Королева держит вертикаль (СИ)

— Не, всё отлично. Просто сейчас проект сдаем, а это всегда напряжение.
— Может, надо уже повыше подняться? — не унимался Кирилл. — Ты скажи. Мне учредители твоей компании многим обязаны.
— Я и так на повышение иду.
Откуда-то донеслась музыка — рекламное «Праздник к нам приходит» погружало, словно в детстве, в ожидание приятных сюрпризов, праздничных подарков, обещало приближение чего-то очень и очень хорошего.
— Кирюш, спасибо за театр!
— Я рад, что тебе понравилось. Надо нам будет как-нибудь на всеми любимое «Лебединое озеро» сходить. Сейчас его почему-то в афише нет.
— Только билеты бери на балкон, балет лучше смотреть сверху, чтобы весь рисунок танца видеть.
— На ярусах сидят те, кому не хватило денег на билет в партере.
— Глупость какая, — хмыкнула Влада. — Кирилл, ты сноб.
— Это не снобизм, а правильное понимания своего места в обществе.
— То есть те, кто не может себе позволить отдать среднестатистическую зарплату за билет в Большой театр, не занимают достойное место в обществе?
— Представь себе, да. Материальное благополучие — это индикатор вклада в общественную жизнь.
— А по-моему, если человек хорошо знает свое дело и добросовестно выполняет свою работу, он достоин такого же уважения, как и внесенные в список «Форбс», — Влада понимала, что разговор ненужный, но почему-то не промолчала, — у всех разные обстоятельства.
— Обстоятельства, мешающие достижению финансовой свободы, зовутся ленью, нехотением, неумением и глупостью.
Кирилл говорил спокойно-назидательно, а Влада вдруг вспомнила Полинкины слова «Ему интересно, что я думаю, мнение моё важно… Мы друг друга чувствуем». Полина — в Москве, Роман — в Красноярске, но они вместе, они что-то обсуждают, чем-то делятся, а Влада с Кириллом, даже находясь рядом, всегда каждый по себе. Конечно, это мелочь, что для Влады хорошие места — это не показатель статусности, а всего лишь кресла, с которых хорошо видно сцену. Мелочь, что Кирилл пренебрежительно отзывался о Вероничке, потому что сестра «якшается с людьми не нашего круга». И ещё множество таких мелочей вдруг вспомнились Владе. Они подошли к Пушкинской площади.
— Знаешь, я, пожалуй, домой поеду, — Влада остановилась перед переходом, ведущим в метро.
— В смысле?
— В смысле — мне не хочется к тебе сегодня.
Вдруг с лица Кирилла сошло привычное выражение вальяжности, и неожиданно жестко прозвучало:
— Ты динамо не включай.
— А я тебя не динамлю, я с тобой расстаюсь, — внезапно вырвалось у Влады. Она развернулась и почти побежала по ступенькам в метро.
Почему-то сразу стало легко, словно сделала то, что давно собиралась, да всё не могла собраться, и вот наконец… «Чемоданом без ручки» называли они с девчонками такие отношения — нести тяжело, а бросить жаль. Конечно, такого шанса ей больше жизнь не предложит — шанса чего? Секс самый искусный рано или поздно приедается и остается пустота, которую не заполнить вежливыми фразами. Влада вспомнила, как тщательно взвешивала каждое слово, чтобы не натолкнуться на непонимающе-осуждающий взгляд Кирилла, как старалась не замечать высокомерного тона, скрываемого за подчеркнутой вежливостью. «Возможно, — сказала себе Влада, — завтра я решу, что поступила неправильно, но сегодня, сейчас, мне хорошо».
Неделя пронеслась как один день, за работой Влада не вспоминала так нелепо завершившийся поход в театр. Иногда дома перед сном в усталом мозгу мелькала мысль, что надо бы, наверное, помириться с любовником, однако слово «наверное» было определяющим. «В выходные позвоню, если сам не объявится», — решила Влада, а в пятницу её пригласили к генеральному в головной офис. Смущаясь и отводя глаза, руководитель сообщил, что компания проводит сокращение и Влада под это сокращение попадает. Она может даже не отрабатывать положенное время. Конечно, ей будет выплачено всё полагающееся, и, учитывая её высокую квалификацию, ей будут даны любые рекомендации, какие ей могут понадобиться для дальнейшего трудоустройства. Влада обалдело слушала и не могла понять, что происходит. Она прекрасно знала, что никакого сокращения не проводится, напротив, идет расширение штата, открыты новые вакансии.
