Проводница
То ли дело настоящие лесные красавицы, прямо с плантации, свеженькие, как на заказ… Лесники знали, что все поезда перед Новым годом останавливаются на полчасика в лесном массиве и рубят деревца по своему усмотрению. Знали, но никого поймать за руку не пытались. Это было уже чем-то вроде традиции. На протяжении многих лет так делали одни, потом другие, потом на дорогу приходило новое поколение и тоже готовило к предновогоднему рейсу веревки и топоры.
Ксения ухватила елочку за комель и поволокла за собой по снегу. Она и Ольге маленькой обязательно привозила каждый год такую же елочку… Только потом дочь выросла и норовила в праздничную ночь смыться из дома, чтоб не сидеть с матерью. Тогда и Ксения перестала делать порубки. А как Корешок стал подрастать, так опять почетная обязанность елочного добытчика перешла к ней. Ольга ведь в своем купейном не провезет елку. Поезд фирменный, начальство ходит, засекут — неприятностей не оберешься.
Ксения же из принципа ездила в раздолбанном плацкартном. Хоть и народу больше, и работы, а и доход лишний. В плацкартном тебе и третьи полочки в ход идут, и днем внизу безбилетника среди народа спрятать легче. К тому же в тамбуре всегда мешок картошки можно привезти или вот елочку к празднику.
Проводники понемногу подтягивались из леса со своей добычей, карабкались на высокие ступеньки, перекрикивались возбужденно. Ксения тяжело поднялась на подножку, втащила елку и устроила ее в углу тамбура. Можно не волноваться, из запертого вагона никто ее не сопрет, а на посадке-высадке она сама лично стоит.
Интересно, куда Ольга опять запропала? Объявится к Новому году или нет? Надо же Антошку на каникулы брать. Или ей совсем на ребенка начхать? Понятное дело, горе у нее, сама едва жива осталась, но ведь и одуматься пора… Вот опять исчезла куда-то, ни записки, ни письма…
Ксения было думала, что Ольга в рейс ушла, так в нарядческой сказали, что она ни к какой бригаде не приписана. И больше того, не объявится в ближайшее время, уволят ее по статье. Ведь ни отпуск не взяла, ни отгулы не оформила… Говорит, в больнице лежала, так ведь даже справки не взяла… Вот о чем думает? Куда потом устроится с такой записью в трудовой книжке?
Ксения гнала от себя одну мысль. Привычно ругая Ольгу, больше всего она боялась, что дочь подалась куда-нибудь на заработки Ведь втемяшила же себе в голову, чтоб купить к Новому году квартиру, а денег не хватает, сама говорила… Так решила где-то подкалымить…
Может, и зря везет Ксения эту елочку9 Может, придется ей стоять в пустой квартире… И ни дочь, ни внук не придут на нее посмотреть…
А ну как приедет она в интернат, а ей скажут забрали вашего Антошу. Мамочка взяла, по новому адресу повезла… А Ксения и адреса даже не знает, словно и не родная…
Эх, не надо было говорить Ольге, чтоб не уходила. Не надо было просить остаться… Дала слабину, а та и почувствовала… Теперь нарочно все, назло по-своему сделает.
Ксения сняла ватник с рукавицами, а пуховый платок повязала вокруг поясницы В вагоне нещадно дуло из всех щелей, по-хорошему его давно пора было списать, да откуда же новые взять?
Напарница Анна Тихоновна уже подложила в печурку угольные брикеты, их старый вагон топился по-старому, и в рабочем тамбуре хранился уголь для растопки котла. Но тепло все равно выдувало сквозь щели, а угля давали мало — не протопишь как следует, дай бог, чтоб на титан с кипятком хватило.
Ксения заварила чай и, прежде чем начать носить по вагону, налила себе и Анне. Достала из купленного Корешку сладкого подарка две карамельки, он все равно шоколадные больше любит, Ольга избаловала.
Пока отогревались чайком, поезд остановился на станции. По расписанию здесь же должен поравняться с ними их встречный, да что-то запаздывал. Из-за опоздания его подали не на пятый путь, как обычно, а прямо рядом с их поездом, через платформу.
Ксения пила чай и задумчиво смотрела в окно, а Анна, накинув тулупчик, побежала к встречным перекинуться словечком, новости узнать.
