Предписанное отравление

Как только старый адвокат, задумавшись, сделал паузу, Пардо вставил:
– А что насчет родственников? Они могли помочь?
– Вовсе нет. Судя по тому, что он говорил мне, они и сами пребывали в бедственном положении и смогли пристроить мальчика миссис Лакланд только благодаря знакомству с портным. Нет, я думаю, мы можем принять за факт: оказавшись в Лестере, Джон Лакланд был одинок, и у него не было друзей.
Пардо кивнул. Суперинтендант, пытаясь сохранить интерес к рассказу, начал делать заметки на обратной стороне конверта.
– Вскоре мальчик вырос и достаточно продвинулся, чтобы стать управляющим. А поскольку портной был бездетным, то магазин перешел к Джону, когда тому не было еще и двадцати. Вскоре у него появился филиал в другой части города, а через год и третий, для которого потребовались новые рабочие…
– Когда же он женился в первый раз? – спросил Литтлджон, которому хотелось поскорее добраться до этого момента.
– Я подхожу к этому, – чопорно ответил мистер Ренни. Он явно не любил, когда его перебивали, и предпочел бы продолжить рассказ в собственной неторопливой манере. Суперинтендант вновь взялся за карандаш, а юрист продолжил: – Затем магазины Джона Лакланда стали открываться по всему Лестеру и округе, как грибы после дождя. Только, в отличие от грибов, они открывались в любую погоду. Бизнес Лакланда расширился на Лафборо, Хинкли, Маркет Харборо и множестве городков поменьше. Вскоре они стали появляться и в соседних графствах, поглощая бизнесы конкурентов и убыточные торговые точки, но после этого они становились прибыльными. К 1890 году он стал основным торговцем одеждой в Мидленде. [7]
Как раз в это время Джон Лакланд и женился, – мистер Ренни взглянул на суперинтенданта. – Брак был заключен в 1885 году. Его жена была лестерширской девушкой из рабочей семьи по фамилии Бассет. Восемь лет она была прекрасным спутником жизни, и, когда в 1883 году она умерла во время эпидемии оспы, Джон Лакланд был сильно потрясен. Боюсь, он начал считать себя неуязвимым и полагал, будто ничто, даже смерть, не сможет помешать его амбициям и встать у него на пути.
Теперь мы переходим к части, которая прямо относится к завещанию Джона Лакланда – а именно его детей. Хотя… – смутившись, мистер Ренни запнулся.
– Но ведь это нормально, – заметил Пардо. – Первый брак, затем дети. Думаю, обычная последовательность.
– Да. Но в нашем случае вдовец повторно женился, когда его дети были еще очень малы – младшему было всего четыре года, когда его мать умерла. Так что значимый период их жизни настал лишь годы спустя, когда вторая миссис Лакланд была его женой уже лет пятнадцать. Может, дальше мне рассказать о ней? – предположил адвокат.
– Не важно, о ком именно вы расскажете раньше, – вежливо заметил Пардо. – Вкратце расскажите о детях, и можете переходить к миссис Корнелии.
– Хорошо. Детей было трое – мальчик и две девочки. Эндрю – старший, затем – Джейн и всего на год младше ее была Шарлотта. Когда их отец вторично женился, Эндрю было десять лет, а младшей девочке – около семи.
– Вдовство продлилось недолго? – приподнял бровь Пардо.
– Нет. Понимаете, – мягко пояснил мистер Ренни, – как я уже сказал, Джон Лакланд тяжело переживал преждевременную утрату первой жены. Думаю, что одиночество вывело его из себя и подтолкнуло к скоропалительному второму браку, – несколько неловко продолжил юрист, бывший холостяком и сомневавшийся в необходимости второго брака.
– Весьма вероятно, – поддержал его Пардо, внезапно проникнувшись симпатией к старому адвокату, проявившему понимание сложных человеческих мотивов. Суперинтендант в то же время задавался вопросом: зачем обсуждать продолжительность вдовства старого Лакланда?
– Для людей (я не говорю о друзьях Джона Лакланда – их у него было мало) было важно не то, почему он снова женился, а кого он выбрал на роль второй жены… – юрист немного смутился. Поскольку миссис Лакланд только что умерла, да еще при таких ужасных обстоятельствах, мне кажется неправильным… знаете, de mortuis… [8]
 
