Волчья ягода (СИ)
— Холодно, дверь бы прикрыл.
— А я и прикрыл. Просквозило, должно.
Волче глубоко дышал, моя голова поднималась и опускалась вместе с его грудью.
— Замерзаю я, пошли греться.
Охотник обнял и засмеялся в темечко:
— Мало парил?
— Мало...
Когда через полчаса Волче со смехом выволок меня распаренную на улицу и облил ледяной водой из кадки, а я заметила среди голых веток ракитника, растущего у берега, мужчину, подглядывающего за нами. Иван смотрел мне прямо в глаза.
— Женя, ты чего?
— Дочка, может, водички?
Серебряная волчья лапа оттягивала ладонь, но всё пережитое, вернувшееся разом, тяготило куда сильнее.
— Это Славик был... Миш, а заключение о телесных повреждениях после нападения где?
— Какое заключение? — всполошился отец. — У нас же бумаги все дома. Какое нападение, Василёк?
— Я сказала нападение? Голова, видимо, еще не в порядке, забудь, пап! Полежать хочу.
Голова разрывалась от мыслей. Луша, горячий кофе, газовый ключ, пустынная трасса, Егор, спящий на животе, ботинок, застрявший в двери, яблоко. Злёное надкусанное яблоко в моих руках. Откуда?
Михай и отец, посчитавшие, что я уснула, долго шептались в коридоре. Страх противно скрёбся в душу. Значит, Славик нашёл меня и надеется уйти от ответственности. Но ведь прошло так много времени, неужели полиция его не прижучила? Как же так? Как же так?
— Только не спрашивай меня больше ни о чем, — я заплетала пальцы во влажные русые кудри. — Не проси.
— Не стану, горюха. Согрелась?
— Ага. Значит, говоришь, Марья послала. И часто она тебя к девушкам посылает? — я оттолкнулась от влажного мужского тела. — Смотри мне!
— Ведает она, по ком сохну, вот и подсобила. Сладила.
— Знаешь, странная она. Ну, я вот думаю, что она одна, а она совсем другая. А потом снова другая, и так постоянно. Понимаешь?
Синие глаза смешливо сощурились.
— Она мальца на ноги подняла, что в избе у Лешака помирал. И мужика того, что порубили, и бабу твою. Всю ночь ведовала, а по утру все по домам разошлись. Много в ней добра и силы, да не все видят, не всем она по мерке. — Волче нахмурился вдруг. — Малой была защипанным утёночком, попреки сносила да тычки. А как в силу вошла, так вороги в дружки перекинулись. Не верит Марьюшка никому, оттого и ярится.
Я десятый раз пробежала глазами по цифрам на клочке бумаги и все-таки решилась набрать номер.
— Слава, нам нужно поговорить!
Глава 23. Сила, что внутри
Миха не врывал ладонь из моих рук, но и в глаза не смотрел.
— Поклянись!
— Ладно.
— Не ладно, а поклянись, что ничего делать не будешь, только проследишь!
— Ну клянусь.
— Миша!
— У него мать умерла, когда все известно стало. Вот кукушка и сдохла. Он невменяемый, может наворотить страшного.
— В парке при людях не наворотит. Миша, пожалуйста! Я не хочу, чтобы вместо этого урода в тюрьму попал ты.
— Да сказал же уже. Ладно, ладно.
— Егору не проболтался?
— Жень, в тебе следователь пропадает, вот честно!
— Я же переживаю за тебя.
Порывисто обняв меня, Мишка чмокнул в щеку и весело пропел:
— Пора, пора, зовёт труба!
Конечно я волновалась. Как не волноваться, когда у брата чешутся руки наказать обидчика.
В комнату с улыбкой вошла Эльмира и поставила на стул объёмную спортивную сумку.
— Я принесла новый массажёр. Пробовать будем?
— Будем!
— Не зови меня никуда. Вот она я. Рядом. — слова просились наружу, но я упрямо молчала, пусть счастье немного задержится здесь.
Пальцы исследовали впадинку между ключицами, где подушечками можно было услышать биение сердца. Баня давно остыла, и весенний холодный воздух проник за бревенчатые стены. Мы укрылись большим тулупом и прижались спинами к тёплому ещё боку печки.
Нужно было зацепиться за что-то реальное, чтобы не дать себе утонуть в этом мужчине окончательно. Впадинка подходила идеально. Вот он — живой человек рядом. Сильный, горячий, превратившийся в острую необходимость. Но он требовал подчинения, а я подчиняться не хотела. О-х-х-х.
