Лавина любви

Под влиянием настроения она неожиданно для себя позвонила Филипу и назначила ему свидание на вечер.
— Давай сходим куда-нибудь перекусим, — в отчаянии предложила она, — а потом можем вернуться ко мне и выпить кофе. Папа уехал на несколько дней. А я… — Она перевела дыхание и рассеянно посмотрела на необъятные поля и лужайки, зеленым ковром раскинувшиеся за домом. — А мне просто необходимо с кем-нибудь поговорить. С кем-нибудь беспристрастным.
— Ага. Значит, мы с тобой просто друзья?
— Да. Просто друзья.
— Ладно. Потому что, как я уже говорил, ты тоже не в моем вкусе. Я предпочитаю блондинок. Отлично! Что скажешь, если я заеду за тобой часам к семи, мы быстро перекусим где-нибудь, а потом вернемся к тебе и ты изольешь мне душу? Можешь рассказать мне о нем все.
— О нем? О ком?
— О человеке, который разбил тебе сердце. — На другом конце провода послышался смешок. — Знаешь, Джинджер, у меня три сестры, и я прекрасно понимаю: когда женщина заявляет, что хочет поговорить, значит, у нее разбито сердце.
Позже, сидя с Филипом в итальянском ресторанчике, Джинджер размышляла: почему Купидон выбирает свои жертвы так… неосмотрительно? Филип такой спокойный, так внимательно ее слушает… Если бы только он хоть чуточку ей нравился! Она влюбилась бы в него, вместо того чтобы угодить с головой в пучину отчаяния.
Джинджер добрый час изливала Филипу душу. Иногда ей становилось стыдно.
— Обещаю, во время нашей следующей встречи я не буду такой занудой!
— Он просто хочет, чтобы ты ревновала, — сказал Филип, после того как она во всех подробностях описала ему «клин» номер два, то есть Мерседес.
Джинджер всхлипнула.
— Конечно, он хочет, чтобы я ревновала! Ему нужны доказательства того, как сильно я его хочу! Таким образом он избавится от чувства вины по отношению ко мне! Он хочет доказать: как бы ни было сильно его желание, становиться передо мной на колени он не собирается и страдать тоже.
Когда они подошли к дому Джинджер, было уже почти девять. Как ни странно, после того как она выпила и излила Филипу душу, ей полегчало.
Открыв дверь, она взяла его за руку и потащила за собой в сторону гостиной, хихикая и нашаривая на стене выключатель.
— У папы пунктик насчет освещения, — заявила она, все еще пытаясь нашарить выключатель на стене. Ее качнуло, она прижалась к Филипу и снова хихикнула. — Я ему миллион раз говорила, что бессмысленно экономить на спичках, но он и слышать ничего не желает. Ты меня понимаешь? Филип!
Она поняла, что ей нужно нечто большее, нежели ответ на простой вопрос. Она, собственно говоря, просит его подтвердить правильность ее решения порвать с Мэттом. Внутренний голос бормотал: плыви по течению. Если собираешься страдать, так по крайней мере найди для страданий веский повод. Ореол мученицы ей совершенно не подходит. К чему овце притворяться невинным ягненком… или, кажется, не так? После трех бокалов весьма посредственного вина голова ее соображала с большим трудом.
Она все еще стояла, прижавшись к Филипу, когда наконец нащупала выключатель и центр гостиной осветился мягким светом, в то время как по углам царил полумрак.
— Нет, честно, Филип, — Джинджер чувствовала приступ пьяного откровения, — мне с тобой так хорошо! Я очень рада, что мы встретились. Выпьем кофейку? А потом продолжим, если ты не очень устал. — Она схватила его за съехавший на сторону галстук и только тут поняла: что-то не так.
На его лице застыло странное выражение. Смотрел он куда-то поверх ее плеча. Улыбка на его губах замерла, и он низким, певучим голосом пропел:
— Вот это да! Приехали!
Джинджер медленно повернулась. Господи, Мэтт! Откуда он здесь взялся? Сидит в кресле, в самом дальнем углу.
— Так что именно ты собиралась продолжить? Пожалуйста, не обращай на меня внимания, закончи фразу! — Голос его был угрожающе спокоен, и ей пришлось крепче прижаться к Филипу, иначе она просто упала бы.
Но, судя по выражению лица Филипа, он вовсе не готов был защищать ее ценою собственной жизни. Его вполне устраивала роль слушателя. Поддержка, которую он мог ей оказать, была чисто моральной.
 
