Ветер в объятиях Воды (СИ)
Как же я был слеп…
— Ну почему же? Он был последним в этой длинной цепочке жертв, которая привела меня к тому, что сейчас в моих руках. Так что я рад успешному выполнению миссии, — Аль-Алим, осклабившись, поднимает изливающую свет сферу чуть выше, словно чашу за моё здравие. — Твоей последней миссии.
Фраза в конце рассекает воздух, как кнут.
Мозаика из череды разных событий складывается в моей голове в единую картинку, приводя к выводам, которые я хотел бы никогда не знать…
— Готов поспорить, отправляя Камаля в страну шелка, ты желал, чтобы и его задание было последним…
До меня немедленно доходит, что в этой битве с Аль-Алимом — а она будет, и очень скоро, судя по накалу нашей беседы — мне не выжить, если он с такой лёгкостью манипулирует мною при помощи силы неизведанного шара; так что терять нечего — я решаю узнать максимум того, что смогу, перед неминуемой гибелью.
— Пробыв столько лет первоклассным хассашином, ты так и ничего не понял, Алисейд, — изобразив лживую печаль на лице, Аль-Алима демонстративно качает головой и принимается расхаживать вдоль каменных перил балкона. Незримая мощь сферы всё так же держит меня взаперти собственного тела.
— Удивительно, как в таком высокомерном человеке, как ты, умудрялось пребывать столь колоссальное доверие к каждому соратнику в обители. Ты ведь ни на секунду не задумывался над тем, что кто-то, кого ты считаешь близким, может предать тебя.
Он останавливается, наклоняется чуть вперёд, озирая меня презрительным взглядом, и я жалею, что не могу воткнуть в его горло клинок, чьё острие дрожит от нетерпения под моей сжатой в кулак рукой.
— Камаль разделял мою новую идеологию и цели, но совесть в последний момент шепнула ему нечто, пошатнувшее веру в возможность обладать безграничной властью. Его смерть была не случайной трагедией: он передумал, а я лишь выполнил то, что должен был, — каждое слово сочится цинизмом и холодом, и я с ужасом осознаю, что этот человек спокойно руководил нами все эти годы. — Мертвые прекрасно молчат. Тебе ли не знать, Алисейд?..
Правда опрокидывается на меня, как чан с горящей смолой.
Я вспоминаю рассказ Сурайи и чётко понимаю одно: она тоже видела лишь то, что ей хотели показать. Иллюзию.
Собратья из бамбуковых лесов далёкой страны не переходили тогда на сторону тамплиеров.
Они просто убрали Камаля, который пошёл на попятную, с пути, как назойливую муху.
По приказу нашего наставника, приняв сторону Аль-Алима.
Его новую сторону.
Его измену братству…
И всё ради чего?!
Ради какой-то неизвестной реликвии?
— Как ты мог… — мои губы едва шевелятся, произнося это. По конечностям вновь пробегает волна боли, и я выгибаю позвоночник, сдерживая рык. — Как ты мог так обойтись с ним? С его учениками? С Сурайей… Ты ведь угрозами заставил её молчать?
— Логика и холодный расчёт уступили чувствам, да, Алисейд? — со злобной усмешкой задает он риторический вопрос, вальяжно спускаясь по ступенькам вниз с парапета.
Нет.
Он не узнает об этом.
Даже если я действительно умру сегодня, Аль-Алим не должен добраться до Сурайи, полагая, что она дорога мне — во второй раз он не оставит её в живых, и поэтому я спешу уйти со скользкой темы, пытаясь закрыть разум и не выдать себя, свои эмоции и мысли о ней:
— Зачем тебе это? — кивок в сторону мерцающего артефакта выходит неловко, через силу. — Всё это?!
На один короткий миг мне кажется, что ноздрей касается знакомый аромат, принадлежавший ей одной, погребавший здравый смысл под чувствами губительный запах ванили в объятиях шафрана, — но нет… Это мне лишь мерещится, вынуждая нутро напоследок потянутся к образу Сурайи, находящейся сейчас за сотни вёрст.
Голос Аль-Алима тут же отрезвляет, возвращая в неприглядную реальность.
— Я нашёл доказательство, — мой бывший учитель приближается ко мне, грозно расправляя плечи, и громогласно объявляет после: — Что ничто не истина и всё дозволено!
