Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20 (СИ)

А Маша, как она тогда испугалась!..
— Это что же получается, хлопцы? — тихо, с угрозой спросил он, оглядывая товарищей. — Выходит, наших бьют?!
Коля Маленький вскочил со стула и запальчиво воскликнул:
— Факт, бьют! А мы должны прощать, да? Мы что, христосики?
Разговор неожиданно принял новый, всех взволновавший оборот. Посыпались возмущенные реплики:
— Распустили!..
— Сажать их всех надо! Довоспитались!..
— Милиция куда смотрит?..
— Что милиция? Сами мы куда смотрим?..
А Коля Маленький с прежней горячностью добавил:
— Это дело так оставить нельзя!
— Есть конкретное предложение! — объявил Василий Таран. — Прошу внимания! Знаменитая бригада Николая Вехова целиком вступает в эту самую дружину. Ибо в такую эпоху, как наша…
— Даешь! — на всю столовую заорал Коля Маленький.
Николай махнул рукой.
— Ладно вам, «эпоха…», «даешь…»! Просто интересно с этим красным уголком разобраться, вот и все.
— Разберемся, — многозначительно пообещал Илья. — Не на бобиков напали. Найдем и так разберемся, что родная мать потом не узнает, душа с них винтом!
При этих словах старик Проскуряков нахмурился и погрозил пальцем.
— Ты, Куклев, не того… С них пример не бери. По-нашему разобраться надо, по-рабочему. Ясно?
— Это он не в том смысле, дядя Григорий, — лукаво усмехнулся Таран, — а в смысле перевоспитания.
— Я ваше перевоспитание знаю.
— Не. Мы еще сами его не знаем. Учимся.
— Вот я погляжу, как вы учитесь.
— Прежде всего, — вмешался Борис Нискин, — план надо составить.
На том пока и порешили.
И только Степа Шарунин вдруг со страхом вспомнил, что красный уголок, где ранили студента, находится от него по соседству и он знает тех, кто там бесчинствовал вчера.
Вспомнил, облился холодным липким потом и промолчал.
Вечером зной спадал. Погружались во мрак широченные тротуары: свет фонарей над мостовой не мог пробиться сквозь густую листву кленов и акаций.
И жизнь южного приморского города с шумом, весело выливалась из домов наружу: настежь распахивались окна, откидывалась легкая кисея с дверей, выходивших прямо на улицу, у подъездов домов и у ворот на длинных скамьях, а то и просто на вынесенных стульях отдыхали, наслаждались прохладой люди постарше. Они громко и оживленно переговаривались между собой, то споря, то сердясь, то сыпя шутками и остротами. А по тротуару говорливыми компаниями и парами растекалась молодежь.
В воздухе стоял терпкий запах цветущей акации и кружился белыми снежинками тополиный пух.
Ранняя и небывало жаркая весна стояла в городе.
— Это так же похоже на весну, как я не знаю что, вздохнула полная женщина, сидевшая на длинной скамье у ворот, за которыми тонул во мраке большой пустынный двор.
— И не говори, — подхватила другая женщина. — Днем чувствуешь себя, как скумбрия на берегу: нечем дышать абсолютно!
На другом конце скамьи пожилая, скромно одетая женщина, грустно перебирая в пальцах оборки платка, накинутого на плечи, говорила соседке:
— Не могу я этого понять, Вера. Ночи не сплю, все слезы выплакала. Вот у тебя сын как сын, человеком стал. А мой? И ведь жили мы с тобой вроде одинаково, обе вдовы-солдатки, обе последнее для сыновей от себя отрывали. И двор один, и школа одна. Ну отчего мой Коська таким получился, отчего?
— Себя ты, Катерина, не блюла.
— Себя… Так и норовишь уколоть. В двадцать пять лет вдовой осталась. Что же, и жизни конец? И полюбить нельзя?
— Смотря кого…
— А ей, любви-то, не прикажешь. Полюбила, и все тут. Красивая я была, веселая. От зависти это ты, Вера.
— Из нее платья не сошьешь и обед не сваришь.
— А я думаю, через характер Коська мой свихнулся. Вылитый отец. Ужас какой неуравновешенный! То тоска на него находит, то такое веселье, что удержу ни в чем нет. А другой раз прямо бешеный какой-то ходит, словно укусили его. Веришь, такая злоба в глазах, аж сердце у меня холодеет, думаю, убьет сейчас. Вот такой и отец был, просто копия фотографическая, — она вдруг уткнулась лицом в платок и, всхлипнув, прошептала: — С таким характером только в тюрьме сидеть.
 
