Ты будешь моей (СИ)

— Его позвала твоя мама. Ян, мне кажется, что между ними хорошие отношения.
— Ты намекаешь на то…
— Думаю, она его простила. Я не уверена до конца, но со стороны совсем не похоже, что Анна Андреевна его ненавидит, — я накрываю руки Яна своими.
— Да быть такого не может.
Оба наших взгляда устремляются вперед. Леонид Вадимович протягивает ладонь для рукопожатия Володе, а мама Яна бросает на него взгляды из-под полуопущенных ресниц.
— Бля-я-ять.
Спиной чувствую, как Ян закатывает глаза. У меня тоже нет других комментариев ко всей этой ситуации. Становится очевидно, что Анна Андреевна каким-то волшебным образом в итоге простила Володю и даже представила его отцу Яна.
Вот только разобраться бы, какие отношения связывают всю эту троицу…
— Так понимаю, ты все же решил не прислушиваться к моим словам? — Леонид Вадимович подходит к нам и с недовольством смотрит за мою спину. На Яна.
— А ты думал, я поступлю как-то иначе? Прямо здесь брошу свою жену и на задних лапках побегу к дочери твоего будущего компаньона? Погоди, щас все будет, дай только разбежаться.
— Хватит паясничать. Если ты не собираешься браться за голову даже после моего рассказа, будь добр, покинь мероприятие, на которое тебя и не приглашали. А заодно забери свою дешевку, мне надоело терпеть этот позор.
Руки с моей талии пропадают, прежде чем Ян отстраняется, я ощущаю, как каждая мышца в его теле каменеет. Словно перед броском.
Я знаю, что он намеревается сделать, но не могу позволить ему ударить собственного отца. Моя гордость не умрет, если мы просто спокойно уйдем без создания лишних сцен перед фотографами.
— Не надо, — быстро поворачиваюсь к Яну и обхватываю ладонями его щеки. Заставляю посмотреть на меня. — Не надо, пожалуйста. Я хочу уйти отсюда. Прямо сейчас.
Перетягиваю его внимание на себя, отвлекаю, не позволяя Яну сдвинуть меня в сторону.
— Отца ударить решил, щенок? — Леонид Вадимович только подливает масла в огонь. — Из-за бабы?
— Просто дыши, хорошо? Это все того не стоит, — мои пальцы скользят по колючей щетине. — Пойдем. Пожалуйста, пойдем в твою машину.
Вижу, как дергается кадык на шее Яна. Вверх и вниз, когда он тяжело сглатывает, запрокинув голову на пару секунд.
Когда он возвращается ко мне, его глаза уже более осмысленные. Из взгляда исчез гнев, хоть он и до сих пор напряжен. Кулаки все еще сжаты.
Пользуясь заминкой, я тащу Яна к выходу, не потрудившись попрощаться с его родителями. Откуда-то берутся силы, чтобы вытолкнуть эту неподъемную тушу на улицу, когда он начинает сопротивляться.
Муравей может поднять больше собственного веса, да? Я могу шипеть и бросаться ругательствами, молотя кулаками по твердой груди.
— Стой на месте! — приказываю, загородив собой дверь.
— Да не собираюсь я возвращаться, — фыркает мне в ответ Ян и убирает от лица мои волосы.
Спасибо, а то у меня из-за них все рябило.
— Ты такая властная, детка. У меня аж встал, — наклоняется, чтобы выдохнуть мне это в губы, обхватывает задницу, приподнимая меня.
— Я прикую тебя дома наручниками и заставлю страдать.
— Ну нет, золотце, не настолько.
Ян открывает для меня дверь, сам садится в машину следом. Он заводит мотор, но не спешит двигаться с места.
— Отец кое-что рассказал мне, — начинает он.
А у меня сердце ухает в желудок. Я надеялась, что мне удастся удержать эту историю в секрете от Яна, но, к сожалению, все решили за меня.
Я работала в лицее около полутора месяцев. Привыкала постепенно к избалованным детям, которые считали, что им все должны.
Должны прощать отсутствие домашнего задания, должны задавать только те вопросы, на которые они могут дать ответы. Должны ставить исключительно хорошие оценки.
В одиннадцатом классе у некоторых уже были права и свои личные автомобили. Тимофей Русаков был как раз таким юным водителем.
