Бедная Лиза (СИ)

Больше двух лет прошло с той достославной даты, когда он, рискуя не только своей жизнью, но и куда более важными вещами, похитил «Мону Лизу» из Лувра и спрятал ее от всевидящих глаз французской полиции. Два года он влачил жалкое, не подобающее гению существование на третьем этаже большого дома в самом сердце Парижа, на острове Ситэ.
Однако Бог хранил его, и дух Леонардо, витавший над картиной, отводил от него все угрозы, и вот, наконец, когда шум вокруг похищения утих, господин Декоратор перевез картину на родину, во Флоренцию. Это были нелегкие годы, годы ожидания чуда, которое заставляло себя ждать – однако он не изверился ни на минуту, он лишь искал способ, который сделает чудо возможным. И вот способ этот был найден: ему предстояло пролить кровь, и не чью-нибудь, а кровь священника.
У господина Декоратора имелся на примете подходящий для такого дела кандидат. Его звали отец Луиджи, это был сорокалетний настоятель небольшой церкви Сан-Франческо-ди-Паола, человек тихий, добрый и, по мнению всех его прихожан, поведения самого праведного. Если и существовал у них в городе подлинный последователь евангельского учения, так это непременно должен был быть отец Луиджи и никто иной. Бородатый, словно ветхозаветный патриарх, с кроткими голубыми глазами, он служил в храме так искренне, с такой нежностью, как будто это не он был раб Божий, а, напротив, сам Бог был его ребенком, которого следовало беречь от всяческого зла и враждебности со стороны человечества. Единственный же способ спасения, который знал отец Луиджи, была доброта.
– Доброта, сын мой, доброта и человеколюбие спасут род человеческий, – говорил он, выслушивая раз в месяц лукавую исповедь Декоратора и отпуская ему грехи.
Чего ради, спросите вы, чего ради было убивать такого человека? Именно потому, что он был такой, ответил бы Декоратор, именно поэтому и ни почему больше. Только чистая кровь обещала успех всего предприятия, а чистая кровь была немыслима без чистой души. И вот эта-то чистая душа была назначена к жертвоприношению, которое собирался нынче исполнить господин Декоратор.
Обряд он назначил на пятницу. Это казалось символичным – священник должен умереть в один день с Христом. Пройдет страстная пятница, святая суббота, а в воскресенье дух Леонардо воскреснет, и Великое делание будет завершено.
Декоратор выбрал для убийства утро, когда, по его расчетам, в церкви не было никого, кроме самого отца Луиджи. Когда убийца вошел в узкий высокий храм с длинными деревянными скамьями по обе стороны, священник молился перед фреской Мадонны дель Парто, которая была достопримечательностью их церкви и которую он особенно любил.
Целиком уйдя в молитву, отец Луиджи не видел никого и ничего вокруг не слышал. Сейчас можно выстрелить из пистолета у него над ухом – и он все равно не заметит. Так же, ничего не заметив, и не успев ничего понять, перейдет он в лучший мир. Декоратор ощутил, что ему со всей очевидностью помогает бог, а, точнее, создатель тех темных пространств, откуда исходят неупокоенные души и воскресают вопреки всем известным законам и установлениям.
Легчайшей драконьей поступью он двинулся к священнику. В широком рукаве его темной блузы прятался острый длинный нож. Со стороны увидеть этот нож было невозможно, так что если бы даже в церкви появился сейчас кто-то посторонний, кто-то, кроме их двоих, он ничего не заметил бы и ничего не понял, пока нож не вонзился бы в сердце отца Луиджи.
Декоратор встал позади священника, нож из рукава змеей скользнул ему в ладонь. Секунду он медлил, но тут спина отца Луиджи дрогнула. Пора было нанести удар. Но неожиданно для себя Декоратор не смог даже поднять руку с ножом: убить человека оказалось не так просто, как он думал. И вот сейчас он стоял, не в силах шевельнуться, еще пара мгновений – и отец Луиджи обернется, и все дело будет сорвано.
«Бей! – вдруг страшно закричал визгливый голос внутри него, – убей его, убей!»
Вздрогнув, он все-таки поднял руку и, не помня себя, занес клинок над отцом Луиджи…
 
– Погляди, Ганцзалин, какая интересная фреска, – негромкий голос, раздавшийся за спиной Декоратора, грянул сильнее иерихонских труб.
