Тверской Баскак (СИ)
Выдохнув и посмотрев на идущий изо рта пар, я вдруг подумал о том, что теперь понятно откуда идет эта привычка сидеть в помещении в шубах. Тут же обругав себя в душе, чтобы не отвлекался, я начинаю.
— Рад видеть вас всех в добром здравии, господа Тверские! Волею князя Александра Ярославича и хана монгольского Батыя, поставлен я на город ваш наместником и смотрителем за соблюдением закона и прав государей моих. — Специально говорю длинно и мудрено, дабы народ поднапрягся. Затем долго перечисляю все, что облагается налогом, от зерна до домашней птицы и пасечного меда. Особо упираю на то, что как раньше не будет, что платить они должны не только с городского имущества, но и с хуторов, кои они попрятали в лесах, с пасек и заимок. Мол, скоро я займусь описью имущества каждого горожанина, и им, знатным боярам, лучше бы указать все, чем они владеют. Ибо, ежели кто задумает утаить хоть малость, я все равно найду и тогда отвечать придется собственной головой, а не серебром.
После моей затяжной речи, в глазах слушающего меня боярства появились такие нехорошие искры, что мне на миг показалось, что они прибьют меня прямо здесь в приемной зале.
— Где же это, наместник, ты такие законы выискал⁈ — Не вставая с места, высокий худой старик прожег меня взглядом, и в тон ему тут же загомонили остальные.
— Не по старине это!
— Обсчитывается только то, что в пределах стены!
Некоторые начали вскакивать с места, переходя на крик.
— Ты откуда такой взялся⁈
— Мы не посмотрим, что княжий человек…
Зарождающийся бунт на корню пресек тысяцкий.
— Угомонитесь, люди добрые, не позорьтесь! — Поднявшись со своего места, Лугота обвел взглядом собрание, особо останавливая его на самых буйных. — Не позволяйте жадности затмить ваш разум!
Его прищуренные почти черные глаза, обведя круг, остановились на мне.
— Мы твое слово услышали, наместник, и перечить ни в чем не будем. Как скажешь, так и сделаем. — Он особо надавил на последнюю фразу, словно бы говоря: первую часть твоего послания я услышал, а когда же будет вторая?
Выдержав его пронизывающий взгляд, я неторопливо поднялся и объявил.
— Все, что хотел, я вам сказал, бояре, а о дне переписи сообщу позже. — Закончив, я степенно направился к выходу.
Шагаю между двух рядов зло зыркающих на меня глаз и прикидываю про себя: «Достаточно ли я их напугал или нет⁈»
За спиной слышу тяжелые шаги Калиды и шуршание длинной шубы Луготы. Слышу и понимаю. То, что тысяцкий Твери решил меня проводить — это не просто дань вежливости. Значит, он услышал то, ради чего я их тут пугал и все понял правильно. Угроза хорошенько потрясти местных богатеев может так и остаться угрозой, если будут приняты мои условия. Вот для этого он и провожает меня, чтобы выслушать их без лишних ушей.
Распахнув дверь, выхожу на галерею и, остановившись, с удовольствием вдыхаю морозный воздух. Сзади притормаживает Калида, а Лугота, обходя с правого бока, шепчет мне прямо в ухо.
— Сколько?
Не оборачиваясь, произношу так же в полголоса.
— Тридцать!
Моя немногословность ставит матерого мужика в тупик, а я, усмехнувшись, вновь делаю шаг. Где-то в глубине души, я понимаю, что в этот момент, говоря нашим языком, я вымогаю взятку, используя свое служебное положение. Нехорошо, конечно, но успокаиваю себя тем, что не для себя же стараюсь.
Не успеваю дойти до крыльца, как Лугота, догнав меня, вновь склоняется к моему уху.
— Тридцать чего…? — В его голосе слышится и непонимание, и раздражение одновременно.
Вот теперь я резко останавливаюсь и, повернувшись к нему, произношу четко и ясно.
— Тридцать мешков зерна!
Его глаза ошарашенно расширяются. Такой баснословной суммы он никак не ожидал. Пару мгновений я держу эту театральную паузу, а потом добавляю.
— В долг, до осеннего урожая. — Прочитав на лице тысяцкого усиленную работу мыслительного аппарата, слегка усложняю ему задачу. — И еще сена, на семь коров и козу. Это всего лишь до весны.
