Ремесло Выживания (СИ)

— С этой статьёй тоже будет связана какая-нибудь лабораторная работа?
— Обязательно, хотя мы не будем ничего мастерить, но повторим опыт Эйнштейна с вычислением характеристик молекул и атомов на основе броуновского движения. — Я покрутил мел в руках. — Следующая статья: «Время относительно». До Эйнштейна ученые, в частности Исаак Ньютон, считали, что время в любой точке пространства течет одинаково. Специальная или частная теория относительности, опубликованная Эйнштейном в июне 1905 года, шла вразрез с этим, на первый взгляд очевидным, фактом. Хотя сегодня теория Эйнштейна общепризнанна, ее следствия могут показаться странными. Например, вы с другом точно сверили часы. Затем ваш друг облетает вокруг света, а вы все это время остаетесь дома. Когда он возвращается, его часы чуть-чуть отстают от ваших. С вашей точки зрения, время для вашего друга-путешественника текло медленнее. Конечно, при обычных, земных скоростях разница в показаниях часов будет бесконечно малой. Однако по мере приближения к скорости света можно заметить не только замедление времени, но и сокращение размеров тел, а также увеличение их массы. Согласно теории Эйнштейна, одинаковым в любой точке пространства является не течение времени, а скорость света. — Дождавшись пока они закончат конспектировать я продолжил. — Подобная теория открыла ученым путь к межзвездным путешествиям, но исследования в этой области оказались бесперспективными.
— Каким образом теория относительности связана с космическими полетами? — Спросила Сая не поднимая руки.
— Речь идет о сверхсветовых двигателях, из-за увеличения массы и сокращения размеров тела слишком сильно разогнаться не получится, даже в полтора раза скорость света не превысишь, просто перешагнуть рубеж уже очень сложно, и требует нескольких хитростей. При этом расстояния в космосе измеряются в световых годах, пути которых свет проходит за год. Вот и выходит, что при полете на таком космическом корабле, время для тебя будет идти очень медленно, чисто субъективно это будут месяцы, возможно годы, но для всего остального мира пройдут сотни, а то и тысячи лет, в зависимости от того как далеко лететь. Поэтому данный проект забраковали, хотя мне известно три, принципиально отличающиеся друг от друга, конструкции сверхсветовых двигателей.
— Это безумие какое-то… — Пробормотала Сая. — Скажи…те, сенсей, какие еще безумные околонаучные и откровенно фантастические теории вы собираетесь нам преподавать?
— Все, что вы пожелаете узнать. — Я хмыкнул, сложив руки на груди. — Если у вас будет желание я готов предоставить вам любые доказательства существования подобной технологии, даже собрать вместе с вами рабочий прототип.
Только сказав это я понял какую глупость сморозил. Собрать движок действительно не проблема, но помимо целой кучи недостатков у него есть и парочка неоспоримых достоинств, одно из которых реактор. Подобные двигатели работали не на жидком топливе, а благодаря внутрикорабельным реакторам, что тут же решало основную проблему современного освоения космоса.
Ведь самое дорогое в ракетостроении это вывести корабль за пределы земной атмосферы. Например, для того чтобы вывести одного человека в космос потребуется кучка стодолларовых купюр сопоставимая с эти человеком по весу. Кому-нибудь вообще приходило в голову измерять деньги килограммами? Но двигатели будущего, пусть и откровенно отстойные, вообще без проблем решают этот вопрос.
— Правда? — Сая удивленно вытаращила на меня глаза.
— Правда. — Прикинув все за и против, я продолжил стоять на своем, двигатели дерьмо, но они работают. — Вам правда потребуется для его работы электричество, очень много электричества, но мы можем обеспечить его запуск в лабораторных условиях на малых мощностях.
— Хорошо. — Она кивнула.
