На грани фола (СИ)

— А сердце у тебя, видимо, между ног? — не отстаю я и слышу тихий смешок.
— Расскажи что-нибудь о себе, — выдает внезапно Арсений, и я смущаюсь от его слов. Что я могу о себе рассказать? Это ужасная просьба. То же самое, что вопрос о любимом фильме, на который я постоянно забываю ответ, хоть и выбирала дежурную фразу раз десять.
— Ты был у меня в гостях — в общаге и дома, знаком с моими родителями и Веней. Ты и так обо мне много знаешь, — я запинаюсь, но все же говорю: — А я о тебе — нет.
— Если хочешь познакомиться ближе с Русланом или мамой с братом, то могу это устроить, — это так просто звучит из его уст.
— У тебя есть брат, — повторяю за ним. Слышала мельком, но не знаю подробностей.
— Да, младший. Сущее наказание. — Арсений быстро меняет тему на меня. Снова. — Твой папа во время увлекательного путешествия в автосервис показывал мне спортивную школу, где ты занималась. Он с такой гордостью рассказывал полчаса о том, какой ты была звездой. Почему бросила спорт?
— Папа, как и любой родитель, преувеличивает мои таланты, — это звучит тихо, хоть и уверенно, но Громова не проведешь, он копает дальше.
— А твоя одежда? Зачем ты прячешься за балахонами? Это как-то связано все?
Хотела бы я ответить ему, что нет. Что просто следую моде или… не знаю, самовыражаюсь так! Но все же глубоко вздыхаю, потому что он, кажется, и без меня догадался, что ответ положительный.
— Наверное, — тихо бормочу я под нос, разглядывая потолок из желтых лампочек, нависающий над нами вдоль аллеи.
Быть откровенной или нет? Вот в чем вопрос. Я задумываюсь и понимаю, что мне нравится быть с Громовым. Нравится то, как я чувствую себя сейчас, как люди оборачиваются в нашу сторону. Нравится, что мы похожи на влюбленную парочку, что бы ни происходило между нами на самом деле. И если мне так хорошо с ним, почему я не могу ему открыться? Это ведь не какой-то страшный секрет, это просто часть меня.
***
— Это из детства. Я про одежду, — поясняю, потому что Арсений внимательно смотрит мне в глаза, пока на его радужке отражаются блики огней. — Я с детства много выступала и… Ты, наверное, видел костюмы, в которых выступают гимнасты? Голое тело не было для меня чем-то особенным. Для меня это было нормой, пока не стало проблемой.
Я вздыхаю, вспоминая школу. Там, конечно же, было не только плохое, точнее, там почти не было плохого, но эти воспоминания все равно никак не уходят, хотя мама всегда уверяла меня, что через годы я буду помнить только хорошее. 
— В девятом классе кто-то нашел мои видео с соревнований, разослал по одноклассникам и… да, в общем, по всем, наверное. И если поначалу это было что-то вроде «вау, Огнева, ты такая крутая!», то довольно быстро это превратилось в «ни фига у тебя крутая задница» и мерзкий свист. — Я смотрю перед собой, пока рассказываю, потому что не хочу видеть реакцию Арсения. Для других все это может показаться мелочью, мне не раз говорили, что я раздуваю из мухи слона и вообще должна пользоваться положением, но… — Все парни стали обращать на меня внимание, девчонки — завидовать и обижаться. Это было… странно, пожалуй, но все еще нормально. А потом один мальчик из параллельного класса позвал меня на свидание. Он мне очень нравился, и я согласился без раздумий. 
Рука Арсения крепче сжимает мою ладонь, но я по-прежнему не подглядываю, не смотрю — только прямо и в пустоту расфокусированным взглядом.
— Это было кино. Про короля Артура. Как сейчас помню начало, я очень люблю историческое фэнтези, и я… Я была на свидании, черт возьми! — я нервно смеюсь, вспомнив наивную дурочку Огневу. Влюбленную и глупую. — Не прошло и трех минут, как этот мальчик меня поцеловал, сделав самой счастливой шестнадцатилетней девчонкой, — говорю, а затем моя интонация меняется на пустую, безликую: — А еще через минуту он полез ко мне в трусы.
— Он что-то сделал тебе… — слышу Арсения будто издалека, с отголосками эха.
