Кровь богов (сборник)

В раздражении Гай Кассий поднялся на возвышение, но, хотя теперь он и стоял рядом с Марком Антонием, консул выглядел куда выше и мощнее его. Прежде чем Кассий заговорил, Антоний наклонился к нему и прошептал:
– Ты победил, Кассий. Сейчас не время для сведения мелочных счетов. Легионы ждут похорон на Форуме.
Кассий какое-то время обдумывал его слова. Наконец он кивнул. Брут стоял на прежнем месте, и его правая рука сжала воздух там, где недавно была рукоять гладия.
– Я благодарю консула Марка Антония за четкое и ясное изложение своей позиции, – начал Кассий. – И я с ним согласен. Порядок прежде всего, он важнее закона, важнее мира. Давайте проголосуем, а потом выйдем к людям и успокоим их. Почтим Цезаря в его смерти.
Сенаторы смотрели на Гая Кассия, а Марк Брут энергично кивнул: ему понравилось, как его сообщник взял инициативу на себя. О начале голосования или дебатов должны были объявлять специально предназначенные для этого люди, но, когда они поднялись со своих мест и направились к ростре, Кассий заговорил вновь, игнорируя их присутствие. В это утро он не хотел долгих обсуждений, не хотел, чтобы кто-то еще выступал до того, как они покончат с самым важным. Напряжение, сковывавшее Брута, стало ослабевать.
– Те, кто за полную амнистию Освободителям Рима, встаньте, чтобы вас пересчитали, – призвал Кассий.
Генерал увидел, как толстяк Бибул, лицо которого блестело от пота, вскочил с энергией молодого человека. Мгновением позже его примеру последовали остальные. Те, кто, как Марк Антоний, уже и так были на ногах, подняли правую руку. После короткой паузы Кассий с облегченным видом кивнул. Его тоже постепенно покидало напряжение.
– Кто против? – задал он следующий вопрос.
Сенаторы сели, все разом, как один человек, и никто не поднялся вновь. Почему-то Бруту больно было это видеть. Половина из присутствующих прекрасно знала, что жизнью и богатством они обязаны Юлию Цезарю. Их семьи дружили между собой, вместе они шли к вершине. Он тщательно выбирал их – людей, которым доверял, которых хотел видеть рядом с собой. И теперь они не решились постоять за него даже в смерти. Брут был разочарован, хотя прекрасно все понимал. Они хотели жить и полностью отдавали себе отчет, куда дует ветер. Тем не менее Цезарь заслуживал лучшего в свой последний день в этом мире.
Брут вновь покачал головой и почувствовал, как трескается на руках корка запекшейся крови. Недалеко от здания сената на Форуме был фонтан, и ему захотелось вымыть руки. Пока Кассий поздравлял сенат с принятым решением, Брут выскользнул в солнечный свет, взял у солдат меч, медленно спустился по ступеням и направился к фонтану.
Там уже собралась толпа: мужчины и женщины в ярких одеждах. Брут чувствовал на себе их взгляды, но не поднимал глаз. Он знал, что новость успела распространиться по городу. Его сообщники и не пытались скрыть произошедшее.
Он потер руки, опустив их в ледяную воду, которая поступала по акведуку с далеких гор по сужающимся свинцовым трубам, чтобы выплеснуться, чистой и сладкой, здесь, на Форуме. Кто-то ахнул, увидев красное пятно, расплывающееся вокруг рук генерала, но тот ни на кого не обращал внимания.
– Это правда? – внезапно спросила какая-то женщина.
Брут поднял голову, потом потер мокрыми руками щеки, ощутив ладонями жесткую щетину. На женщине была стола из дорогой материи, обнажающая загорелое плечо, волосы ее элегантно забраны серебряными заколками. Красотка, глаза подведены сурьмой, как у куртизанки. Генералу стало любопытно, как много других римлян по всему городу задают тот же вопрос.
– Что – правда? – переспросил он.
– Что божественный Цезарь мертв и его убили? Ты знаешь? – Темные глаза горожанки блестели от слез, когда она смотрела на человека, смывающего кровь с рук.
Брут вспомнил удар, который он нанес совсем недавно – и в то же время в другой жизни.
– Я ничего не знаю, – ответил он, отворачиваясь.
Его взгляд скользил по Капитолийскому холму, словно он пытался увидеть отсюда просторное здание театра Помпея. Лежало ли тело Цезаря все еще там, на мраморных скамьях? Они не отдали никаких приказов насчет убитого. На мгновение Брут почувствовал, как у него защипало глаза от мысли, что Юлий по-прежнему там, совсем один и всеми забытый. Они долго, очень долго были друзьями.
   