— Прекрасно, давайте продолжим. — Со вздохом я написал на доске уравнение, которое стало синонимом имени Эйнштейна. — В сентябре 1905 года Эйнштейн опубликовал еще одну статью, которую считают математическим приложением к его специальной теории относительности. В нее вошло уравнение, ставшее символом его вклада в науку: E=mc². Согласно этому уравнению, энергия, высвобождаемая при делении атома, равна потере массы, умноженной на квадрат скорости света. E — Энергия, которая равна m — массе, а c² означает скорость света умножить на скорость света, или 299 792 километра в секунду умножить на 299 792 километра в секунду. Поскольку c² невероятно огромно, небольшое количество материи можно превратить в громадное количество энергии, если всего один килограмм любого вещества полностью превратить в энергию, то мы получим двадцать пять миллиардов киловатт-часов электроэнергии. Если взять среднего японца, потребляющего восемь с половиной тысяч киловатт в год, то мешок мусора весом в один килограмм обеспечил бы вас электроэнергией на три миллиона лет. — Я с улыбкой смотрел на вытянувшиеся лица учеников и гостей.
 
— И почему тогда так никто не делает? — Подал голос Хисаши, нахмурив брови.
— По многим причинам. Например в атомной бомбе используется именно это уравнение, инициируется реакция и атомы урана разбиваются на атомы меньшей массы, теряя в процессе одну десятую процента массы. Одна тысячная часть, Иго-сан. Для наглядности бомба «Малыш», сброшенная на Хиросиму, содержала шестьдесят четыре килограмма урана, но в цепной реакции участвовало всего семьсот грамм. — Глаза слушающих меня людей в ужасе расширились. — В энергию перешло чуть больше шестисот миллиграмм активного вещества, что дало взрыв примерно на пятнадцать килотонн. Одно неверное движение и никого живого на десятки километров вокруг не будет. Не забывай также, что в процессе реакции один атом раскладывается на группу других, которые уже не так активны и инициировать реакцию повторно может уже не получиться. — Дальше мы продолжили обсуждать биографию Эйнштейна.
Когда урок закончился я опустился в преподавательское кресло, наблюдая за собирающимися учениками. Боже, неужели преподавать и правда настолько сложно? Пытаешься объяснить им прописные истины, хотя сказать по правде в некоторых моментах я увлекся и зашел дальше чем следовало, а у них ни единого проблеска интеллекта в глазах. Вот сидишь и думаешь: это они ничего не могут понять или я не могу нормально объяснить?
— Знаешь, малыш, по-моему ты перестарался. — Подошла ко мне Кирико. За её спиной собрались остальные гости.
— Может быть. — Я хмыкнул, проигнорировав «малыша». — Не ожидал, что все будет так плохо. Какой смысл в учёбе, если они вообще не думают? Уверен, если отобрать у них конспекты и через неделю спросить о теме урока, не все вспомнят, что мы говорили об Эйнштейне.
— Всё не так плохо. — Вступила в разговор Юрико.
— Вы сами-то в это верите? — Я окинул взглядом подслушивающих учеников и со вздохом встал. — Ладно, мое дело маленькое, пять часовых занятий в неделю, а что они из этого вынесут уже их дело.
— Что, даже не постараешься вложить в них свои знания? — Кирико нахмурилась.
— Я дам им всё, что они пожелают взять, но бить палкой до тех пор пока они не возьмут всё, что я могу дать не буду. — На подобное никто не стал возражать и мы спокойно разошлись, мои занятия всегда стоят последними в расписании.
На выходе я дождался Саэко и дальше мы пошли вместе. Возможно мне, как учителю, и не стоило так поступать, но секрета из наших отношений никто не делал. Но и наглеть тоже не стали, никаких поцелуев или объятий, просто шли рядом.
— Знаешь, слушая тебя сегодня, я все больше задавалась вопросом: почему ты вообще ударился в религию? — Спросила она.
— Уж не Сая ли тебя покусала? — Я хмыкнул, скосив на неё глаза. — Голова еще не опухла от знаний, уверена что после научной лекции хочешь послушать еще одну, по философии и культуре?
— Иногда мне кажется, что тебе нравится звучание собственного голоса. — Она фыркнула, стараясь задавить смешок от собственной шутки.
— Все дело в отношении. Представь себе археолога, которому нужно рассказать о своей находке. Один совершенно не ценит то, что нашел и обозначает находку не иначе чем «мусор», «осколки прошлого» и тому подобное. Второй же дорожит находками, каждый глиняный черепок он обозначает «сокровищем», рассказывает об узоре на нем, и времени когда он был создан. — Я с легкой улыбкой кивал своим словам. — Для меня все эти знания — ценнейшие в мире сокровища, и всякий раз когда я говорю о них, мне хочется воскликнуть: «Посмотри, как это прекрасно! Оцени, сколь ценны эти истины!».