Однажды в сказке (СИ)

Мирно шедшая рядом Ванда вдруг резко остановилась. Взгляд ее, и так не особенно адекватный, на мгновение расфокусировался, а рот смешно приоткрылся. Едва не налетевший на нее Старк, глумливо хихикавший в экран своего очередного новомодного смартфона, ойкнул от неожиданности.
– Ох, что же это мы, деточка? Ты же должен попасть на бал! – запричитала внезапно отвисшая Ванда, оббегая вокруг остолбеневшего Брока кругом.
Романову окончательно одуревшая ведьма не слишком деликатно отпихнула в сторону, чтобы не путалась под ногами. Та, хмыкнув, уселась на скамейку, закинула ногу на ногу и состроила такое лицо, будто находилась в кинотеатре и требовала фильм. К ней тут же присоединились Бартон и Джек, тоже решившие, что на разворачивающееся зрелище стоит посмотреть сидя. На ногах остался один Старк, с еще большим азартным восторгом носившийся рядом и снимавший все происходящее, как чертов кинооператор.
Брок, вокруг которого, как акулы, нарезали круги эти двое, закатил глаза и скрестил на груди руки. Только эта глупая ведьма могла накосячить так, что получила в ответ своей собственной магией.
– Ох, ну и вид! – сокрушенно сделала вывод Ванда, внимательно оглядев его со всех сторон. – Ну ничего, на то я и твоя крестная, чтобы все поправить, – она покровительственно ущипнула Брока за щеку.
Со скамейки донесся чей-то приглушенный смешок, но определить его авторство у взбешенно повернувшегося в ту сторону Брока не вышло – все трое сидели с абсолютно непроницаемыми лицами.
Ванда тем временем зажгла на ладонях уже знакомые красные огоньки, пощелкала пальцами, будто разминалась, а затем змейки ее магии поползли вперед, опутывая Брока целиком, с головы до ног. В этом алом коконе ему было до чертиков неуютно и страшно, но проклятые сказки, как они уже успели выяснить, не любили, когда все шло не по плану, так что рыпаться было бы неразумно.
На удивление приятно ощущавшаяся волна магии окутывала теплом, будто он оказался в нагретом солнцем море. Брок почти успел расслабиться, когда она схлынула, и на него обрушилась прохлада позднего вечера.
– Оп-па, – задумчиво проговорила Романова. – Никогда не видела тебя… таким. Почти симпатичный, – сообщила она, наклоняя голову набок.
Брок, зная ее специфическое чувство юмора, опасливо оглядел себя. Его любимые коричневато-серые штаны сменились черными кожаными (по счастью, не обтягивающими), а вместо простой черной футболки и кожаной куртки появилась многослойная конструкция, состоящая из нижней тонкой рубашки со стоячим воротником и накрахмаленными оборчатыми рукавами, черного жилета, отороченного по краям золотистыми узорами, и как будто небрежно наброшенной поверх всего этого длинной, до середины бедра, черной же туники с очередной, только чуть более крупной, золотистой вышивкой по краям.
Зато обувь на этом празднике жизни осталась прежней – Брок едва не заржал, когда увидел свои тяжеленные берцы, выглядевшие при всей этой средневековой роскоши так же нелепо, как бриллианты на дешевой шлюхе.
Джек, в отличие от разглядывавшей наряд Романовой, с ужасом смотрел на его лицо. Брок, прикидывая, что с ним могло случиться, ощупал его ладонями. Свое абсолютно гладкое безволосое лицо.
– За что щетину-то?! – рявкнул Брок на довольную собой «крестную», которая благожелательно кивала, восхищаясь своей работой.
Брок уже и не помнил, когда в последний раз сбривал растительность на лице полностью. Кажется, лет эдак десять назад, когда еще не заматерел настолько, чтобы считать, что гладко выбритое лицо придает ему беспомощный вид.
– Ах, милый, негоже на бал идти неопрятным, – безмятежно отозвалась Ванда. – Давай, тебя уже ждут, – она махнула рукой в сторону картинной галереи на другом конце улицы, в которой периодически важные шишки устраивали званые вечера.
Судя по яркому освещению, сегодня там проходил один из этих вечеров и, по забавному стечению обстоятельств, ему, кажется, предстояло быть звездой «бала», как главному герою очередной идиотской сказки.
