Сжигая запреты (СИ)

– Нет… Нет… – лепечет Маринка, дергая в панике меня за руку. – У меня не должно быть «кесарево»! Я не хочу «кесарево»! Я сама хочу! Мы вместе, Дань… Мы же готовились!
И смотрит при этом с одним призывом: «Чертов ты Шатохин, реши проблему!».
А как ее решить, если от нас в этом случае уже ни хрена не зависит?
– Все не так… Все неправильно… – захлебывается горестно. – Мы же готовились… Все должно было быть прекрасно… Душевно… Как самое великое чудо… Как искусство… Как новый этап единения… Чтобы она нас приняла и сразу почувствовала, как сильно мы ее ждали… Как готовились…
Не хочу ее пугать, но она явно не воспринимает ситуацию серьезно.
– Марина, – стискивая ее ладонь, наклоняюсь над ней, пока не касаюсь лбом ее переносицы. – Мы утратили право выбора. Считай, что решила Дарина. Ты же не хочешь ее потерять?
– Даня! – орет, и я понимаю: доходит, наконец. – Ни за что!
– Тогда успокойся, Динь-Динь, – быстро целую ее. Даже не целую, а просто прижимаюсь губами. И снова смотрю в залитые слезами глаза. – Доверяй врачам. Доверяй Дыньке. Доверяй себе. И… – какой-то гребаный ком перекрывает глотку и душит так, что я начинаю задыхаться. – Обещай мне, что справишься.
– Если тебя не пустят со мной…
– Меня не пустят, Марин, – жестко останавливаю ее. – Это экстренное кесарево сечение, Марин, – еще сильнее интонациями давлю. Она зажмуривается и, всхлипывая, мотает головой. – Обещай мне, что справишься!
– Обещаю, – выдавливает отрывисто.
Но в клинике, когда ее уже катят на каталке по коридору, моя Чаруша пронзительно вскрикивает и хватается за низ живота. А пару секунд спустя белые простыни между ее ног заливает попросту ужасающим количеством крови.
И у меня начинает уходить из-под ног земля.
Продолжаю нестись за каталкой, но твердой поверхности не ощущаю. Кажется, что по воздуху на чистом упорстве несусь. Никакие мантры не помогают вернуть себе контроль. Я просто стараюсь помнить, что не имею права сорваться. Позволяю Маринке в ужасе выкручивать себе суставы.
– Больно… Даня… – бормочет между безумно частыми резкими выдохами и такими же рваными шумными вдохами. – Что это течет? Что это, Даня? Это же воды? Не кровь?
Глядя ей в глаза, пытаюсь прочувствовать весь тот кошмар, что она сейчас проживает. Остановить его возможности нет. Хотя бы располовинить.
Если бы я только мог!
– Держись, родная. За нас всех держись, – все, что я успеваю сказать ей, прежде чем закрывается дверь операционной.
А потом следуют длинные и, определенно, худшие в моей жизни минуты ожидания. Ведь пока я тут, за несколько стенок от меня идет тот самый «счет на секунды». Только сейчас осознаю, что это сражение не с чертями. И даже не с властелином ада. Это битва со смертью. А она, сука, абсолютно беспощадна.
Моя жена. Моя дочь.
Мои маленькие хрупкие девочки.
И я не имею никакой, мать вашу, возможности вмешаться. От меня ничего не зависит!
«А когда я постарею, Данечка, ты будешь любить меня так же сильно?» 
Маринка… Малышка моя… Ты только постарей, родная. 
Слышишь меня? Слушай, Марин! 
Я тут. Я с вами. Всегда буду. 
И любить тебя, безусловно… С каждой минутой сильнее, сколько бы нам ни было лет! 
«Радуга» – частный ультрамодный перинатальный центр. Современная аппаратура, крутые специалисты и комфорт премиум-класса. Но конкретно в том месте, где нахожусь я, тяжелейшая атмосфера.
Тут тихо и холодно. Тут пахнет болью. Тут блядски страшно.
Никогда прежде мой страх не являлся таким сокрушительным. Он не просто ломает меня. Он уничтожает до основания.
Я не способен застыть в одном положении. Но не способен и двигаться. По ощущениям я словно бы разваливаюсь на куски. Рассыпаюсь на микроклетки. Каждая из них пульсирует и странно зудит. Под кожей, внутри черепа, под сердцем, где-то очень-очень глубоко – все горит и свербит. Хочется разодрать, ломая ногти. Вытащить все это наружу. Перебрать, удаляя воспаленные ткани. Только ведь не уверен, что хоть что-то останется. Слишком обширная зона поражения. Смертельная. И я готов подохнуть самым страшным образом. Лишь бы выжили мои девочки.
