Рафаил (ЛП)

― Он убил моего отца. Брата. И маму.
Почувствовав, как на глаза навернулись слезы, она не стала вытирать их. Ее руки были парализованы от осознания того, что кто-то видит ее спину. Даже она не могла смотреть на нее, отрастив волосы такой длины, чтобы они служили ей щитом. Защищая ее от прошлого, от которого она бежала столько лет.
― Он не убил меня, ― продолжила она. ― В отношении меня речь шла не о смерти. Вместо этого он схватил меня и отвез в свой дом, расположенный в глухой сельской местности. В дом, куда привозил всех своих жертв.
Мария взволнованно вздохнула.
― Он положил меня в гроб. В металлический ящик с крошечными отверстиями, чтобы я могла дышать.
Она закрыла глаза и тут же перенеслась туда. Ее тело наполнилось страхом, настолько сильным и непреодолимым, что он переполнял ее. Но исповедь продолжала слетать с ее губ. Она знала, что, открывшись о тех событиях, уже не сможет остановиться. Мария обхватила руками свою обнаженную грудь и изо всех сил старалась сохранять самообладание.
― Он удерживал меня там несколько дней, открывая крышку только для того, чтобы давать мне немного воды и куски хлеба для поддержания жизни.
Мария почувствовала, как в ее животе вновь образовалась бездонная яма отчаяния, которая составляла ей компанию все те месяцы.
― Меня морили голодом и держали в гробу столько дней, что я была уверена, что умру.
Лицо Марии залилось слезами, и комната перед ней расплылась.
― Потом он пришел за мной.
Мария вздрогнула при воспоминании о том, как яркое солнце слепило ей глаза после стольких дней в гробу. Она вспомнила боль в теле, когда ее заставляли идти, а ее мышцы сводило судорогой от того, что их пробудили от вынужденного застоя. Вспомнила головную боль от недостатка пищи. Мария посмотрела вниз на свое обнаженное тело. Она припомнила кости, торчащие из бледной кожи, впалый живот, ноги и руки, которые представляли собой лишь бледную кожу, натянутую на кости.
Мария всхлипнула, но продолжила рассказ.
― Он привязал меня к деревянному столу за запястья и лодыжки, животом вниз. И начал вспарывать мою плоть. Он срезал с меня кожу кусками, словно я была коровой, а он сдирал шкуру.
Девушка почувствовала нож в спине, будто снова оказалась на том столе. С трудом сдержала крик, снова чувствуя, как с ее истощенных мышц стягивают кожу.
― Когда он взял все, что хотел, то положил меня обратно в гроб, лицом вниз. Оставил меня там с болью без какого-либо облегчения. Кормил меня через отверстие в дне гроба. Отверстие, через которое я могла блевать, когда боль и воспаление становились слишком мучительными.
Мария вздрогнула, вспомнив те смутные дни, когда не было ничего, кроме агонии.
― Он снимал небольшой кусочек моей кожи за раз. И оставлял на несколько недель в промежутках между этими пытками.
Она потрясла головой.
― Я не знала почему. Я была так истощена ментально и физически, что даже не задумывалась об этом.
Она сделала глубокий вдох.
― Я знала, что умру. Понимала, что погибну в темноте металлического гроба, и никто не будет тосковать по мне. Моя семья была убита, и все ради того, чтобы он мог схватить меня и лишать плоти. У меня не осталось никого, кто любил бы меня, если бы я сбежала. Это было бессмысленно.
Мария почувствовала трепетание в груди ― знакомое колебание энергии, которую ей удалось обрести в тот роковой день. Желание бороться. Желание выжить, несмотря ни на что.
― Я никогда не была религиозным человеком. Мы не посещали церковь. Мои родители были скорее приверженцами движения «нью-эйдж» (прим.: обобщающее название религиозных движений, к которым относят различные культы и секты), чем традиционной религии. Но когда я лежала там, то молилась Богу о том, что, если Он освободит меня, я посвящу Ему свою жизнь.
― Я бредила и разговаривала с божеством, к которому никогда раньше не обращалась. И была уже близка к смерти, когда услышала, как в комнату врываются люди. Вокруг было много голосов, которые, как я была уверена, мне просто почудились. Я услышала, как меня зовут.
 
Мария улыбнулась сквозь боль.