Глава 3
Солнце еще только-только начало разгонять ночную мглу, а я уже в седле. Надежда слезть с этой проклятущей кобылы не сбылась. Ездить приходится много. Сейчас вот собрался к месту, где в будущем должен вырасти поселок Медное. До зарезу нужен хоть какой-нибудь металл, а он здесь в несусветной цене. Металл нужен, а денег нет, да и купить, если честно, не у кого.
Никаких серьезных купцов в Твери не будет до самого зимнего торга, а вот к нему-то как раз и надо подготовиться. Нужен товар, который можно будет выгодно продать новгородцам и немцам. Я по этому поводу голову сломал, но кое-какие идеи у меня появились. Что за природные ископаемые в Тверской области есть или были, мне хорошо известно, как и то, что металлов у нас отродясь не бывало. Глина под фарфор, под кирпич, песок под стекло — это есть, а вот с металлами прямо беда. Вот тогда, я и вспомнил про поселок Медное, может название ему все же дали неспроста, и медь там все-таки когда-то была.
Само это место, насколько я помню, недалеко, километров тридцать от Твери, где-то на берегу реки Тверца. Найти его в моем времени проблем не было. Едешь по шоссе и приезжаешь куда надо, а вот как его найти сейчас, трудно сказать. Единственная привязка, это река Тверца. Пойдем по ней, решил я для себя, а там видно будет, может удача и подвернется.
Выехали втроем. Я, Калида и Фрол Золотарь. Последний — это рудознатец из Киева. Был он отправлен во Владимир, по просьбе Великого князя Юрия, но доехать успел только до Коломны, где и угодил в лапы монгольского разъезда. Для него это трагедия, а для меня, как это ни цинично, настоящая удача.
Бросив взгляд на едущего за мной Фрола, я вспомнил, как на второй день существования моего поселения построил я всех в три шеренги и, пройдясь перед неровным строем, сказал:
— Кто я такой, вы знаете, а вот с вами мне надо ознакомиться. — Вглядываясь в бородатые, осунувшиеся лица мужиков и напряженно-испуганные глаза баб, я начал перечислять. — Кузнецы, плотники, каменщики и прочие… Есть⁈
Вышел один кузнец, пять плотников, гончар и кожемяка. Я думал будет поболе, но видать Турслан Хаши приберег мастеров для себя. Не успел я огорчиться, как из задних рядов вышел малорослый мужичок с приплюснутым носом и осторожно спросил.
— А золотари нужны?
Первым порывом было сказать — мне все нужны, но я сдержался и, оглядев неказистого мужичка, иронично хмыкнул.
— Золотишко-то у нас не скоро появится.
С иронией, как я заметил, в нынешнее время туговато, и в этот раз ее тоже не оценили. Мужичок пожал плечами и торопливо добавил.
— Я не только по золоту. Могу и с серебром, и с медью работать. Ежели надо руду какую опознать или камень, так тоже могу.
Вот тогда-то у меня в мозгу и всплыло название Медное. Чем черт не шутит, а вдруг и правда была там крохотная медная жила. Такая маленькая, что выработали ее быстро и позабыли давно, лишь название в памяти народной осталось.
Снег на солнце уже хорошо подтаял и осел, лошади в сугробах не вязнут. Идут медленно, сами выбирая дорогу вдоль берега. Я еду последним и, покачиваясь в седле, вспоминаю последние дни.
Прошло уже три недели и на дворе конец марта. Все это время народ занят у меня только одним. Вырубка леса под будущую пашню. Валят сосны, зачищают их от сучков и тащат в лагерь, а оставшиеся пни старательно корчуют и выжигают. В местных условиях это делается крайне не быстро, хоть и работают люди от зари до темна.
Наш длинный дом по-прежнему накрыт лапником, и с первым теплом потечет такая крыша потопом. Но крыть капитально дом, который все равно придется перекладывать, как-то неразумно. Сейчас самое важное расчистить пашню до тепла, пока стволы можно по снегу таскать, когда навалится оттепель и все поплывет, труднее будет. Народ это понимает и вкалывает не за страх, а за совесть, а с того момента, как от тверского тысяцкого подвезли зерно, у людей в глазах надежда появилась и силы удвоились. Они видят, я не соврал, будет чем засеять землю и на что протянуть до нового урожая.