Вздрогнув, он обернулся и увидел за своей спиной странную парочку. Высокий седоволосый господин с черными бровями, в темно-коричневом сюртуке и такой же шляпе, которую, впрочем, он сейчас снял и держал в руках, и рядом с ним – азиат со зверской прищуренной рожей в светло-зеленом костюме. К счастью, они не смотрели на господина Декоратора, но лишь на фреску, и он быстро спрятал клинок в рукаве.
Седовласый говорил по-французски, и Декоратор понимал все, что тот говорит, все до единого слова. Отец Луиджи, очевидно, французского не знал, так что, повернувшись на голос, лишь благосклонно взирал на говорливого иностранца.
– Создал ее Таддео Гадди, называется она «Мадонна дель Парто», – продолжал между тем иноземец уверенно, словно завзятый чичероне. – Перевести это название, исходя из нашей традиции, не так-то просто: беременная Мадонна, Мадонна на сносях, Мадонна в ожидании – все будет звучать не совсем корректно. К счастью, в точном переводе нет необходимости, достаточно бросить взгляд на сам образ – и все становится ясно без объяснений. К слову сказать, у этой фрески любопытная история. Она не всегда была в этом храме, ее переместили сюда в 1785 году из церкви Сан-Пьер Маджоре…
Услышав из уст иностранца название фрески и имя ее создателя, отец Луиджи удовлетворенно кивнул и направился к алтарю. Декоратор, уже успевший прийти в себя, лишь мысленно выбранился. Проклятье, такой был удобный момент! Если бы не эти два дуралея, священник уже лежал бы на полу с ножом в спине, а он омывал бы руки в его крови. Впрочем, может быть, они сейчас уйдут, и он тогда вернется к своему блестящему плану. Конечно, второго такого шанса ему не подвернется, придется действовать грубее и прямолинейнее, в лоб, но главное – результат, все остальное – детали. Что ж, он подождет, время еще есть, главное, чтобы незваные гости убрались отсюда поскорее. Но как это сделать? Может быть, попробовать их выпроводить?
Декоратор сделал недовольное лицо и по-французски обратился к седовласому.
– Мсье, не знаю, откуда вы приехали, но могу вам сказать, что это храм, а не картинная галерея, и проводить здесь экскурсии – кощунственно и оскорбительно. Для вас было бы лучше всего покинуть церковь и не осквернять ее своим присутствием.
Услышав такое, косоглазый азиат посмотрел на него весьма звероообразно. Однако его седоволосый спутник лишь улыбнулся и спросил с интересом:
– Вот как? Мои речи оскорбляют веру? А ее не оскорбляет тот факт, что вы пришли в церковь с кинжалом, который, очевидно, намеревались применить, если бы мы не помешали вам своим неожиданным появлением?
Декоратор похолодел. Черт побери, он совсем забыл про нож! Лезвие его скрывал рукав, но ладонь обнимала ручку. Видимо, проклятый иностранец все-таки заметил тот момент, когда он замахнулся на отца Луиджи.
Декоратор сделал быстрый шаг назад, намереваясь со всей возможной скоростью ретироваться, но неожиданно натолкнулся спиной на что-то очень твердое, видимо, колонну. Недоумевая, откуда у него за спиной образовалась колонна, он обернулся и увидел страшную оскаленную рожу азиата, который только что стоял напротив него и вдруг каким-то чудесным образом успел переместиться ему за спину.
Его застукали! Сейчас его сдадут полиции, и чудо уже никогда не случится! Нет, этого нельзя допустить. Если проклятые иностранцы встанут у него на пути, они об этом пожалеют! Два точных удара ножом – и они лягут рядом, а спустя полминуты к ним присоединится и отец Луиджи.
Декоратор хотел ударить седовласого не замахиваясь, снизу, прямо в горло, но внезапно почувствовал, что руки ему не подчиняются. Он опустил голову вниз и с содроганием увидел, что рук у него больше нет.
В следующий миг, однако в голове его прояснилось, и он понял, что руки его никуда не делись, просто хитрый азиат ловко завернул их ему за спину. И, кроме того, не теряя времени, мягко, но очень сноровисто вытащил из руки Декоратора нож.