вдруг испугалась того, что он пишет ей. И появившийся текст стал худшей из возможных новостей. Бойфренд жаловался, что не мог заснуть, и внезапно решил повидаться с ней в городе. Он остановился в Гринвиче, чтобы позавтракать и заправить машину, когда внезапно пришло сообщение Анны о том, что она уже в поезде. Теперь он на станции, ждет, чтобы забрать ее.
– О боже, Александр на станции! Он приехал, потому что мы… – Она, задохнувшись, подняла взгляд и встретилась глазами с Вронским. – Забудь, не важно. А важно другое: как раз то, ты не можешь поступить таким образом. Мы оба не можем.
Вронский потянулся через стол и взял ее руки в свои.
– Анна, ты знаешь, слишком поздно. Все уже случилось.
– Что случилось? Ничего не случилось! Мы вместе танцевали в клубе, что с того? Мы не делали ничего плохого. – Она выдернула руки из его ладоней и быстро встала, нечаянно расплескав горячий шоколад. – Алексей, если я тебе не безразлична, ты забудешь об этой ночи. – Анна бросилась было прочь, но прежде, чем она успела добраться до конца вагона, остановилась и повернулась, посмотрев на него. – Мне жаль, что я не попрощалась раньше. Я не могла набраться смелости, поскольку это значило бы, что наше время вдвоем истекло, а я не была готова к такому раскладу. – Она стояла, пристально глядя на Алексея, пока он столь же пристально смотрел в ответ, и заставляла себя продолжить: – Но теперь все кончено.
С этими словами она развернулась и ушла в соседний вагон. Граф Вронский сидел очень тихо: слышался лишь стук капель пролитого шоколада, единственное доказательство того, что она была тут.
XXVI
Дастин проснулся в Бронксе на зеленом кожаном диванчике в крошечной комнатке брата Николаса в «Мейерсон-Халфвей-Хаус» (жилище находилось над забегаловкой тако) около шести утра в воскресенье. Диван пропах сигаретным дымом вперемешку с кислой горчицей и смешанной вонью всех, кто спал здесь до него. Три полосы утреннего света пробивались сквозь сломанные пластиковые жалюзи, освещая полутемное помещение. Дастин медленно сел, услышав хриплое дыхание Николаса.
 
Приехав накануне ночью, Дастин обнаружил, что его брат – единственный работник крошечного заведения «Тако! Тако!» Когда он вошел внутрь, открыв парадную дверь ресторанчика (если можно было назвать рестораном грязный зал на десять человек), там оказалось пусто. Дастин увидел оранжевый прилавок, три комплекта столов и стульев разной степени потрепанности. Он снова проверил, на месте ли телефон, хотя и знал, что его не ограбят.
Дастин сел, и мгновение спустя, благоухая сигаретным дымом, появился его брат.
– Как житуха? – Николас разговаривал с Дастином так, как будто тот не был его младшим братом. – Есть хочешь?
Желудок Дастина утвердительно заурчал, прежде чем парень открыл рот и решительно кивнул.
– Ты ведь еще жрешь мясо? Пока что не стал хипстерским веганом, а? – Николас мрачно усмехнулся.
Дастин наконец обрел дар речи.
– Только не я. Я всегда буду плотоядным. – Для пущего эффекта он пару раз вяло фыркнул по-кабаньи, но быстро выдохся.
Слегка улыбнувшись, Николас повернулся спиной к брату и принялся за готовку. Он готовил тако, поскольку предполагалось, что это ресторан тако. Молчание продолжалось почти все время завтрака. Николас наблюдал, как Дастин проглотил пять мягких тако, едва прожевав их.
Лишь когда он принялся запивать поздний ужин мексиканской колой, Николас, наконец, заговорил.
– Чувак, ты ешь так, будто внутри у тебя черная дыра. Уж я-то знаю. Хотя мне не заполнить ее тако. Черт, я практически уверен, что после работы здесь я больше никогда не буду есть тако.
– Давно ты тут работаешь? – спросил Дастин.
– Двух недель еще нет, но такое чувство, что два года. Я выбрал длинную смену. С десяти вечера до пяти утра. До трех все более-менее терпимо, но последние два часа просто убийственны.
Дастин кивнул, хотя ему было сложно сочувствовать брату. Единственной работой Дастина на сегодняшний день было обучение богатых подростков в пентхаусах стоимостью двадцать миллионов долларов.
– Я думал, у тебя еще месяц в программе.
Николас объяснил, что у него осталось три недели трехмесячной реабилитации, но его досрочно освободили за хорошее поведение. Для других это значило, что они весьма преуспели и могут быть свободны, но Николас редко вел себя, как должно.
– Так тебя выгнали? – спросил Дастин, постаравшись не использовать слово «опять», чтобы вопрос не прозвучал осуждающе.
– Ага, я взял на себя вину за проступок одного человека, – буркнул Николас – и сразу же стало понятно: это все, что Дастину нужно знать на данный момент. Он подхватил тарелку и направился обратно на открытую кухню. – Добавки?
– Нет, спасибо, – ответил тот, поморщившись от собственной вежливости. Рот горел после соуса сальса, и теперь ему хотелось чего-нибудь другого. – У тебя найдется что-нибудь сладкое?
– Ничего слаще меня, – выпалил Николас, рассмеявшись собственному сарказму.
Дастин поднял взгляд и увидел, что брат уже возвращается с бумажной тарелкой, где лежали чуррос, и с пластиковым медвежонком, наполненным медом. Удовлетворенно хмыкнув, Николас поставил тарелку перед Дастином.
– Некоторые вещи никогда не меняются, – пробормотал он.
Дастин взял теплый чуррос и впился зубами в приторную сладость. Было приятно, что брат помнит о его пристрастии к сладкому.
– Ты печешь их? – спросил он с набитым ртом.
– Если под выпечкой ты подразумеваешь, что я достаю их из морозилки и жарю в масле, то да. Хотя они свежие. Кто-то заказал еду навынос, но пока не появился. Гребаные наркоманы, я должен был догадаться.