Анна волновалась, у нее невестка лежала в больнице, со дня на день должна родить. И Анна с нетерпением ждала внука, и в то же время боялась за невестку, у той почки больные…
Поезд тронулся, и Анна заспешила обратно, тяжело поднялась на ступеньку, закрыла тамбур и вернулась в вагон.
— Ну что? — спросила Ксения, когда напарница налила себе новый стакан чаю. — Родила твоя Катя? Сделала тебя бабкой?
— Ой, мается еще… — вздохнула Анна. — Они вчера из города уехали, не было вестей. Может, сегодня и родила уже?
— А может, завтра, к твоему приезду? — предположила Ксения.
— Хорошо бы… — Анна перевела дыхание. — Ты знаешь, чего они задержались?
— Авария, что ли?
— Нет, на Узловой станции, за Кочубеевской, недалеко от интерната парня убитого нашли. Так переезд перекрыли, следственная бригада работала.
— Какой кошмар! — равнодушно вздохнула Ксения. — По пьянке, что ли?
— Застрелили, говорят… Не местный он, никто не знает. Странно так, зимой в одном свитере… Маша Кузнецова бегала смотреть. Говорит, свитер серый, с голубыми ромбами… и весь в крови… Жуть.
— У моей Ольги такой же, — вспомнила Ксения. — Я ей с Архангельска привозила, теплый, козьей шерсти… — Она горестно подперла щеку рукой. — Вот скажи, Анюта, куда она опять подалась, а? На мать плевать, на сына плевать. Я ж ведь только ради них с Антошей и живу, веришь?
— Да знаю я, — махнула рукой Анна. — Только о них все и разговоры.
— А без них зачем мне жить? Мне без них хоть в петлю лезь. Я вот езжу, зарабатываю, кручусь-верчусь ради себя, что ли? Мне одной много ли надо? Я ведь денег скопила немного… Скажу тебе честно, Анюта, хотела Ольге на мебель дать, как она квартиру купит…
— Вот это ты зря, — осуждающе покачала головой Анна. — Она к тебе так, а ты ей эдак? Не заслужила она.
— Так я же с условием, — улыбнулась Ксения. — Чтоб Антошу она у меня оставила прописанным Я бы на него завещание сделала. Наши дома сносить будут, дадут парню новую квартиру, будет бабку добрым словом вспоминать.
— Так это она тебе такое условие поставить могла, а не ты ей, — удивилась Анна. — Ей же это выгодно. Да мечтать только!
— А! — с досадой ответила Ксения — Ты мою Ольгу не знаешь! Она назло сделает. Пусть как хуже, только назло матери. Без корней она перекати-поле…
* * *Она рванулась вверх, с силой прошла сквозь черную, тяжелую массу и вылетела наружу Выше, выше, выше… Бескрайняя, ясная синева сияла вокруг. Еще выше — и синева становится пронзительной и какой-то звенящей… Простор. Свобода.
Она глянула вниз и увидела, как по игрушечной, круглой, как мячик, земле ползет тонкой зеленой змейкой поезд…
Как легко подлететь к окну, заглянуть внутрь, увидеть обычное семейство, разложившее на столике жареную курицу с огурцами. Как легко, не спрашивая, понять, что едут они в отпуск и полны радужных предвкушений и надежд. А в другом окне кто-то жарко спорил, до хрипоты, орал и ненавидел, а в третьем молодежь пела песни под гитару…
А в следующем, плацкартном, в углу тамбура стояла перевязанная веревками маленькая елочка с янтарными шишками, от которых по всему тамбуру разносился запах смолы и леса…
Картины чужой жизни оставляли ее равнодушной. Не было никаких чувств, никаких ощущений — просто спокойствие и созерцание.
Она увидела мать, молодую и красивую, и себя крошечной девочкой у нее на коленях, и почему-то сразу поняла мысли Ксении о том, что у ее крошки будет совсем другая судьба. Ксения клялась себе в лепешку разбиться, но не допустить, чтоб Ольга повторяла ее ошибки…
Потом перед глазами возник Гера, который мрачно курил после того, как она сообщила ему о беременности. Он думал о том, как не вовремя это все, как обременительно, и как бы ему половчее вывернуться и смыться… Теперь Ольга понимала, что он не любил ее, но ни обиды, ни злости больше не было. Она смотрела, как льнет к нему молоденькая глупышка Ольга, как надеется на счастье…