Часть первая
   
Глава 1
 
Гай Октавиан Фурин поморщился, чувствуя, как раскаленные камни жгут подошвы ног сквозь тонкие сандалии. Рим заявлял, что с ним в Грецию наконец-то пришла цивилизация, но до горных деревень она точно еще не добралась. Вдали от побережья люди относились к незнакомцам с недоверием, а то и просто враждебно. Ответом даже на обычную просьбу разрешить воспользоваться колодцем бывали хмурый взгляд и захлопнутая перед носом дверь. Солнце продолжало жарить, сжигая шеи. Октавиан вспомнил, как насмешливо улыбался, слушая рассуждения местного претора о том, что в Греции есть места, где у молодого римлянина шансов выжить не больше, чем у сборщика налогов. Претор, конечно, преувеличивал, но ненамного.
Пришлось остановиться, чтобы вытереть с лица пот. Местность была дикой, каньоны напоминали бездонные пропасти. Октавиан глубоко вздохнул, внезапно осознав, что теперь он будет вынужден идти пешком. Местные мальчишки получили бы огромное удовольствие, наблюдая, как три римлянина со стертыми ногами ищут украденных лошадей.
Октавиан держался настороже, ища следы группы оборванцев, которую преследовал вместе со своими товарищами. Поначалу вверх вела только одна тропа, но потом они вышли на развилку, а через какое-то время – еще на одну. Октавиан не знал, известно ли бандитам, что их преследуют, или они просто разделились, специально решив возвращаться домой разными дорогами, растворившись в горах, как это делали их предки не одну тысячу лет. У него закололо в боку, и он поднялся на цыпочки, чтобы заглянуть как можно дальше. Ему так и чудился лучник, затаившийся в какой-нибудь расщелине. Стрелы полетят до того, как он заметит угрозу.
– Скажите мне, если что-нибудь увидите, – обратился Гай Октавиан к своим спутникам.
Гай Цильний Меценат фыркнул и махнул рукой, обводя голые скалы:
– Я не следопыт. Насколько мне известно, они могли пройти здесь со стадом коз час тому назад. Почему бы нам не вернуться к основному отряду и не продолжить поиски оттуда? Не так я собирался проводить время в отпуске. Рассчитывал, что будет больше вина и меньше… карабканья по горам, – пробурчал он, когда они добрались до большого скального уступа.
Тропа исчезла, и теперь сандалии скользили по камням. Солнце по-прежнему яростно припекало, небо слепило яркой синевой. Все трое сильно потели, и единственная фляга с водой давно опустела.
– По крайней мере, местные жители знают эти горы, – продолжал Меценат. – Они знают, где искать.
Октавиан не стал тратить силы на ответ. Склон становился все круче, и в конце концов ему пришлось пустить в ход руки, чтобы не свалиться. Теперь они карабкались по скалам в полном смысле этого слова. Октавиан учащенно дышал. Добравшись до гребня, он посмотрел вниз, чтобы определить лучший маршрут для спуска. Лабиринт серых скал уходил вдаль. Если тут кто-то и жил, так это ящерицы, которые убегали из-под ног чуть ли не при каждом шаге.
– Ты хочешь, чтобы я стоял и наблюдал, не ударив пальцем о палец, чтобы помочь им? – внезапно спросил Октавиан. – Изнасилование и убийство, Меценат. Ты видел ее тело. Разве мы поступили бы честно, позволив нескольким фермерам преследовать бандитов, а сами стояли бы в стороне, подтверждая все то, что говорят о ленивых римлянах? Пошли!
Он мотнул головой, указывая, каким путем они доберутся до дна каньона, и начал спускаться. Теперь скалы, по крайней мере, иногда прикрывали их от солнца, впрочем, потом оно находило их снова.
– Что мне до мнения греческих крестьян? – бормотал Цильний Меценат, но тихо, себе под нос, чтобы не услышал Октавиан. Он происходил из такого древнего рода, что даже отказывался называть себя потомком близнецов, вскормленных волчицей и основавших Рим. Та волчица, говорил он, принадлежала его предкам. Когда они впервые встретились с Гаем Октавианом, Меценат исходил из того, что его новый знакомый, который лично знает Цезаря, будет не слишком впечатлен происхождением из обычного знатного рода. Но со временем он осознал, что Октавиан воспринимает его, Мецената, таким, каков он есть сам по себе. И как выяснилось, не очень-то это было просто – соответствовать столь высоко поднятой им самим планке. Цильний чувствовал, что Октавиан не вполне понимает, в чем смысл благородного происхождения. Важно не кто ты сам, а кем были твои предки. И молодому патрицию никак не удавалось пошатнуть в друге простую веру в обратное. Октавиан Фурин познал бедность, потому что его отец рано умер. А раз уж он думал, что высокорожденный римлянин всегда храбр и честен, Меценат не хотел его разочаровывать.