Брок, скептически оглядев себя еще раз, закатил глаза и потащился в сторону входа в галерею. Его «свита», исключая, впрочем, довольную собой крестную, с противным хихиканьем последовала за ним. Лучше бы ведьма превратила эту бесполезную глумящуюся ораву в достойный его высочества транспорт. Из Старка, например, вполне можно было бы вылепить карету. А Романова с Джеком сошли бы за лошадок. Бартона, единственного, кто очень редко над ним смеялся, можно было бы просто переодеть в кучера, так уж и быть.
 
За этими приятными размышлениями Брок и не заметил, как дошел до входа в галерею. Смешные молчаливые ребята у дверей, одетые, как стражники, чинно ему поклонились и открыли двери. Мелодичная, приятная музыка – ничего общего с теми вопящими треками на улице – зазвучала громче. Роскошный отделанный мрамором пол под светом многочисленных хрустальных светильников сиял так ярко, что наступать на него казалось кощунством. Разодетые люди – забавно, что помимо средневековых «аристократов» тут были вполне себе современно наряженные гости, – разбившись на стайки, делали вид, что обсуждают очень важные дела. Выбирали, в какую сторону двигаться стране, не меньше.
Брок, хмыкнув, прошел дальше, больше обращая внимание на закрытые толстыми стеклами картины, оставшиеся после последней выставки. Судя по невнятной мазне, полному отсутствию узнаваемых предметов на полотнах и общей абсурдности рисунков, на суд общественности вынес свои работы очередной юный адепт современного искусства.
Последней инсталляцией было подсохшее уже яблоко с надетой на него резиновой прозрачной перчаткой, больше напоминавшей презерватив для осьминога, и Брок даже думать не хотел, что это должно было значить. Не настолько он был молод, чтобы разбираться в такой херне. Зато его свита залипла на творении современности, но ждать их Брок не стал.
Очередные стеклянные двери перед ним снова услужливо отворили – на этот раз выряженные в слуг юнцы, совсем еще мальчишки. Похоже, их очень любили дома, раз переодели в мальчиков на побегушках.
В главном зале оказалось еще светлее, настолько, что в первое мгновение Брока ослепило, и он услышал только надрывно-торжественное:
– И наш последний гость, таинственный незнакомец! – герольд надрывался без микрофона, ухитряясь перекрикивать музыку и гвалт гостей, и было искренне жаль его горло.
Завтра, кажется, кто-то пожалеет о ночном кутеже. Об этом подумать тоже не получилось, потому что Брока, все еще пытавшегося проморгаться, трепетно перехватили за ладонь. Для того чтобы узнать владельца этих чутких нежных пальцев, глаза ему были не нужны.
– Наконец-то, – выдохнул Стив, загораживая своей широкой грудью свет. – Я уже начал думать, что что-то случилось, уже битый час тут пытаюсь отмахаться от женихов и невест.
– Вот Баки-то не в курсе, – ехидно отозвался Брок, сбитый с толку внимательным, пристальным взглядом Роджерса, в расширившихся зрачках которого тлело жаркое горячее желание.
Громче зазвучала музыка, заскучавшие гости вполголоса принялись переговариваться, напрочь не обращая внимания на принца, за которым охотились еще пару минут назад, до появления Брока.
Стив, все так же не отводя взгляда, поднял его ладонь, которую до сих пор не отпустил, и на несколько томительных секунд прижался к ней губами, незаметно для остальных и очень заметно для Брока скользнул по ней горячим влажным языком.
– Вот ведь, – выругался Брок, которого прошило таким возбуждением, что впору было заваливать Роджерса на пол прямо здесь.
– Никогда тебя без щетины не видел, – с восторженной искренностью сообщил Стив, погладив его свободной рукой по гладкой щеке. – Потрясающе выглядишь.
Он потянулся за поцелуем, и Брок бы не устоял, если бы не поймал негодующий взгляд своей «феи-крестной», которая невесть как оказалась здесь раньше него и теперь пялилась на него из толпы.
– Э, нет, я таинственный незнакомец, ты должен меня завоевывать, – увернувшись от Роджерса, сказал он.