Десятый сосед

А уж когда он принялся расстегивать мои джинсы, почему-то приговаривая: «Тихо, тихо, тихо!» – я совсем растерялась и вместо того, чтобы убежать или позвать Веру, сказала ему, что ребята, наверное, обидятся на то, что мы ушли так надолго, и надо вернуться к ним. Но он только хохотнул, сообщив, что ребятам и без нас весело, и его рука совсем внаглую забралась мне в трусы.
Страх взвился ледяным вихрем из позвоночника, раскрутился тайфуном в голове, так и не дав мне протрезветь, зато подарив какую-то отчаянную решимость. Я рванулась из рук прыщавого, но не на свободу, а к полянке, где Вера была уже без куртки и свитера. Один из парней присосался к ее губам, а второй возился с «молнией» на своих джинсах.
По ее мутным глазам было понятно, что выпила она гораздо больше меня. Я потянула ее за локоть, уворачиваясь от чужих рук, но она только отмахнулась, рассмеялась, сказала, что ей и здесь хорошо. Минуты две я потратила на то, чтобы попытаться ее все-таки поднять, но парни, тоже пьяные вдрызг, наконец-то сообразили, кто им все время мешает, и переключились на меня, а из леса появился прыщавый, почему-то с расстегнутой ширинкой.
Я снова и снова звала Веру, но она не реагировала, а ко мне шли уже двое. Один из них был не так уж сильно пьян и бегал наверняка быстрее меня.
Точно быстрее.
Прыщавый очень быстро догнал меня и повалил на свежеопавшие листья, едва прикрывшие осеннюю грязь. Он сразу раздвинул мне ноги, и холодный страх в моей душе превратился в темный ужас. Только он придал мне сил – я отмахнулась пяткой, не глядя, куда бью, сгребла черную густую жижу и, извернувшись, бросила ее в прыщавого. Он отпустил меня на несколько секунд, которых хватило, чтобы рвануть оттуда с удвоенной скоростью.
Я остановилась, только когда уже выбежала из леса. Прохожие провожали меня недоумевающими взглядами – еще бы, не каждый день приходится видеть перепачканную девушку!. Я забилась за гаражи и отчаянно кричала, заткнув себе рот грязным, пропахшим вином свитером. Потом попыталась отчистить корку засохшей глины с джинсов, но становилось только хуже, пока я не поняла, что и руки у меня в грязи, и лицо тоже, и вся я грязная.
Я терла руки друг о друга, надеясь, что это поможет, но ничего не получалось. Тогда я заплакала, и из моих волос вдруг высыпалось несколько искусственных снежинок, облетевших на меня, когда шар разбился. Здесь и сейчас они смотрелись чудовищно неуместно, но почему-то именно это помогло мне собраться, встать и дойти до киоска, чтобы купить бутылку воды и вымыть хотя бы лицо.
Я бродила по улицам до самой темноты, смотрела, как люди ехали с работы домой, загружаясь в освещенные теплым светом автобусы. Постепенно пассажиров становилось все меньше и меньше, я видела, как автобусы шли полупустые, и поодаль от фонарей собирались в группки темные фигуры.
Следующее, что я помнила ясно, – как стояла у подъезда и не могла подняться на свой этаж. Дома была мама, разбившийся шар, черное болото и ее правота.
Мама была права.
Мама была права. Мама была…
Помню холодные двери лифта, к которым я прислонялась лбом, и шершавую обивку двери под пальцами. Потом – бесшумный поворот ключа, темнота в коридоре и слишком яркий свет в ванной, неприятное прикосновение теплой воды, утекающая в слив темная грязь, тяжелое дыхание…
Выйдя оттуда, я вздрогнула: мама молча сидела за кухонным столом. Я ее не заметила сразу или она пришла позже? Ждала меня? Мы должны поговорить?
– А где папа? – осипшим голосом спросила я.
Она молча пожала плечами.
На следующий день Вера не пришла на занятия. И на следующий тоже. И через месяц. Никто ничего не говорил, но все тайком шептались.
В конце мая, между экзаменами, я заскочила вечером в колледж, чтобы договориться о дополнительной консультации, и увидела ее рядом с кабинетом директора, очень бледную и с огромным животом.
Я остановилась, не зная, что делать. Подойти? Или притвориться, что не заметила?
 