— Будет тебе! Далеко еще до этого.
Не отнимая платка от лица, женщина горестно покачала головой.
— Ой, чует мое сердце, недалеко. Такой у него приятель завелся, что с ним только туда и дорога. Одно имя-то чего стоит — «Уксусом» они его зовут.
— Уголовный, видно, раз кличку имеет.
— Они и твоего «Петухом» зовут, — откликнулась полная женщина.
— А ты молчи!.. Молчи, змея!.. — вдруг пронзительно закричала женщина в платке, сверкая полными слез глазами.
— Ты мне не указывай!.. Я тебе не граммофон, пластинки выбирать! Что хочу, то и говорю!..
— Я тебе поговорю еще!..
— Катерина, уймись, — потянула женщину за рукав соседка. — Коська твой, кажись, во дворе, услышит. Каково ему будет?
И женщина вдруг так же внезапно, как закричала, безвольно обмякла, припав щекой к плечу подруги.
— Ой, нервы мои, нервы! — простонала она. — Вот так я и с Коськой психую.
К воротам подошел Илья Куклев и Степа Шарунин. Степа с опаской заглянул во двор и сказал:
— Ну что, зайдешь? Или давай подожди, я тебе ее сейчас вынесу.
— Это зачем еще? Сам заберу, не больной.
— Да нет, — замялся Степа, продолжая тревожно оглядываться. — Для быстроты это я предлагаю.
— Для быстроты!.. Тоже мне чемпион на короткие дистанции. Пошли!
Илья усмехнулся и направился к веротам. Степа поспешил за ним.
Друзья дошли уже до середины двора, когда откуда-то сбоку возникли неясные очертания людей и чей-то резкий голос окликнул:
— Эй, Степка, ты, что ли? А ну, топай сюда!
— Некогда мне, — чуть дрогнувшим голосом ответил Степа в темноту. — Товарищ пришел, книгу дать надо.
— Хо-хо-хо!.. — раздался иронический хохот. — Ученые господа за книгами идут!.. Стой! Хоть раз на живого ученого поглазеть охота!
К друзьям подошел из темноты длинный кадыкастый парень в мятой, расстегнутой на груди ковбойке и с нахальным любопытством оглядел Илью. За ним подошло еще трое парней.
— Глянь, Петух, — длинный кивнул на Илью. — Выходит, буйволы тожа наукой интересуются. Ну и… — он грязно выругался.
— Отодвинься, парень, — спокойно ответил Илья. — А то уроню — не встанешь.
Он сжал громадные кулаки и вобрал круглую голову в широченные, литые плечи, готовясь к удару.
— Эх, времени у меня сейчас нет, — все так же нахально усмехнулся длинный, — а то мы бы тебе… — он снова выругался, — кишки на сук намотали. Может, займемся, Петух, а?
Парень сунул руку в карман и зажал там что-то в кулак.
— Пусть он катится к… — лениво ответил другой.
Илья оценил обстановку и пришел к выводу, что самому открывать боевые действия невыгодно. Перепуганный Степка в расчет не шел, а соотношение один к четырем, да если у них ножи, не сулило победы… «Наших бы сюда», — с сожалением подумал он.
— Так, — с хрипотцой произнес Илья, не меняя позы. Значит, расходимся, как в море корабли? Или что?
— Давай, чеши отсюда, буйвол ученый, — зло ответил длинный. — А другой раз попадешься — шкуру попортим. Я нахальства не прощаю.
— А я тоже не бобик. И в другой раз один вот с этим, Илья небрежно кивнул на Степку, — к вам сюда не завалюсь.
— Степка!.. — вдруг дико заорал длинный, выхватив руку из кармана, в которой тускло блеснуло узкое лезвие ножа. Уведи гада!.. За себя не ручаюсь!.. Убью!..
Степка судорожно ухватил Илью за рукав и умоляющим голосом произнес:
— Пошли, Илья! Пошли! Он не тронет.
Илья секунду колебался, потом двинулся вслед за Степкой к стоявшему в глубине двора домику. При этом он ощутил неприятный холодок в спине, представив, что этот псих все-таки не удержится и ударит его сзади ножом.
 
Оба отдышались только в Степкиной комнате.
Отца и матери Степки дома не оказалось, и Илья почувствовал себя свободнее.
— У тебя тут телефон есть? — хмуро спросил он.