Волчья ягода (СИ)
— Слав, так жаль твою маму. — мне не стыдно было противопоставить жестокость жестокости, даже захотелось ударить побольнее, дойти до кишок, подцепить и вытянуть наружу. — Как она, должно быть, страдала перед смертью. Сын-убийца, насильник и негодяй. Мечта любой матери.
— С-с-ука, — холодная ладонь вцепилась мне в горло, — придушу!
— Убери руку, урод. — удивительно спокойно ответила я. — Здесь на каждом дереве камеры с он-лайн трансляцией и хранением данных на трёх серверах. Твоих ресурсов не хватит.
— Думаешь, умная такая да? — Славик придвинулся почти вплотную. — Пожалеешь, что не сдохла. А пока жди бумаги на подпись, овца хромая.
Сердце громко колотилось в ушах, пока я наблюдала, как он уходил прочь. Вот следом за ним покатился парень на скейте, то обгоняя Славика, то чуть отставая. Теперь я точно знала, что могу убить человека. В порыве, в горячке, но убить.
— И не говори мне больше ничего про кликушество и учение!
Марья пожала плечами и села за стол.
— И мужу своему скажи, что подглядывать нехорошо! Гадко! И объясни мне, с чего ты сводничаешь? Вроде как ругалась давече, что чистоту не блюду. — и тут накрыло первое озарение. — Кощей! Ты слышала, о чем он говорил мне, да? Слышала! Чёрт! Сара Коннор! Дитя-спаситель! Тебе ребенок мой нужен что ли?
— По колено ноги в золоте, по локоть руки в серебре. Слыхала?
— Марья!
Моревна тяжело, по-старушечьи поднялась с места:
— Охолонись. Ввечеру жду тебя. Яблочко-то, — она улыбнулась, и мне показалось, что во рту ее не два жемчужных ряда, а гнилые чёрные пеньки, — мочёное дала тебе. Вот и думай, краса-девица. Не живое яблочко-то было. Пустое...
— То есть как? Как мочёное? Кощей же говорил, мол, с лукоморной земли? Растёт, мол!
— Так и растёт. Вона, целая бочка мочёных-то.
Марья немного покачалась на месте, рассчитывая следующий шаг.
— Ввечеру приходи. — и дёрнулась вперёд, шагнув сначала несмело, а потом гораздо увереннее.
Так. Нужно взять себя в руки и успокоиться. Получается, что яблоко спасительной жизненной силой наполнила я. Что ночь с Кощеем была проверкой и попыткой влезть в мои мысли. Что Волче — не Волче, а Марья... А кто же такая Марья?
Тихонько затворяя за собой дверь, вошел дядька Лешак. Выглядел он странно: сквозь кожу проступал древесный рисунок, кончики пальцев потрескались и позеленели.
— Теперича пусто, — старик обвёл рукой горницу, — на хозяйстве оставайся, голубица. Золу вычищай, углы выметай, тенёту веником обмахивай. Припасов заготовлено — не оголодаешь.
— Дядька?
— Пора мне в вотчину свою, девица. Соки во мне бродят, лес побуживать срок пришёл, лешему самое место в чаще. — Лешак повернулся, но, вспомнив позабытое, обернулся:
— Сохатым приду, а волков не боись, не тронут.
Ответом ему из леса донеслось волчье завывание.
— А Мстиславовы?
— И Мстиславовы не тронут. Не до того ему, с горя корячится, пропадает оборотень, как есть пропадает, эх...— старик махнул рукой и вышел.
Неожиданное обретение жилплощади породило много вопросов, и я рванула за Лешаком на улицу, но не сумела втиснуть свои земные слова в картину удивительного мира, представшую перед глазами.
Медленно и с трудом отрывая ноги от земли, старик прорастал тонкими веточками, и если зимой это его превращение в могучее дерево вызывало оторопь ужаса, то сейчас я чуть не расплакалась от теснивших грудь чувств.
Не Лешак — сама Природа шагала вглубь леса, собирая вокруг мелких птах, свивающиеся в вихри свежие ветерки и даже солнце, казалось, тянулось к лешему своими лучами.
— Прощай, дядька Лешак...
— Жень, как тебе, а? — отец смущённо поправлял воротник у футболки-поло. — Не слишком я, как это, моложусь что ли?
Воздуха стало категорически мало. Передо мной стоял подтянутый, симпатичный мужчина средних лет из той породы, что с годами делает человека вкуснее, харизматичнее, глубже.
