Великий князь Владимирский (СИ)

К месту прорыва рванулись тумены правого и левого крыльев, стремясь поддержать Субэдэя. Кучи мертвых людей и лошадей мешали им ударить дружно и завершить разгром. По этой прущей стене врага палили орудия и стреляли арбалетчики, однако противник уже почувствовал победу. Резерв Батыя стронулся с места и продвинулся вперед, готовый отразить удар моей кавалерии, если я решу повторить недавний маневр своей конницы.
— Казимир, готовься! — приказал я. — Как только терцию сомнут, бей. Нельзя дать им возможность выйти нам в тыл. Если сможешь, после того, как остановишь латников, отходи вправо, к князю Ярославу, или влево, к Бачману. Сзади встанет Федор Горелый, ты и сам не спасешься, и его погубишь, если попытаешься вернуться.
— Понял, князь. Сделаю.
— Федор! После удара поляка, ты займешь место Казарина.
Последние шеренги обреченной терции стали прогибаться назад, готовые вот-вот лопнуть.
— Вперед! — махнул рукой Казимиру.
Клин ударного отряда, с примкнувшими к нему тевтонцами, начал разгоняться. Когда они домчались до места боя, монголы прорвались-таки, но выскочить в наш тыл не успели. Страшный грохот сокрушительного удара жандармов на мгновение заглушил все остальные звуки. Разметав передние ряды, они бросили длинные копья и взялись за булавы, тесня врага к гуляй городу. Выжившие пикинеры и алебардщики, прижатые к редуту, кололи в спины и рубили прижатых уже к ним копейщиков Субэдэя. Терция Федора Горелого устремилась за Казимиром и встала на месте, где полегли их коллеги, надежно перекрыв проход между вторым и центральным редутами. Остатки разбитой терции отступили в тыл, вынося с собой раненых соратников.
— Труби! — велел я трубачу подать сигнал Казимиру, что он может пробиваться к спасению.
Надежда, что наши услышат, среди шума битвы, была мизерной, но все же … К моему удивлению, жандармы все же услышали и свернули влево. А может сам Казимир понял, что пора. Только треть отряда прорвалась и помчались к Бачману, вдоль внешней стороны щитов гуляй-города. Рассвирепевшие монголы бросились за ними, но быстро кончились под арбалетными болтами, бившими их в упор.
Отброшенные латники перегруппировались и насели на терцию Горелого, но запал иссяк и напор ослабел. Пикинеры легко удерживали всадников на расстоянии, а стрелки сокращали их количество с катастрофической, для Батыя, быстротой. Сражение замерло на одном месте, и если мы почти не несли потерь, то противник падал на землю пачками. Поняв, что так потеряет вскоре все войско, хан приказал отходить. Закачались сигнальные флаги, передавая волю полководца. Пушки рявкнули в последний раз в спину отступавшим и на поле боя смолк лязг и грохот, которых сменили вопли покалеченных людей и животных.
— Я все сделал, как и обещал, — сказал, криво улыбаясь, подъехавший Казимир.
Ты смотри! Весь доспех во вмятинах, кое-где из-под железа капает кровь, но живой. Не ожидал. Кивнул ему, снял с руки массивный золотой браслет и протянул герою.
— Держи. Это не награда, а знак отличия. За невозможное. Награда будет впереди, после победы.
— Спасибо, князь.
— Сколько выжило?
— Жандармов две трети. Сгинули рыцари ордена и слуги. Может кто и не погиб, когда спешили, но там такая давка была! Скорее всего — затоптали.
— Сходи к лекарям, пусть посмотрят. Весь в крови. С теми, кто остался на поле боя сами разберемся.
Я сидел на коне, в одиночестве, и ждал докладов о потерях. На месте прорыва суетились люди, разбирая и сортируя завалы из тел. Арбалетчики и гарнизоны редутов тащили запасные щиты и рогатки для заделки брешей в гуляй-поле, и связки болтов, взамен израсходованных. К лекарям, расположившимся в палатках за моей спиной, тянулась длинная вереница носилок со стонущими ранеными. Густо пахло кровью, мочой и дерьмом. Вот он, настоящий запах победы. Правда, до победы еще далеко.
— Терция Казарина всё, — доложил Федор. — Он сам и половина его людей на небесах. Из другой половины на ногах три сотни. Остальные не бойцы, многие не выживут.
