На грани счастья (СИ)
«Девочка моя, как же долго я тебя ждал. Всю жизнь» — звучал рефреном в голове его голос. Она стала пытаться дышать используя всю силу лёгких, ощущая накатывающую волнами тошноту. Порой казалось, что невозможно вдохнуть и глотка. Девушка открыла нараспашку окно, высунув туда голову. «Дышать. Дышать, как можешь, как умеешь» — мысленно отдавала себе команду, тут же понимая, что почти не может.
«Это просто надо пережить. Минуты, часы, секунды… Раз, два, три…» — продолжала она убеждать себя. Как это трудно порой, — убедить себя. «Пережить!» — следовал приказ, посылаемый остатками сознания, логики. «Пережить? А такое вообще переживают?» — тут же всплыла мысль. «Реально не сдохнуть от боли, которая железным крюком раздирает всю изнутри, и остаться живой? Остаться человеком, который способен чувствовать хоть что-то кроме пустоты?».
Она задавала себе безответные вопросы и сердце разрывалось на осколки от обиды. В душе подрывались мины. Калерия крепко зажала рот двумя руками и бесшумно, беспомощно выла раненой волчицей от боли и безысходности, так, чтобы её не было слышно.
«Ты-ты-ты-ты — пробуй думать о другом,
Бог-мой-дай-сил — обезуметь не совсем!» — всплыли, почему то, строки Киплинга. Она зачитывалась им в юности, открыв для себя прекрасного поэта, а не автора «Книги джунглей».
«Обезуметь не совсем…» — он знал, о чём пишет. О другом думать не получалось.
А такси мчало вперёд, унося её подальше от той жизни. Жизни, окрашенной счастьем.
Истомин нервно ходил из угла в угол кабинета, набирая ушедшую из дома жену. Ответом был сброс вызова, но он набирал вновь и вновь знакомый номер, расчитывая на удачу. Хоть раз за эту ночь ему могла улыбнуться удача?
В конце концов, он обессиленно опустился на диван.
Предательство брата было ударом под дых. Да, он понимал, что Герман всерьёз настроен выиграть, понимал, что ему нравится Лера, но не мог ни на секунду предположить, что младший брат, этот мальчишка, которого он знает задолго до рождения, с которым провёл почти всю свою жизнь, его родной по крови, вот так поступит!
И ладно бы просто рассказал Калерии о споре, так он ещё и умудрился пригласить Анну! Только сейчас в голове Игоря всё встало на свои места. Не случайно, ой, не случайно, появилась эта Пандора** в их компании и познакомилась с ним! Как же тонко, как красиво всё подстроено! Комар носа не подточит!
Но, с большим ужасом, Игорь осознавал другое — ребёнок и вправду мог быть от него. Аня с лёгкостью согласилась сделать ДНК прямо завтра, в любой из лабораторий. Эта её уверенность и бесстрашие пугали и заставляли думать о том, что, похоже, весь кошмар в его жизни, только начинается.
Однако, для него оставалось главным одно — найти Леру. «Куда же ты могла пойти?» — вопрошал мужчина у стоящего перед глазами образа любимой. Перебрав в голове все возможные варианты, он, беспокоясь, понял, что жена может вовсе уехать из города.
«Конечно, зная её характер, за это время она может найти тысячу способов и улететь на Марс!» — промелькнуло в голове. И Истомин стал молить лишь об одном: чтобы в кассах закончились билеты. Что было, априори, невозможным.
Калерия не знала, куда ей идти или ехать. Что в Москве, что в Питере, она была своя и, при этом, одинаково чужая. Как пилигрим, который всегда находится в движении. Голова отказывалась думать от слова «совсем». Мозг так же упрямо открещивался от подбора каких-нибудь вариантов. Поэтому, в итоге, девушка приехала на полупустой Московский вокзал.
Прогромыхав чемоданом по каменной кладке полов, она подошла к кассе.
— Доброй ночи! Подскажите пожалуйста, когда ближайший поезд до Москвы? — звенящим от безнадежности голосом, поинтересовалась Лаврова.
— Через час будет первый Сапсан. Билет брать будете? — холодно спросила кассирша.
— Буду. Один.
— Может сразу и обратный возьмёте?
— Нет, мне только в один конец. — тоскливо констатировала Лера.