В один из дней, когда валил сильный мокрый снег, он на машине поравнялся со мной на выходе из лицея и предложил подвезти, а заодно обсудить возможность для него исправить несколько двоек, сияющих в электронном журнале напротив его фамилии.
 
— Про лицей, да? — останавливаю воспоминания в своей голове, повернувшись к Яну. Меня начинает потряхивать из-за стыда от собственной глупости.
— Да. Если ты не хочешь говорить на эту тему…
— Я расскажу.
В машину к Русакову я села без каких-либо задних мыслей. К тому моменту я уже знала о своей беременности и начала тщательнее заботиться о здоровье, а снегопад с ветром могли здорово подбить мне иммунитет. Тем более что как раз в этот день я сменила зимние сапоги на весенние, потому что с утра была неплохая погода с сухим асфальтом.
Тимофей заболтал меня, я увлеклась объяснением нюансов реферата для него и не заметила, что парень вез меня в каком-то странном направлении.
Мы приехали к заброшенным гаражам.
— Было очень страшно. Их трое, а я совершенно не знала, что творится в головах взрослых детей, которым с детства позволяли все. Они решили меня проучить за то, что чуть ранее я отказалась исправлять им оценки просто за красивые глаза. Золотые мальчики к такому не привыкли.
— Они?.. — Ян сглатывает, обхватывает мои холодные ладони и греет их своим дыханием. — Они что-то сделали тебе?
Я благодарна ему за отсутствие слова «изнасилование» в вопросе. Тогда это казалось мне самым страшным, потому что вряд ли ребенок смог бы пережить такое. Я практически сразу поймала себя на мысли, что боюсь не за себя.
— Ничего серьезного, я отделалась испугом. Но скорее всего это было первым предупреждением. Если бы мне удалось выкрутиться, не знаю… На следующий день я сразу же пришла к директору, рассказала ему все, а он показал заявление на мое имя. У Тимофея был младший брат, который обвинил меня в домогательствах.
— Чего?
Я по глазам Яна понимаю, что ему тяжело далась эта цензурная версия вопроса. Потому что он точно собирался задать его по-другому.
— Ага. Твоя жена приставала к бедному пятнадцатилетке, написывала ему извращенные сообщения, шантажировала двойками.
— Я, конечно, сразу понял, что тут есть какой-то подвох, но, блять, это все равно в башке не укладывается. И себя я помню, в пятнадцать и в восемнадцать, не было у нас с Мироном такой хуйни в головах.
— Всем бы быть такими адекватными…
— Почему не упоминала об этой истории?
— Думала, что все замяли. Я написала заявление по собственному, хоть и была в положении. Директор намекнул, что иначе никак. Можно было попытаться придать все это огласке, отвоевать свое место или компенсацию какую-нибудь, но… Меня в любом случае сделали бы виноватой. Связи, деньги, наглость… А у меня что? На одном чувстве справедливости далеко не уедешь, — невесело хмыкаю. — И еще мне было стыдно тебе рассказывать.
— Как там зовут этого сученыша? — Ян напрягается весь, тянет меня на себя и заставляет посмотреть в глаза. — Это им всем должно быть стыдно, а не тебе, глупая маленькая девочка.
— Пусть остается в прошлом, я не хочу ворошить ничего. В школу больше ни за что не пойду, а в вузы мне и так дорога зак…
Я осекаюсь, кусаю себя за язык, понимая, что сболтнула лишнее.
— Договаривай.
— Закрыта… Не спрашивай, пожалуйста. Странно, что отец тебе не предоставил досье на меня, — пытаюсь перевести все в шутку, улыбаюсь, но Ян не ведется на отвлекающий маневр.
— Предоставил, только я отказался его читать. Он вывалил на меня самый, по его мнению, ужасный факт о тебе. Подумать только, моя жена — совратительница малолетних. Погоди… — он делает вид, что думает. — А ты из-за этого на меня запала?
Довольный собой, Ян усмехается и играет бровями, намекая на нашу разницу в возрасте в мою пользу, а я смеюсь, потому что сейчас он так забавно выглядит.
— Староват ты для меня. Теперь я начала понимать женщин, которые заводят молодых любовников.
Меня резко прижимают к спинке пассажирского сиденья. Ян наваливается на меня и жестко подчиняет мои губы настойчивому напору. Тянет за волосы, чтобы я отклонила голову, скользит языком по шее, втягивая кожу на ней.