Но Вера посмотрела на меня и покачала головой.
Больше я ее не видела.
 
Еще не последняя попытка
 
Я сняла наушники уже подходя к дому, чтобы музыка не мешала, когда буду заходить в подъезд, и меня накрыл заунывный звук сирены «Скорой». Он быстро приближался, зажигая тревогу в сердце. Я сунула руку в карман, скрестила пальцы и прошептала: «Чур, не моя беда!»
«Скорая» пронеслась за деревьями по шоссе, на несколько секунд оглушив своим воем.
Но мимо.
Хотя за кого мне бояться? Мама живет на другом конце города, этот вой не про нее.
Ключи из кармана я достала заранее, чтобы не возиться у двери, но, когда завернула за угол, увидела, что подъездная дверь подперта массивным камнем, под козырьком стоят картонные коробки, а рядом грузчики запихивают в машину компьютерное кресло.
Кто-то переезжает? Интересно, кто?
Лифт, разумеется, валандался где-то по верхним этажам, перевозя скарб выезжающих, и я тяжело вздохнула, готовясь к долгому ожиданию.
Устала как собака! На работе бардак: одни отделы расширяются, другие сокращаются, сотрудники меняются местами и кабинетами, перетаскивают мониторы и кресла с одного этажа на другой. Я в центре этого кошмара – и, как офис-менеджер, конечно, отвечаю за то, что у одних пропали папки с документами, а у других уволокли принтер.
Когда принтер находится, драки из-за него разнимаю тоже я. И валерьянку потерявшим документы наливаю я. И в архив за копиями документов спускаюсь снова я.
И все это на каблуках…
Прямо сейчас я мечтала сделать две самые прекрасные вещи в жизни женщины – снять туфли и расстегнуть бюстгальтер. Немедленно!
Я с трудом остановила собственную руку, потянувшуюся к спине.
Двери лифта разошлись, на меня надвинулся лакированный бок старого комода. Я его даже узнала, и, подтверждая мою догадку, из-за него вынырнула Маринка, соседка сверху. Грузчики, очевидно, в лифт не поместились – странно, что туда комод удалось впихнуть! – и топали пешком. А Маринка, извернувшись, зажала кнопку открытия дверей, чтобы комод не уехал в одиночестве кататься по этажам.
– О, привет! – обрадовалась она, заметив меня. – Давно ждешь?
– Так ты переезжаешь? – уточнила я на всякий случай.
Я привыкла, что мы с Маринкой иногда болтаем, пьем чай или что покрепче, и музыку она никогда не включает громко. Неизвестно, кто там еще поселится! Может, семейство с маленькими детьми, которые будут играть в футбол над моей головой и ронять свои игрушки.
– Да! – Маринка прямо сияла. – Я тебе не говорила разве?
– Нет. – Я покачала головой. Последний раз мы долго разговаривали еще весной. Ей тогда кто-то в очередной раз разбил сердце, и чай плавно перешел в мартини с соком, а потом в водку без сока.
– Евка! Ну, ты что! Я замуж выхожу! – заверещала она, характерным жестом демонстрируя мне колечко на безымянном пальце.
Так себе колечко, камешек крошечный, отметила я слегка заторможенно. Вот оно как… замуж, значит. Так быстро?
– Когда успела-то? – только и спросила я.
– В мае встретились! Он потрясающий! Самый лучший, самый умный, никогда и не думала, что такие бывают! Замуж позвал на втором свидании!
Я нахмурилась, и она сразу зачастила:
– Помню, что ты мне говорила – присмотреться, проверить! Я держалась, как могла. Присматривалась!
– Аж четыре месяца, – вздохнула я.
– Ну да. Сколько еще ждать? Все ясно. Ты рада за меня, рада, рада? – пищала она.
Я обняла Маринку, но в сердце кольнула легкая зависть. Четыре месяца – и уже замуж…
– А хозяйка уже нашла новых жильцов? – спросила я, вспомнив о потенциально топочущих детях над головой.
– Да, какой-то мужик поселился. Сегодня вечером и въедет.
– А зря мужику сдали, – вздохнула я. – Говорят, если девушка съехала из квартиры замуж, на сайтах аренды за такую драки.
– Серьезно? – Маринка распахнула глаза. – Я хозяйке скажу, может, она передумает.