«С чем приехала, с тем и уезжаешь» — подумалось ей. Разорванное в клочья сердце, чемодан вещей и билет в один конец, в неизвестность. Как она будет жить дальше, что делать — Калерия не знала и пока не могла придумать.
В Сапсане было немноголюдно. «Конечно, вряд ли, кому без острой нужды приспичит в пять утра бежать из Питера» — заключила лерина логика.
Она села у окна и уныло смотрела на улицу. Мозг начинал постепенно осознавать непоправимость произошедшего: то, что долго отказывался делать. К боли, беснующейся внутри, она, кажется, привыкла. По крайней мере, девушке удавалось остаться более ли менее спокойной, принимая её, как данность, и даже умудряясь, всё-таки, дышать.
Это была совсем иная боль. Она отличалась от той, что Лаврова ощущала после смерти родителей, от той, которая плескалась внутри после расставания с Артёмом и отъезда из столицы. Она была другой и, пришлось признать, — была хуже. В тысячу раз хуже.
«Надо же, как мало мы, врачи, задумываемся о том, что в принципе неизлечимо. Как много и как мало мы можем!» — начался неминуемый анализ в голове. Девушка закрыла глаза и тут же увидела лицо Игоря. Из-под опущенных век, снова потекли слёзы. Она понимала, что и это неминуемо. Забыть его, равно умереть. Просто надо пережить. Как-то. Стиснув зубы. Пе-ре-жить.
Через три с половиной часа, поезд прибыл в Москву. Оповещение об этом, вырвало Калерию из беспамятства, куда она провалилась от усталости, и, которое с трудом можно было назвать сном.
Она сошла на перрон Ленинградского вокзала, очередной раз горько усмехнувшись иронии судьбы. В Питере Московский, в Москве — Ленинградский. Тогда, она увозила в Питер свою любовь к столице, теперь наоборот, приехала в чужую ей Москву, с душой, бесконечно рвущейся в город на Неве.
В больнице было как всегда суматошно, шумно. Лера оставила чемодан внизу, у охраны и следовала по коридору отделения прямо к Леднёву. Больше идти было некуда.
— Лаврова? — раздался внезапно бойкий, отрезвляющий голос. Девушка обернулась. Ну конечно, старшая медсестра Забелова. Кто ж ещё?
— Жанна Арсеньевна, доброе утро! — вздохнула Калерия.
— Что-то не очень оно у тебя доброе. — пристально посмотрев на бывшую подопечную, оценила её внешний вид медработник.
— Не выспалась. Сергей Ильич у себя?
— У себя. А ты как, в гости пришла или…?
— Или. Я к нему. — отрезала Лаврова, которая была не в состоянии объяснять всем и каждому, почему она появилась в Москве.
Леднёв принял её радушно, как только мог принять родной человек. А потом, заставил рассказать ему причины её грусти и уныния, которые читались невооружённым взглядом. Калерия о многом умолчала, но большую часть всё равно открыла учителю.
— То есть ты решила уехать? А как же Петя? — спросил мужчина.
— Не знаю, Сергей Ильич. Надо откуда-то силы взять, чтобы обсудить условия развода с Игорем. Пока что, я не могу. Я вообще ничего не могу сейчас.
— Понимаю… Что ж мне с тобой делать, Лаврова? У нас, кардиохирургов, странная профессия. Болезни сердца и сосудов вылечить можем, а сердце, которое болит от любви-нет. Мог бы я тебе помочь-с радостью делал всё, что возможно. — рассуждал мудрый профессор. — А знаешь, мы попробуем кое-что сделать. Для начала тебе надо передохну́ть недельку. Сейчас пойдём ко мне домой, я же не далеко живу, возьмём ключи и я отвезу тебя к себе на дачу.
— На дачу? — удивилась девушка.
— Да. Посёлок небольшой, уединённый. Дачный сезон ещё не в разгаре, соседей мало. Да и беспокоить они тебя не станут. В доме всё необходимое есть. А главное, там перебои со связью и интернетом. Лесок рядом, речка даже. Природа, воздух-сумасшедшие! Сейчас это то, что надо тебе. Побудешь там неделю, наберёшься сил, а я, пока, решу вопрос с твоей аттестацией. Ты же, как я понимаю, скоро должна была её сдавать и окончить интернатуру?
— Да. Не успела, вот. Я и забыла, как-то, об аттестации.
— Я поговорю, посмотрим что к чему.