— Папка, ты классно выглядишь! Смотри, на других девушек не зыркай, а то в Эльмире восточная кровь, а она, знаешь ли, не водица!
— Лишь бы над отцом посмеяться! — притворно надулся родитель, и засунул руки в карманы джинсов. — Никакой жалости!
— Ну папа-а-а!
— Ладно, ладно. Пойду. Справишься сама? Точно? Сразу звони, слышишь!
— Да, иди, в кино опоздаете!
Мне нравилось сидеть одной дома. У нескольких человек были ключи от нашей квартиры, и без помощи в случае чего я не останусь. Звонок был ожидаем, но всё равно заставил вздрогнуть.
— Женька, мы его вычислили!
— Ну!?
— На Вяземского хату снимает, гад. Мышится. Нужно будет подумать, как его прищучить.
— Только без драк, да?
— Ну как... куда без них? Никуда!
— Миша, ты обещал!
— Полковника помнишь? В смысле, полковник — двоюродный дядька Славкин. Не важно... — Мишка мялся, и знал, что я это чувствую, оттого нервничал ещё больше. — Отбой пока. Как придумаем, что делать, я тебя наберу.
— О чём ты мне врёшь, Миха?
— С чего ты взяла! — точно врал, но признаваться не будет. — Все прозрачно, как слеза младенца! Всё! Я побежал, до связи!
Привычно обняв эспандер ладонью, я задумалась над поведением Мишки, но прийти к какому-то выводу не успела — щелкнул замок и голос Егора звучно произнёс:
— Вечер добрый!
На уровне подкорки сразу же отозвалось — гость знает о Славике всё. Эх, Миха!
— Добрый?
— Конечно! — от Егора веяло такой притягательной силой, что я закусила губу.
Единственный поцелуй, наполовину вырвавший меня из мрака, вспоминался всё чаще, однако оборону я держала достаточно долго, чтобы убедить харизматичного автомеханика в своём полном равнодушии. Не хватало еще жалости от красивого мужика!
— Николай позвонил, попросил проверить, раз уж я в городе.
— А... Чего приехал?
Странно, что он вдруг спрятал глаза, тоже врать будет?
— На авторынок. Кое-какие детали нужны.
— Детали, значит.
— Ну.
— Какие?
— Свечи бошевские, пара фильтров, граната на ВАЗ.
— У тебя что, свечей нет? — спасибо тебе одноклассник Ромка, ты показал мне, что это вообще такое — автомобильные свечи! — Странно, странно... А чего это вдруг мне няньку на два часа прислали? Фильм не долгий вроде бы?
— Эм-м-м. Они в ресторан потом решили.
— О?
— Как-то так, да, — сочно крякнул выключатель в ванной и зажурчала вода. — Чай попьём? Я пирожные купил.
— Какие?
— Картошка.
— Хм..., попьём!
Глава 24. Подземелье потерянных
Мне нравилась эта небольшая, но уютная светёлка, и если бы не Иван и его зятья, осталась бы у Марьи, но теперь был повод уйти. Вещей — узелок, мыслей — воз.
По коридорам терема бродил аппетитный запах пирогов, и я решила перед разговором с Моревной подкрепиться. Спускалась по лестнице, когда услышала угрожающий шёпот:
— Вон выйди, оставь её! — Золик крепко держал Марью за горло и всем телом прижимал к бревенчатой стене. — Пришибу.
Моревна вопреки логике улыбалась:
— Не зашибёшь! Жалишься, воронок? — белые руки рванули вышитую рубаху на мужской груди и коснулись смуглой кожи.
Золик вздрогнул.
— Али не знаю, пошто киснешь, пошто ночей не спишь? Али не ведаю, — тут Марья принялась развязывать узел на кушаке собеседника, — какого утешения пытаешь?
Нехорошо было смотреть, но я не могла оторваться от лица Золика. Недоумевала. Вот же, желанная женщина практически предлагает себя, а он хмурится и даже, кажется, страдает? Невольник чести что ли?
Ворон тяжело дышал, и я видела, что он уже возбужден и готов сию минуту кинуться на красавицу, умело шарящую по его телу руками.
— Иван... — у Золика перехватило дыхание — ведунья коснулась запретного.
— Почивает княжич, умаялся в трудах супружеских, хмель голову тяжелит. — ведунья дирижировала, подталкивая ворона к краю, за которым бушует безмозглая страсть.