 
Подавшись вперед, упираю локти в колени. Сцепляю руки и, прижимая их ко рту, прикрываю веки. За ними рябит, будто видения проносятся.
Горящие глаза. Улыбка на губах. Ветер в волосах.
Бах, бах, бах… Разрывается за грудиной сердце.
Держись. Слышишь, Маринка? Только держись, родная. 
Это не должно длиться так долго. Не должно, но длится!
Каждая чертова секунда ожидания отбирает у меня не меньше, чем по году жизни. Ну и пусть. Сорю этими годами, словно ебаный годовой миллионер. Меняю их на любовь. Меняю и меняю, а алчной смерти все мало.
Открываю глаза, когда осознаю, что больше не могу сидеть на одном месте. Поднимаюсь на ноги и начинаю расхаживать по периметру.
Детский крик отчего-то является для меня неожиданностью. Он пронизывает насквозь, оглушает и ослепляет. Заставляет замереть, резко превращая мою плоть в камень.
А потом… Сердце оттягивается, словно снаряд в рогатке. Отстреливает оно люто и тут же принимается колотиться с такой силой, что я едва не теряю равновесие.
– Поздравляю, у вас дочь, – впопыхах информирует выскочившая из операционной медсестра.
Это короткое сообщение разрывает мой мир на «до» и «после». Волну хлынувших эмоций я не выдерживаю. Грудь раздувается, но я задыхаюсь. Потому как распирает ее отнюдь не кислород. Мышцы сокращаются спазмами. Плечи несколько раз резко подскакивают. Что-то рвется внутри. Опаляет, за миг сжигая дотла.
Я отворачиваюсь, чтобы надавить пальцами на веки и совершить вдох.
– Все хорошо? – хриплю, снова встречаясь взглядом с медсестрой.
– Да, хорошо. Здоровая девочка. Два килограмма семьсот грамм.
– А жена? Как моя жена?
– С ней еще работают.
– Что это значит?
– Состояние критическое. Но врачи продолжают бороться за ее жизнь.
И вот тогда я умираю.
55 
Прости, что так долго была одна. 
© Даниил Шатохин 
– Мы просмотрели карту Марины Артемовны. Нам нужна ваша кровь, папочка. Срочно.
По смыслу с трудом воспринимаю то, что продолжает говорить медсестра. Все происходит быстро, в суете и в спешке. Наверное, подсознание работает сейчас расторопнее сознания. Тело подчиняется. В какой-то момент мы с медработником вроде как даже переходим на бег. Еще десяток секунд спустя я ощущаю прохладу антисептика, плавное проникновение иглы, и пространство разлетается надо мной калейдоскопом.
Это воспоминания.
В моей голове происходит взрыв – резкий выброс всего, что связано с Маринкой. Столько стоп-кадров, столько слов, столько пережитых эмоций – вынести все это, не тронувшись, попросту невозможно.
«Это ведь просто игра, Данечка…» 
«Только с тобой, Дань…» 
«Будь моим пламенем. Будь моим адом. Будь моим дьяволом. Будь всем!» 
«Потому что я – это я! Твоя Маринка… Твоя, Дань!» 
«Мы, Чарушины, однолюбы. Если я люблю тебя, значит, ты – моя половина!» 
«Я буду в белом, Дань…» 
«Давай руку, пока колдовство не рассеялось!» 
«Я тебя одного, помнишь?» 
«Клянусь вечно любить тебя…» 
«Придумай новую сказку, Данечка…» 
Это все не может закончиться. Не так. Не сейчас. Нет. Она должна справиться. Обещала ведь!
Маринка, у нас теперь дочь… Маринка, сейчас же всплывай… Возвращайся немедленно! 
Я готов придумывать, Марин... Каждый день создавать новую сказку. Для этого мне лишь нужна живая ты! 
Нет, ты прикалываешься?! После всего, что было? 
Я, блядь, приду за тобой! И поверь, это будет треш, который потрясет все небо! 
Маринка… 
Из меня ведь душу вынули, не меньше. Сейчас эта духовная часть меня ближе к Чаруше, чем ко мне. Она там с ней. Над ней. Ложится сверху. Выдает ей мои силы.