— Пошто вздыхаешь?
— Возвращаться нужно. А то Марья засмеёт. Да и остальные тоже. — глаза Ивана не шли из головы. Чего ему нужно было возле бани?
Волче легонько щелкнул по носу:
— Кто первый рот раззявит, тому и пятОчек влетит.
— Пяточек?
Пред моим лицом оказалась пятерня, которая сложилась во внушительный кулак.
— Ух ты!
— Только шепни, кто забидит. По коленочки в землю вгоню.
— Смотри-ка! — я привстала и повернулась лицом к охотнику. — Да ты никак хвастун?!
— Чуточек, — обезоруживающе рассмеялся Волче, — с мышкин хвостик. — он широко развёл руки, демонстрируя размер.
Когда он улыбался, от синих глаз к вискам разбегались морщинки-лучики. Казалось, тронь их, потяни, и можно забрать с собой искристое веселье. Я обхватила голову Волче ладонями и притянула к себе.
— Ты необыкновенный какой-то. Редкий. Как цветок папоротника. Отчего ты здесь, за что? Не верю я, что ты Марьин брат. Нет. Не так. Верю. Но... Ай, да ну его! — и я впилась губами в уже не смеющийся рот, пытаясь выпить из него живительной силы.
Сильные руки приподняли меня в воздух и, прежде чем утолить нарастающее желание, Волче шепнул:
— А и не верь...
Неистово пытались мы войти друг в друга, но сказанное мешало полностью отключиться. Охотник гнался за мною, вскипая кровью, и наполняя своим жаром. Я уже не ощущала собственного тела, но синие глаза, двигающиеся так низко напротив, слишком внимательные, удерживали от окончательного падения в пропасть наслаждения. Они выслеживали, загоняли в угол, пытались вытащить из меня то, чего не осознавала, допытывались. О чём он думает сейчас, в миг полного соединения? Почему так смотрит? Словно прочтя мысли, Волче развернул спиной к себе и заставил-таки забыть обо всём, заставил громко стонать и искать хоть какую-то опору, пока сносили и опрокидывали меня горячие волны. Но оправилась я быстро.
— Что ты сделал в той, другой жизни? — большие ладони, сжимающие мои груди, уже не возбуждали.
Влажный лоб уткнулся между лопаток. Волче тяжело дышал. — Как ты здесь оказался? Тебе тоже нужен Кощей, да? — я попыталась развернуться лицом или вырваться, но охотник не позволял. — Вернуться хочешь? Как и все остальные? — вопросы звучали обидно, но невозможно было не задать их.
Внутри нарождалось какое-то очень важно озарение. Нужно было лишь пробить скорлупу молчания и тайн.
— Уверена? — отец сейчас бы похож на мальчика, которому мама разрешила в первый раз остаться с ночёвкой у друга. — Сама справишься? Не боишься?
— Да нет же! Идите уже. Вдруг Эльмира испугается. — теперь мне окончательно было всё ясно, и щемящее чувство радости за отца переполняло до краёв. Но сейчас не время, не время!
Демонстративно уткнувшись в книжку, я исподлобья наблюдала, как эти двое шли к каруселям очень-очень близко, почти касаясь руками, но пока не решаясь. Вот отец и Эльмира затерялись в толпе, а я огляделась. Славик сидел на соседней скамейке и напряжённо следил за моими движениями. Пришлось кивнуть, чтобы он пересел ко мне.
— Подумала?
— Подумала.
— И какова цена?
— Полмиллиона.
Мстислав усмехнулся.
— Что, много?
— Наоборот, по-нищебродски мечтаешь.
— Ладно. Полтора миллиона.
— Вот это я называю аппетитом, приходящим во время еды. Не боишься, что кину?
— Еще раз? Тебе не привыкать! — выпалила я и прикусила язык. Мишка же просил не провоцировать.
— Выглядишь плохо. Хочешь, путёвочку тебе организую в приличный санаторий? Помимо денег, разумеется. Хотя, знаешь, — он нагнулся пониже, чтобы увидеть реакцию, — никогда не спал с инвалидами. Может махнуть с тобой. А что: природа, процедуры, отдельный номерок. И ты мне тоже кое-что должна, помнишь? Так назойливо себя предлагала, что пора, пожалуй, и взять. Мордочка-то у тебя вполне ничего, да и титьки на месте.