Сжигая запреты (СИ)

Нет, нет, нет… Нет!!!
Утратив какой-либо стыд, я бросился перерывать вещи сестры с утроенным усердием.
Список желаний – портал в ад. Каждый пункт сексуального характера, и в каждом, словно проклятье, имя «Даня Шатохин»!
Нет, нет, нет… Нет!!!
Рина бы на него не повелась. Тоха бы ее не тронул.
Тревожный звоночек затарабанил на полную катушку.
Я убеждал себя, что это просто какие-то странные фантазии. Возможно, проект. Полностью оторванный от реальности. Ринка не могла этого написать. Она не могла этого хотеть. Она не могла влюбиться в Тоху! Она ведь не одна из тех безголовых шлюх, коих он натягивает пачками. Молодая, неопытная, грязи не видавшая, выращенная в заботе и тепле, оберегаемая, несколько избалованная, всеми любимая, в чем-то наивная… Но Ринка очень умная. Она, блядь, умнее нас всех! И она бы не купилась на приемчики среднего мастерства.
Дальше…
Первый дневник – с тошнотворными, выворачивающими меня наизнанку намеками, будто обращение конкретно к этой подлой твари Шатохину. Второй – подробный, как отчет какого-то врача, и пошлый, как литературное порно. Я не смог его прочитать. Захлопнул на первых же страницах. Но то, что успел хапануть, безвозвратно что-то во мне разрушило.
Тревожный звоночек? Заглох на хрен! Меня попросту оторвало от земли и со всей дури швырнуло на лопатки.
И вот этот подлый демон, которого я считал братом, стоит передо мной и без какого-либо стыда смотрит мне в глаза.
Пустая трасса. С одной стороны – лесополоса. С другой – бесконечное поле подсолнухов. Прикопать бы по-тихому и забыть. Но я ведь знаю, что это не выход. Каким бы заманчивым данное решение не виделось, я не могу так поступить. Да и не станет мне легче. Я в принципе не понимаю, что должно случиться, чтобы я снова мог дышать полной грудью.
Дело ведь уже сделано. Мой друг использовал мою сестру.
По сути, он поимел всех нас.
Он предал нашу дружбу. Он предал доверие моих родителей. Он предал меня. Все.
– Бей, – выписывает этот ублюдок глухим осипшим голосом.
Смотрит из-подо лба, будто это я ему жизнь испоганил.
– Думаешь, вломлю тебе пизды, и все забудем?! – выплевываю, ощущая, как за грудиной поднимается буря.
– Нет, – вытолкнув это, Тоха поднимает голову и, склоняя ее набок, с неожиданным для меня превосходством задирает подбородок. – Не надо ничего забывать. Маринка моя.
Все дерьмо, что я пытался сдержать, махом взлетает наверх. Меня захлестывает такой яростью, что я сам себя теряю.
Шаг. Размах. Удар.
Тоха принимает без каких-либо блоков. Дернувшись, лишь по инерции отходит назад. Наклоняясь над землей, двигает челюстью из стороны в сторону.
– Сука… – с матами сплевывает кровь.
– Тёмыч, – хлопает меня по плечу Бойка, оттесняя от Тохи подальше. – Давай, блядь, как-то без жести, брат. Договаривались же, ну!
– Новые шкеры, вашу мать… – бубнит в это же время Филя, брезгливо отряхивая свои чертовы белые брючки. Поздно, конечно. Пошли алыми брызгами. Влажные салфетки не спасут. – Мне, сука, еще в ресторан после вас… Теперь Лия меня точно грохнет… Сука…
–Твоя Маринка? Твоя? – горланю, перекрывая по децибелам всех их одновременно. Хорошо, что Бойка держит. Иначе без жести не получилось бы. – Это моя сестра! Моя!!! Я из-за нее стольким морду начистил, когда смели только подумать обидеть, ты себе и представить не сможешь! Я ее, мать твою, берег! Я ее, падла ты такая, баловал! Я ее, мудак ты конченый, холил и лелеял! Чтобы ты ее теперь ебал?! Ты?! Ни за что!
Надрываю нутро без каких-либо ограничителей. Я попросту, блядь, готов разрыдаться, настолько мне больно. И не столько за себя. За себя можно терпеть. Тяжело выносить ту жгучую резь в сердце, которая завязана на семье.
Больно за Маринку. Больно за ничего не подозревающих, но взволнованных родителей. Больно за двух других сестер, с которыми могло произойти точно такое же.
Вскидывая голову, Тоха с агрессивным прищуром трясет своей растрепанной гривой.