 
— Георгий Иванович, но всё, что Вы сейчас говорите, находится вне правового поля. Вам хорошо известно, что необходимо было письменно предупредить о предстоящем сокращении минимум за два месяца и предложить мне другую вакансию.
— Владислава Андреевна, я не должен Вам этого говорить: я не знаю, где и в чем Вы провинились, но мне указано уволить вас, причем, не по сокращению, а по статье, — генеральный вытер пот со лба.
— Детский сад какой-то, — Влада не могла поверить в реальность происходящего. — По каким статьям вы собрались меня увольнять? Трудовую инспекцию решили посмешить?
— Я знаю о Вашем профессионализме, и Виктор Петрович всегда давал высокую оценку Вашей работе — голос стал совсем тихим, — Я никогда не думал, что буду Вам это говорить, я кому угодно мог это сказать, но только не Вам. Но Владислава Андреевна, Вам надо уйти из нашей организации.
— Да почему?!
— Не знаю. Но мне было поставлено условие людьми, от которых мы зависим. Вы должны оказаться на улице, причем, это должно быть для Вас унизительно. Я уверен, Вы — профессионал, и не останетесь без работы, но я хотел бы, чтобы Вы получили все возможные выплаты, поэтому рекомендую Вам пройти процедуру сокращения.
— Спасибо за откровенность, — Влада поднялась. — Могу я идти?
Кажется, генеральный вздохнул с облегчением, что неприятный разговор был завершен. И хотя беседа прошла не так, как планировалось, но он сделал всё, что мог сделать в поставленных условиях.
Ошарашенная визитом в головной офис, Влада не сразу пришла в себя. Она читала про административный беспредел, но чтобы вот так, откровенно… Генеральный не знает, где и в чем она провинилась, зато ей самой всё понятно. Ей же сказано было неделю назад: «Мне учредители твоей компании многим обязаны». Значит, это не увольнение, а воспитательная мера. Жестко, конечно, ну, а что она ждала? Без такой жесткости, без умения подчинять или уничтожать несогласных на Олимп власти не взойдешь. Однако трудовой кодекс никто не отменял, и она не позволит, чтобы её просто так вышвырнули, и за помощью к Кириллу не обратится, не доставит ему такой радости, но как гадко на душе!
В сумке завибрировал телефон — Мария Николаевна. Вот кого меньше всего хотелось сейчас, да и когда-либо слушать, так это бывшую свекровь.
— Влада, доченька, я в больнице. Помоги, родная!
Всегда тщательно следившая за здоровьем Мария Николаевна обнаружила опухоль, и сейчас её готовили к серьезной операции. Влада до конца не понимала отношение свекрови. Мать Олега не лезла с советами, не делала замечаний, дарила подарки на все праздники, но при этом всегда была занята лишь собой. Влада удивлялась, как родители мужа прожили вместе столько лет, будучи настолько несхожи: шумный весёлый отец, придумывавший смешные розыгрыши, неожиданные сюрпризы, всегда уговаривавший погостить в Александровке, тормоша их с раннего утра, чтобы поехали на рыбалку, пошли за грибами, а рядом молчаливая, как Снежная королева, мать Олега, всегда уставшая от работы в бухгалтерии, а после выхода на пенсию страдающая от бесконечных проблем со здоровьем. Влада никогда не обижалась на свекровь, но и любви к ней не испытывала, они жили много лет рядом, но как-то параллельно. Однако сейчас именно Владе позвонила Мария Николаевна, испуганная, плачущая, и Влада, отложив составление плана борьбы с работодателями, помчалась на окраину Москвы в многопрофильную больницу в отделение с пугающим названием — онкология.
Свекровь, сильно постаревшая, как показалось Владе, сидела на краешке больничной койки и плачущим голосом объясняла, что надо поговорить с оперирующим врачом, который как раз в это время был на дежурстве. А выяснив условия операции, организовать послеоперационный уход, найти клинику для реабилитации, и всё это, конечно, могла выполнить только Влада.