— Поставь уцелевших в тыл, там, где сам раньше стоял. Будут резервом, займут места павших. Что по людям поляка и арбалетчикам?
 
— Считают. Уцелевших мало. С трупами монголов что делать?
— Всех, кто внутри наших порядков, сбросьте в Днепр. А те, что за гуляй-полем, пусть валяются.
— Смотри, князь, что нашли в ушах коней и людей, — Протянул Горелый ко мне ладонь, с лежащими на ней серыми комочками.
Взял один и пригляделся. Ба! Да это же воск, завернутый с материю. А я все пытался понять, почему противник не использует звуковые сигналы. Помнят про мои Иерихонские трубы. Я на них и не рассчитывал, так что с собой в поход не брал (Пургаз узнав о том, чуть не плакал), но они сослужили еще одну службу, даже оставшись в замке. В бою почти ничего не слышно, а теперь и подавно, с такими берушами.
Подсчет потерь занял еще два часа. Итог следующий: погибших в терции Казарина 1300 человек, раненых 1400, в отряде Казимира 270 убитых, 40 раненых, в остальных отрядах 200 убитых и 250 раненых. Всего в последнем бою погибло 1770 человек, было ранено 1690. День заканчивался, сегодня воевать больше не будем.
— Как думаете, сколько их там валяется? — спросил у командиров, собравшихся вокруг меня.
— Вместе с той падалью, которую сбросили в реку, думаю уложили не меньше 10 000, - задумчиво протянул дядя.
— Больше, — возразил князь Мстислав Давыдович. — Не забудь про хашар, там не меньше девяти-десяти тысяч. И все мертвы.
— А! — отмахнулся Ярослав Всеволодович. — Это просто мясо. Кто их считает?
— Я прикинул, пока таскали трупы к воде, что внутри гуляй-поля мы перебили около 7 000, да снаружи тысяч пять, да утром три-четыре, — вмешался Петр из Вщижа. — Так что и без возниц около 15 000-16 000.
— Нужно было ударить, когда они отступали, — укоризненно посмотрел на меня князь Ярослав.
— Нет. Батый ждал. Заметьте, что сегодня погибли те, кого хан набрал из побежденных племен. Сами монголы и ветераны из прошлых компаний, стояли сзади и почти не пострадали. Так что, дядя, если бы ты с Бачманом погнались за отступавшими, вас встретили бы отборные части, и я остался бы, в результате, без кавалерии. Похоже случилось под Коломной.
— Монголы любят нападать на зарвавшихся преследователей, — покивал Ильхам-хан. — Сам не раз попадал в подобные ситуации.
— Есть еще один момент, нам в плюс. Остатки воинов из недавно присоединенных племен прекрасно знают, как к ним относятся завоеватели. Но если раньше непобедимость монголов и добыча удерживали их от дезертирства, то после сегодняшнего сражения эти оковы пали. Надеюсь утром Батый недосчитается части своих войск.
— Хан тоже это понимает и будет настороже, — скептически поглядел на меня Бачман. — Там много половцев. Было. Я слышал их крики во время боя. Может попробовать переманить?
— Рискованно. Я не уверен в них. Вот когда победим, тогда ты можешь забрать выживших себе. А в разгар сражения не хотелось бы получить удар в спину.
Половец кивнул, соглашаясь.
— Подведем итог. У Батыя осталось около 25 000. И неподвижный обоз за спиной, которым некому управлять. Теперь для него уже без вариантов, или победить, или умереть. И только в этом месте. Пространства для маневров у него раньше было мало, нынче же его совсем нет. Мы потеряли 4000 убитыми и ранеными. Итого в строю 12 000. Соотношение сил чуть-чуть изменилось. Но! Хан потерял не самые лучшие части, а мы одну из лучших. Так что еще ничего не решено. Ждем завтрашний день. А теперь — всем отдыхать. Андрей, ты останься, есть разговор.
Когда все ушли, спросил у разведчика:
— Сколько у тебя людей в округе?
— Две сотни.
— Мало. Связи с родами кочевников, которые уцелели, есть?
— С черными клобуками и приднепровскими половцами.
— Смогут твои уговорить их вождей напасть на разбегающихся монголов, если победим?
— Уже, — улыбнулся Андрей. — Они не верят, что такое возможно, но если увидят их бегущими, да еще мелкими отрядами, то и без уговоров набросятся. Ненавидят монголов. И есть за что.