— Нет-нет, — я впервые решаюсь поднять на него глаза и лишь сейчас осознаю, что у меня расплывается все, потому что в них стоят слезы. — Но он на следующий день рассказал всем, что у нас был секс, и кто-то из его друзей шлепнул меня в столовой по заднице. В общем, началось…
 
— Эй… — от такого короткого и непривычно ласкового Громовского «эй» все скручивает внутри. Сердце болит и ноет, а слезы вырываются наружу. Тогда Арсений останавливается, разворачивает меня к себе, обнимает большими ладонями мое лицо и заставляет посмотреть на него.
— После всего я пошла к нашему классному руководителю и пожаловалась, а он…
— Что, блять, он сделал? — Громов читает между строк и толкает мой подбородок вверх. — Огнева, говори!
— Ничего, — еще один всхлип. — Но он намекал… И это было грязно. Я чувствовала себя грязной.
— Ты кому-нибудь рассказала?
— Нет. Конечно, нет. Кто бы мне поверил? — Я накрываю ладонью руку Громова на моей щеке и снова веду его вперед вдоль берега. — Чемпионат я не выиграла, поэтому решила завязывать со спортом. Папа был расстроен, но сумел это пережить. Я решила, что хочу стать кем-то, кто сможет помогать таким, какой была я, присматривать… 
— Поэтому выбрала педагогический?
— Ага. Хотя я хотела учить русскому и литературе, но тогда нужно было оставаться дома, а я хотела уехать. Мне было тесно там. Там я все еще была юной звездой, хотя в мире большого спорта оказалась посредственностью. И мне не нравилось каждый раз объяснять всем подряд, почему я бросила гимнастику. Я прошла по баллам в РУФИ и решила сбежать из дома с Веней. И не пожалела ни на один миг. — Я снова смотрю на Громова и вижу себя в отражении его глаз. И почему-то кажусь себе совершенно другой — какой-то легкой, свободной и счастливой. Я ни с кем, кроме Балашова, не обсуждала это. Даже если Арсений меня не поймет, я довольна тем, что выговорилась.
— Я прекрасно тебя понимаю, — отвечает он, и я улыбаюсь еще шире. — Тоже хочу уехать. Куда-нибудь в Европу.
— Евролига? — смеюсь, напоминая про слухи, а он забавно стреляет бровями вверх. — Я тоже хочу попробовать попасть в программу по обмену студентами. Если мне, конечно, повезет.
Арсений как-то странно смотрит на меня, но я, будто окрыленная, подпрыгиваю на месте, забегаю вперед него и, не отпуская рук, тяну за собой.
— Откровение за откровение, — я улыбаюсь ему, и хотя Громов не отвечает, спрашивать он мне не запрещает. — Что за кулон ты носишь все время?
Я киваю на цепочку с прозрачной каплей, которая и сейчас выглядывает из-под свитера. Мне кажется это чем-то важным.
Арсений ухмыляется одним уголком рта.
— Я надеялся, ты спросишь, со сколькими я спал и даже посчитал в уме, — он явно отвлекает меня, но делает это умело. — Хотя, это, конечно, заняло время. 
— Громов! — я пихаю его в грудь и смеюсь, запрокинув голову, а он смеется от моего смеха. И мы бы хохотали и дальше, я готова бы смеяться с ним целую вечность, но внезапно на нас обрушивается дождь. Ужасный ливень! Как из ведра!
Я теряюсь, промокаю за пару мгновений и бесполезно оглядываюсь по сторонам в поисках навеса, а Громов, вместо того чтобы бежать, подхватывает меня за талию, кружит и целует, как в чертовом романтическом фильме. Но очень быстро переходит на рейтинг для взрослых, проникая языком в мой рот так глубоко, что я забываю про холодные капли, струящиеся по лбу и затекающие за воротник куртки.
Мы добегаем до машины минут за пять и полностью промокшие прячемся в салоне, пачкая кожаные сиденья. 
— Прости, — смеюсь я в голос, хлюпая ботинками и оглядывая подлокотник, на который льется вода с моей куртки.
— Забей, — бросает он, прежде чем наброситься на меня. 
От одной искры между нами разгорается самый настоящий пожар, и он угрожает спалить все дотла. Я, уже не сдерживая себя, зарываюсь пальцами в его мокрые волосы и целую в ответ. Кусаю вкусные губы, сталкиваюсь с его языком, который отступает и дает почувствовать себя победителем, чтобы в следующую секунду переместиться на мою шею и заставить выстонать поражение. Боги, это прекрасно. Громов прекрасен. Он и вправду бог, и прямо сейчас он тяжело дышит между поцелуями, мнет мои бедра под смятым платьем, трогает… нет, даже не трогает, он лапает мою грудь! И мне это до одурения нравится. Я хочу еще, я хочу больше, я…