Конфидентка королевы. На службе Ее Величеству
Пока гости переодевались, Пьер, очарованный чувственной красотой жены де Лузиньяна, вспомнил ее историю. Такого бы не придумал даже самый талантливый трувер.
Когда Гуго и Изабель было по двенадцать лет, объявили об их помолвке. Родственники с одной и другой стороны сочли, что объединить земли Ангулем и Ла Марш — превосходная идея. Но Джон Английский, их сюзерен, думал иначе: зачем ему мощный вассал на французских землях? А увидев прехорошенькое личико юной невесты, решил сам на ней жениться. Оскорбленные Лузиньяны обратились за справедливостью к королю Филиппу. Французский монарх, еле сдерживая восторг от подвернувшегося повода — похищение невесты у знатного аристократа, — вступился за униженный род и с удовольствием отобрал у Джона Аквитанию. Все были удовлетворены. Но через шестнадцать лет английский король умер, а Изабель, чья красота стала просто ослепительной, решила, что не желает до самой смерти носить вдовье покрывало. Она соблюла положенный траур, неукоснительно следуя правилам приличия, а после вернулась в родной Ангулем и стала поглядывать на бывшего жениха. Но вот незадача: он был помолвлен… с ее дочерью Джоанной. Впрочем, пустяки: Изабель легко очаровала Гуго. Да и графу, если бы он женился на десятилетней Джоанне, еще лет пять пришлось бы дожидаться консумации брака. А ему в его возрасте уже нужны были наследники… В общем, через двадцать лет после первой помолвки Гуго и Изабель стали супругами.
Герцог негромко рассмеялся, как всегда, когда вспоминал эту историю, и в последний раз окинул хозяйским взглядом пиршественный зал. В высоких бронзовых подсвечниках сияло огромное количество свечей; казалось, будто они покрыли комнату золотой мерцающей сеткой, сквозь которую яркие краски новеньких шпалер выглядели еще более сочными. В тщательно начищенной серебряной посуде, расставленной на белоснежной скатерти, причудливо отражались огоньки. Войдя в зал, бывшая королева Англии невольно ахнула, и это не ускользнуло от внимательного хозяина дома. Он был удовлетворен. Стол накрыли на троих, желая подчеркнуть домашний, интимный характер трапезы, свита же ужинала отдельно.
Крупное лицо рослого Пьера не отличалось классической красотой. Однако на фоне невысокого невзрачного Гуго его внешность казалась совершенной. Бархатное сюрко, отороченное горностаевым мехом, подчеркивало могучую фигуру герцога. Изабель сидела напротив него. К концу ужина она опьянела от крепкого вина, и ей чудилось, будто она растворяется в морском сиянии его глаз.
Была середина Адвента, и на столе стояла исключительно постная еда, но блюда из рыбы, грибов и овощей были отменно приготовлены, а фрукты и сладости поражали воображение подачей. Однако Гуго, терзаемый ревностью, не смог воздать должное искусству повара. Едва дождавшись окончания ужина, он шумно отодвинул стул и подошел к жене.
— Моя дорогая супруга, вы очень устали, вам необходимо отдохнуть. Я провожу вас. — Настойчивость в его голосе граничила с угрозой. — Нам же с герцогом нужно обсудить еще множество вопросов.
— Но я… — Изабель попыталась возразить, однако почувствовала, как муж будто клещами сжал ее руку, и поняла: протестовать бесполезно. В возбуждении Гуго мог и ударить ее, а ей не хотелось опозориться перед герцогом. — Вы правы, я действительно очень устала.
— У вас заботливый супруг. Приятных сновидений! — сказал Пьер.
Он понял, что, флиртуя с графиней, перегнул палку, и потому поддержал де Лузиньяна. Герцог нуждался в надежном союзнике. Не стоило портить отношения с графом из-за женщины, пусть даже это бывшая английская королева.
Мужчины продолжили разговор в кабинете Пьера, устроившись у очага. Они уселись в кресла с высокими спинками, больше похожими на троны — удивлять так удивлять.
— Вы говорите, Тибо поддержал наши требования?
Герцог ласково почесывал за ухом поджарого рыжего пса, устроившегося рядом с ним. Животное положило морду ему на колено и преданно уставилось в глаза. Собак Пьер любил гораздо больше, чем людей.