— Наверное, я лучше пойду, — протянул он.
— Нет! — отчаянно вскрикнула Джинджер. Неверными шажками она двинулась к порогу и загородила проход. Потом, вспомнив, что все они находятся в ее доме, она храбро шагнула навстречу опасности.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она.
— Давай вначале отпустим твоего сопровождающего, а потом поговорим. — Мэтт ленивым жестом закинул руки за голову и перевел взгляд на Филипа. — Давай, мальчик, вали отсюда!
— Ничего подобного, — храбро заявила Джинджер, хотя у нее от страха поджилки тряслись. — Все, что ты собирался мне сказать, можешь говорить в присутствии Филипа.
— О нет, не стоит. Ну что, малыш, уйдешь по собственному желанию или придется вышвырнуть тебя отсюда? Можешь не сомневаться, я вполне способен выкинуть тебя на улицу прямо через окно. Головой вперед. — Мэтт потирал кулаки достаточно угрожающим жестом.
Его уловка удалась. Джинджер услышала, как Филип шепчет:
— Джинджер, с тобой все будет в порядке?
— О ней можешь не беспокоиться.
— Не верь ни единому его слову! — Джинджер почувствовала, как в ней нарастает волна возмущения. — Я говорила тебе, что он прирожденный лжец!
— Значит, вы говорили обо мне, так ведь? — Мэтт встал и нарочито медленно двинулся к ним.
В порыве смирения она обернулась к Филипу.
— Все в порядке. Ты лучше иди.
— Мудрый совет. — Мэтт стоял в нескольких шагах от нее. Теперь, когда свет падал прямо на него, она явственно увидела: лицо его искажено от ярости. — Даю тебе десять секунд, а потом, дружок, я хочу услышать, как за тобой захлопнется входная дверь.
  
10
 
— Кажется, убрался. — Мэтт снова сел в кресло. На губах его играла торжествующая улыбка. — Вот так спасатель! Как только запахло жареным, поспешил убраться восвояси! Ты могла бы найти себе кого-нибудь и получше. Терпеть не могу трусов! Называй меня старомодным, но мое глубочайшее убеждение состоит в том, что наиболее прочные союзы те, где мужчина может защитить свою даму. Ну а теперь почему бы тебе не присесть?
— Называй меня старомодной, но я считаю, что вламываться в чужой дом преступление. А садиться я не собираюсь!
— Что-то у тебя язык заплетается. Признавайся, хорошо набралась сегодня? Слабакам нравится, когда женщина выпьет. Таким образом они получают над ней преимущество.
— Я не пьяная!
— Неужели? Отчего же тогда так разрумянилась?
— Я разрумянилась от гнева! Отвечай: что ты здесь делаешь и как сюда попал? — Джинджер продолжала сверлить его яростным взглядом, уперев руки в бедра.
— Сядь.
— Не сяду! И прекрати командовать в моем доме! Как ты посмел? Не знаю, как ты влез сюда, но…
— А как по-твоему? Разбил стекло и влез в окно, отключив попутно сигнализацию?
— Так как же?
— Пока не сядешь, я отказываюсь отвечать. И не уйду.
Джинджер бросилась в кресло. Ее короткая юбка задралась, и обнажилась полоска кожи между чулком и кружевным поясом. Она даже не заметила, как сузились при этом зрелище глаза Мэтта и как он с шумом перевел дыхание.
— Я вошел через парадную дверь, — объяснил он. — А потом отключил сигнализацию, воспользовавшись кодом, который мне любезно сообщил твой отец.
— Отец?
— Он знает, что я здесь. А почему ты так одета? Сбитая с толку, Джинджер сумела лишь выдавить из себя:
— Как?
— Как дешевая уличная потаскушка.
— Как кто?.. Да как ты смеешь! — Она непроизвольно поднесла руку к шее и кончиками пальцев ощутила, как там бьется жилка.
— Ты что, пошла сегодня на свидание, чтобы отомстить мне? И поэтому надела юбку, которая больше похожа на набедренную повязку? — Он сохранял спокойствие, но она улавливала в его низком голосе угрожающие нотки. Мэтт сдерживался из последних сил.
— Моя юбка меня абсолютно устраивает! — отрезала Джинджер. Что Мэтт делает у нее дома? Однако пальцы ее непроизвольно потянулись к подолу юбки, так как она смутно понимала, что с его места ему видно гораздо больше, чем ей хочется.