– Спасибо. Но последнее не тебе решать.
– Не мне решать? Ты, сука, совсем берегов не видишь, что ли? Что с тобой, ебана в рот, случилось? Она – моя сестра! Ты, мать твою, вроде как в курсе правила: родственники неприкосновенны!
 
– Прости. Но об этом правиле нам придется забыть, – грубо выталкивает.
Жестко и уверенно. Непреклонно. Я, блядь, даже теряюсь.
Как только ступор спадает, порываюсь снова съездить по наглой роже. Бойка с Филей, мать их, удерживают.
– Забыть, блядь?! С хуя ли ты такой смелый, а? Бешеная скотина!
– С хуя ли я такой смелый? – повторяя вопрос, ухмыляется окровавленными губами. – Может, потому, что я, мать вашу, ее люблю! – горланит, сокрушая не только высотой и силой голоса. Незнакомыми эмоциями, которые в этот момент выдает. Я, в отличие от своей жены, мало религиозный. Но, глядя сейчас на Тоху, мне кажется, что я воочию наблюдаю гибель ангела и рождение демона. Или наоборот. Да, в случае с Тохой, должно быть, наоборот. Меня ослепляет. Оглушает. Контузит. Парализует. – Я люблю Маринку! Люблю, ясно?! Люблю!!! И никогда от этого не отступлюсь! Так что смирись, блядь!
Когда я снова могу сделать вдох, мне кажется, что стартовал апокалипсис. Я все еще не способен нормально слышать и ясно видеть. На меня словно все беды мира налетели и бесповоротно смазали восприятие.
– Ты, сука, черт… – первое, что у меня вырывается после паузы. Прочищаю горло и сглатываю, чтобы полностью в себя прийти. – Что ты можешь знать о любви, Тох? Ты?!
– Бля-я-ядь… – тянет Бойка осуждающе. – Заткнись, Тёмыч. Лишнее.
Шатохин же, удивляя нас всех, валит на меня буром. Сгребая в кулаки мою рубашку, дергает на себя. Кир с Филей отступают, и, наконец, мы остаемся один на один.
– Я не хуже тебя, – высекает Тоха. – Умею я любить! Умею!!! Посильнее вас, сука, всех, вместе взятых!
Я, мать вашу, понимаю, что нам не по пятнадцать. И даже от восемнадцати далеко. Но эмоции сильнее рассудка. Вот и таскаемся по периметру, шарпая друг друга и сотрясая. Пока я не рублю Тоху головой в лобешник. Заваливаясь на землю, агрессивно взбиваем дорожную пыль. Ее на обочине оказывается неожиданно много.
Я, естественно, машу кулаками без разбора. Но и он меня, сука, тоже в ответ присаживает.
– Никогда больше ты к ней не подойдешь! – рявкаю я.
– Я никогда от нее не отойду! – отражает Тоха с той же силой.
– Сука… Убью тебя! И похуй на все!
– Поборемся! Сам тебя, на хрен, убью!
Черт знает, чем бы все на самом деле закончилось. Но в тот момент, когда я в очередной раз оказываюсь сверху на Шатохине, у обочины рядом с нашими тачками тормозит прокурорская телега, и на улицу с криками выскакивает Ринка.
– Не смей его бить! – вопит так истошно, что я замираю.
Тоха, воспользовавшись этой заминкой, тупо отталкивает меня в сторону, заставляя шмякнуться задницей в пыль.
Марина приземляется рядом. Но… Бросается она не ко мне. Прочесав коленками припорошенную грязью траву, склоняется над Тохой.
Мне, конечно, разрывает нутро.
Еще до того, как Рина, горько всхлипнув над его ранами, поворачивается ко мне, чтобы прокричать:
– Если ты еще хоть раз так сделаешь, я с тобой до конца жизни разговаривать не буду!
Еще до того, как она, припадая к Тохиной груди, принимается целовать его кровавые ссадины и рассечения.
Еще до того, как Тоха, зажмуриваясь, останавливает ее, прижимая к себе настолько крепко, что у меня дух захватывает.
Трудно выразить все, что я в тот миг испытываю. Я вдруг впервые в своей чертовой жизни чувствую себя вселенским злом, препятствующим счастью двух отчаянно влюбленных людей. Мне от этого чувства плохо и одновременно хорошо. Выжигает нутро. И очень быстро там становится пусто.
Когда я поднимаюсь, сестра с Тохой все еще лежат на земле.
Застывшим у обочины пацанам я даже махнуть не в состоянии. Просто сажусь в машину и уезжаю.
36