― Я решила, что умерла и попала на небеса, а голос, который слышала, был голосом моей матери, приветствующей меня дома.
Голос Марии прервался, и ей потребовалось несколько мгновений, чтобы вновь обрести его.
― Крышка гроба была поднята, ― сказала она, прочистив горло, ― и меня залил свет. Самый яркий свет, который я когда-либо видела. Вдалеке раздался звук выстрела. Меня бережно вытащили из гроба чьи-то руки. Это были руки не Уильяма Бриджа, а человека в темно-синей форме. Человека, который прошептал мне, что я в безопасности. Что они нашли меня. Что со мной все будет хорошо.
Мария закрыла глаза и подняла лицо к потолку, будто снова оказалась в сиянии яркого света в тот день.
― Но все, что я могла видеть, ― это льющийся свет, словно от прожектора, и его луч был направлен прямо на меня.
Мария улыбнулась.
― Это был Бог, я знала это. Он услышал мою молитву. Спас меня в самые темные времена. И я знала, что это произошло не просто так. Но не понимала причины.
Мария распахнула глаза, и ее разум прояснился.
― Теперь понимаю.
― Я оказалась единственной, кто выжил, ― сказала она, и почувствовала тяжесть в груди, с которой жила долгие годы. ― В его доме находилось семь девушек, все в гробах.
Чувство вины разлилось по ее венам. Чувство, от которого она так и не смогла избавиться.
― Я была единственной, кого они нашли живой. Со всех нас сдирали кожу и морили голодом. Но я все еще дышала. Мое сердце билось. Они убили Уильяма Бриджа, когда он попытался открыть огонь по офицерам, которые нашли нас. Наш похититель был мертв… а я была единственной спасенной.
Мария чувствовала, как холодный воздух обволакивает ее обнаженное тело. Рафаил молчал. Ее сердце сжалось. Она надеялась, что он найдет утешение в том, что она тоже носит шрамы, нанесенные ей. Что она тоже была разрушена, и, возможно, не подлежит восстановлению. Надеялась, что он сможет понять…
Девушка опустила голову в разочаровании. Ее руки безвольно обвисли по бокам, и она уже собиралась обернуться, как вдруг замерла, почувствовав, как мягкие губы прижимаются поцелуем к одному из ее шрамов. Мария напряглась, а ее глаза наполнились слезами, когда она почувствовала, как Рафаил обхватывает ее за бедра и нежнейшим образом ласкает их. Она затаила дыхание, пока он целовал каждую полоску, содранную с ее спины. Каждый плотный темно-красный шрам, который, как она знала, он видел перед собой ― те следы, которые она никогда не видела сама.
Мария застыла на месте, пока Рафаил поклонялся ее истерзанной коже, словно паломник у алтаря. Нежные прикосновения изгоняли из ее разума и сердца все тревожные воспоминания и чувства. Ночь была тихой, и луна освещала их своим сиянием. Марии казалось, что они находятся на сцене ― две израненные души, нашедшие друг друга при самых невероятных обстоятельствах. Что-то невероятно сильное и непреодолимое толкало их друг к другу, и каждый из них избавлял другого от его страхов и боли.
Она прикрыла глаза, когда Рафаил провел руками по ее бокам, ребрам и спустился вниз. Он ласкал ее с такой теплотой, что ее сердце учащенно забилось. Она почувствовала, как он выпрямился во весь рост. И склонился над ее искалеченной плотью. С благоговением, преклонением… и обожанием.
Положив руки ей на плечи, Рафаил развернул Марию лицом к себе. Она опустила взгляд. Он положил палец ей под подбородок и поднял ее голову. Когда она встретилась с его глазами, оказалось, что они утратили свою холодность, и вместо этого в них появилось янтарное сияние. Он был таким высоким и внушительным. И все же она никогда не чувствовала себя в такой безопасности.
Наклонившись вперед, Рафаил осторожно приблизил свой рот к ее губам, задержавшись возле них. Его глаза встретились с ее глазами, ища в них что-то, чего она не понимала. Затем, он неуверенно накрыл ее рот своим, и Мария почувствовала себя так, словно вновь оказалась на пути света, ослепленная глубочайшей благодатью. Тепло разлилось по ее костям и конечностям, спокойствие проникло в ее кровь и запульсировало в ее хрупком сердце, оживляя его чем-то сродни блаженству.