На этих словах, сказанных с таким ярым убеждением, Аль-Алим в мгновение ока оказывается передо мной, и я чувствую, как инородное влияние опадает с меня, будто тяжелый занавес.
Он одним резким порывом вытаскивает меч из ножен и тут же направляет его в мою сторону.
Я понимаю, что он жаждет битвы и моей смерти, и сначала меня удивляет, что наставник больше не использует порабощающее действие сферы, но затем осознаю очень четко: он может применить её в любой момент, играя со мной, как кот с мышью.
Быстрое убийство не удовлетворит Аль-Алима.
Он хочет насладиться истощением моих сил и агонией, прежде чем вгонит лезвие мне в сердце…
И надо отдать должное: это то, чему я в первую очередь у него научился, став человеком, проливающим кровь стольких, кого считал истинными врагами, не замечая в то же время того, что происходило все эти годы у меня под носом.
— Ты лгал мне. Называл злом цели каждой моей жертвы, каждого убитого тамплиера. Хотя у тебя были те же… — выплевываю я в его сторону, отскакивая на два шага назад и вскидывая клинок.
Меня слегка шатает после испытанных ощущений и отголосков боли, но я быстро прихожу в себя.
Круговыми движениями, как два хищника, мы обходим друг друга, выжидая и не решаясь напасть.
— Пока у людей сохраняется свобода воли, мира не будет! — восклицает Аль-Алим, сжимая в руке шар и принимая боевую стойку. — Мне жаль так поступать с тобой, Алисейд, ведь ты был моим лучшим учеником, но… Похоже, мы в тупике.
— Нет, — с яростью шепчу я, устремляя на бывшего главу обители горящий взгляд. — Мы в конце пути.
Я не дам ему так просто растерзать себя.
Во имя братства.
Во имя светлого будущего всех людей.
Во имя того, во что я верю… Я буду биться до последнего вздоха.
Едва я договариваю, скрытый клинок с оглушающим звоном сталкивается с мечом наставника, и последнее, что отпечатывается сладким воспоминанием под моими веками, это разлетающиеся локоны каштановых волос и тёмно-изумрудные, по-кошачьи вытянутые глаза.
В которых застыла любовь…
Эпилог
Семь месяцев спустя…
Сурайя
— Благодарю вас, — бормочу я торговцу в ответ, забирая из протянутых мозолистых ладоней мешочек с финиками.
Это стало своего рода ритуалом.
Они напоминают мне о нём…
И поэтому каждый раз по пути домой я останавливаюсь купить эти злополучные сладкие плоды и каждый раз давлю в себе восстающие воспоминания и чувства к человеку, о котором не получала новостей вот уже больше полугода. Который ворвался в мою жизнь, как разрушающий ветер, как песчаная буря, снося всё на своём пути. Забрав у меня — меня. Ничего не обещав и более не дав о себе знать.
Если раньше я утешала себя мыслью, что не собираюсь бросаться грудью на амбразуру — не планирую навязывать своё общество Алисейду, — то сейчас я злюсь от того, что всё-таки позволила себе рухнуть в этот омут с головой, каждый день ожидая от него хоть какой-то весточки, словно мы дали друг другу какие-то клятвы.
Невыносимо каждую вторую ночь видеть его во сне.
Невыносимо ощущать на коже его будто не остывшие до сих пор касания и поцелуи.
Невыносимо думать о том, что он вычеркнул меня из своей памяти.
Невыносимо…
Я прекрасно осведомлена о том, что произошло тогда в Фасиаме. Всё братство, чьи ветви раскинуты по миру, как широкие крылья орла, закрывающие диск солнца, гудело после кощунственного предательства Аль-Алима.
Я знаю — я обсуждала это с Гасаном в дартн ещё тогда, когда прошло всего пару дней после ужасного события, — что Алисейд остался жив и победил наставника, теперь уже бывшего, в сложнейшем бою.
Снова воскрешаю в голове наш разговор, пока бреду по озарённому закатными лучами кварталу до дома:
— Мира тебе, дорогая Сурайя! — распорядитель дарты тепло поприветствовал меня, чуть разведя руки.
Я застала его за всё тем же привычным занятием: кисть ловко взбегала по поверхности глины, оставляя витиеватые узоры из разных цветов.