– Мистер Ренни, не беспокойтесь, – заверил Пардо. – Лучшее, что вы можете сделать для вашей покойной клиентки – это рассказать о ней все, что сможете. Узнав о ней как можно больше, мы сможем выстроить картину произошедшего и понять ее отношение к тем, кто сейчас находится под подозрением. Помните, все, что вы расскажете, послужит интересам и живых, и мертвых, а мы с суперинтендантом достаточно хорошо понимаем человеческую природу и не станем воспринимать критику в отношении миссис Лакланд как что-то сказанное со зла.
Инспектор улыбнулся, а Литтлджон подкрепил улыбку подбадривающим пыхтением. Мистер Ренни тоже расслабился.
– Тогда, полагаю, мне не нужно подбирать слова.
– Кроме того, – добавил инспектор, – если то, что я слышал о ней – верно, то миссис Лакланд не посчитала бы этот разговор неуместным.
– Конечно, это так, – поспешил согласиться старый адвокат. – Я уверен, что одной из причин появившегося у нее в последние годы высокомерия, было незримое противодействие окружающих.
Суперинтендант хотел было что-то сказать, но, перехватив взгляд Пардо, промолчал.
– Да, – размышлял адвокат, – почтение и раболепство плохо влияет на эгоцентричных людей. Оно создает что-то вроде мании величия, и человек замыкается на себе. Все было бы не так, если бы они подчинялись миссис Лакланд добровольно и от души. Даже в этом случае не стоило бы доходить до идолопоклонства, но тогда бы в этом не было ничего ядовитого и той сильнейшей неприязни, которую испытывала леди.
Старик сделал паузу, сконфуженно вздохнул и добавил с сухим юмором:
– Боюсь, что «ядовитое» – не самое подходящее определение. – Взглянув сперва на Пардо, а потом на суперинтенданта, он продолжил: – Подозреваю, что вы оба слишком молоды, чтобы припомнить что-нибудь о Корнелии Кроун? Все это осталось в прошлом столетии.
– Она была известной актрисой, сэр? – предположил Литтлджон.
– Нет, – заявил Пардо прежде, чем старик успел ответить. – Но она какое-то время выступала на сцене. – Он обернулся к мистеру Ренни. – Но это другое.
Суперинтендант выглядел озадаченным. Ренни кивнул.
– Вы совершенно правы. Она появилась на сцене в восьмидесятых. Но не претендовала на звание актрисы. Отдавая ей должное, я не думаю, что она когда-либо заявляла о театральном призвании. Ее периодическое участие в спектаклях вызывалось привлекательностью ее имени – оно производило волшебный эффект, нынешнему поколению сложно представить такое.
– Как Гарбо и Гейбл? – усмехнулся суперинтендант.
– Примерно так. Об этом я мало знаю, но полагаю, что существует огромная разница между преклонением теням на экране и тем почтением, которое оказывалось Корнелии Кроун в дни моей молодости. 
– Я в этом не уверен, – заметил Пардо. – Но, как бы то ни было, мистер Ренни, продолжайте.
– Ну, в какой бы степени ни преклонялись перед Корнелией Кроун, по крайней мере, шесть-семь лет она была любимицей Лондона, а заодно и провинций, бравших пример со столицы. Она никогда не сталкивалась с неодобрением. На пике ее популярности бытовала фраза: «Кроун не может ошибаться». [9] Но… Боюсь, что Корнелия натворила немало дел, который нельзя назвать правильными.
– Откуда она родом? – поинтересовался Пардо.
– Не знаю. Понимаете, она была народной любимицей, а не дамой с родословной. Я часто думаю, что она и Джон Лакланд сошлись из-за того, что оба были выходцами с самых низов. Они нашли общую почву, а нет ничего более крепкого, чем равенство по рождению, так что их внезапный брак не был таким уж неожиданным, как показалось большинству людей.
 
Но вернемся немного назад: о Корнелии Кроун впервые услышали, когда она позировала Фриску – известному портретисту конца викторианской эпохи. Это было около 1880 года, когда Академии была представлена «Девушка с примулами» – картина, ставшая очень известной благодаря очарованию, невинности и утонченности; невинность каким-то образом способствовала особому шарму. Да, Фриск был великим художником.