— Полностью! Он подписался под обращением, в котором мы требуем дать нам земли, обещая взамен признать регентства Бланки. Кстати, Филипп Юрпель тоже на нашей стороне.
В этот момент лакей внес в комнату кувшин со сладким кипрским вином, которое привез Гуго, и налил его в хрустальные кубки.
— Отведайте, ваша светлость, — сказал граф. — Это подарок моих кипрских родственников [60].
— Замечательно! — Пьер пригубил вино и причмокнул. Затем с удовольствием сделал еще пару глотков и продолжил: — Зимой мы будем морально давить на королеву, а к весне стянем войска к Шинону и тогда уж поговорим на языке оружия. Надеюсь, ваш пасынок [61] к нам присоединится?
— Обязательно. Это выгодно прежде всего англичанам. Генриху судьба преподнесла великолепный подарок: во Франции король-ребенок и женщина-регент! Самое время начать войну. — Уставившись в огонь, Гуго усмехнулся, но вдруг серьезно добавил: — А если Бланка что-нибудь заподозрит и нанесет упреждающий удар?
— Беременная женщина? Не смешите меня! Все они в этом состоянии тупые неповоротливые коровы! До наступления весны королева будет думать лишь об одном — как бы благополучно родить.
— Пьер, а вы любили свою жену? — неожиданно спросил граф.
— Любил, — без запинки ответил герцог, не понимая, чем вызван вопрос. Конечно любил, как всё, что давало ему власть и новые земли! Пять лет назад его супруга умерла во время очередных родов. Однако снова жениться Пьер не спешил, поскольку не видел другой такой Алекс с герцогством за спиной. Что же касается постельных утех… В его замках полно женщин. — А почему вы спросили?
— Просто так. — Но на лице графа отчетливо читался ответ: не заметить тонкий ум Бланки мог только самовлюбленный глупец. — Вернемся к заговору. Не хотите предложить своему брату Роберу к нам присоединиться?
— Это невозможно! Гастебле ни за что не изменит вассальной присяге! — Пьер скривился, как будто ему наступили на старую болезненную мозоль.
Робер отличался врожденной порядочностью. Просить его изменить королю — все равно что предложить добровольно отрезать себе руку — он просто не поймет. Именно за это герцог уважал своего брата, так глубоко, что это чувство причиняло ему почти физическую боль. Наверное, за такое ненадуманное, естественное понятие о чести Робера и любили женщины. Гуго прекрасно знал о благородстве графа де Дрё, и Моклерк понял: это маленькая месть за муки ревности, которые граф испытал за ужином.
С колкостями было покончено. Дальнейший разговор был посвящен деталям заговора.
— И все же меня беспокоит граф Шампани, — признался де Лузиньян, взбалтывая вино в массивном кубке. — Не верю, что он изменил королеве и романтическим идеалам.
— Я тоже не до конца доверяю Тибо, поэтому предлагаю после Рождества обсудить детали мятежа у него в замке в Труа. Человек в стенах родного дома более расслаблен, а потому более искренен. Там мы окончательно все проясним.
— Согласен! — фыркнул Гуго.
Граф был удивлен. Он считал себя гораздо умнее Пьера, и дельный совет, прозвучавший из уст герцога, показался ему неожиданным.
***
— Какие великолепные перчатки, мадам! Разрешите? — Бланка рассматривала руку Сабины.
Запахнувшись в меховые плащи, дамы прогуливались по заснеженному саду, впервые после трех недель, во время которых королева соблюдала постельный режим (на этом настоял ее лекарь). Свежесть искрившегося на солнце снега и морозного воздуха наполняла легкие чистотой и поднимала настроение.
— Подарок графа де Дрё?
— Как вы догадались? Об этом ведь никто не знал! — удивилась баронесса д’Альбре.
— Ох, наивное дитя из лесной глуши! — звонко рассмеялась королева, и служанки, следовавшие за ними, захлопали ресницами. Давно они не видели свою госпожу в столь веселом расположении духа. — На перчатках вышит вензель: две перекрещенные буквы, «Р» и «С» — «Робер» и «Сабина».