Подземелье Иркаллы (СИ)
— Мой отец женился на чужеземке. И она родила ему меня.
Мирослав усмехнулся, пренебрежительно указав на Акме:
— Она красива. Да и только. Других талантов, достойных будущего правителя Шамшира, у неё нет.
— Тогда почему ты всё ещё держишь её своей пленницей и не отдал одному из своих воинов? Или всем воинам сразу? Я слышал, ты так делаешь, — спокойно спросил Сакрум, и шамширцы кровожадно осклабились.
— Потому что я не кобыла, которую можно просто так взять и продать, правитель, — ответила Акме, вскидывая на него свои непроницаемо чёрные глаза, и тотчас пожалела о словах своих.
Музыка затихла, гости замолчали. Сакрум медленно приблизился к ней и ледяным тоном произнёс:
— Ты — всего лишь женщина. Красивая. Но твоя красота не даёт тебе право распоряжаться своей судьбой. Твой хозяин — твой муж. Но ты не замужем. Посему Мирослав будет приказывать тебе. Или я. Если захочу тебя себе в подарок.
Акме нервно сглотнула, но продолжила открыто смотреть на него. Эти неживые пронзительно серые глаза завораживали. Хотелось сбежать и спрятаться.
— Сядь ближе ко мне, — приказал Сакрум, и девушка придвинулась вплотную к его креслу. Он скользнул заворожённым взглядом по её профилю, налил вина и отдал кубок ей. Акме сделал глоток, и вскоре дышать стало легче.
Акме принялась есть и пить, порой отвечала на вопросы Сакрума о своём прошлом, большая часть из которого была выдумкой. Рядом с нею успокаивающе щебетала Августа. Нарядность её и то дружелюбное внимание, что ей уделяли, кружили ей голову, и девочка становилась неосторожна в высказываниях, что заставляло Акме предостерегать ребёнка строгими взглядами. Сатаро сидел слишком далеко, чтобы участвовать в их беседах. Он мог лишь смотреть на неё, но беседами развлекать других дам. Акме была стиснута между правителем Саарды и сыном правителя Шамшира. Два главных зараколахонца, и девушка пила вино с ними за одним столом.
Вскоре крепкий напиток начал действовать на гостей самым опасным образом, и те пускались либо в пляс, либо завывали вместе с музыкантами, либо развязывали себе языки.
Акме прислушивалась к каждому шороху, особенно, если речь заходила о политике Архея. Мирославские «военачальники» в полголоса или во всеуслышание обсуждали добытые сведения об армиях Карнеоласа или Полнхольда. Акидия просила у Верны помощи, но получила решительный отказ за казнь нескольких пойманных вернцев на её территории.
— Отчего вы не желаете присоединиться к всеобщей борьбе против Кунабулы? — подала голос Акме своим наигранно невинным голоском.
— Кунабула — не наша забота, — отвечал Мирослав, опрокидывая в себя ещё полкубка вина.
— У нас есть горы, где мы можем укрыться, — заметил раскрасневшийся от вина Цере.
— Не лучше бы устранить беду, пока она дремлет? — парировала Акме, после быстро оборвала эту тему, рассмотрев в ней уйму опасностей.
— Да какое дело тебе до Кунабулы теперь, Акме Рин? — улыбалась Реция, играясь с Августой, от которой пришла в восторг. — Отныне ты здесь. Скоро Цесперий привыкнет и вовсе не сможет без тебя обойтись.
Фавн пробовал отшутиться, Мирослав строго взглянул на дочь.
— Разрешите пригласить вас на танец, сударыня Акме? — к ней подошёл высокий молодой мужчина со светлыми волосами; тон его был небрежен, глаза сверкающи и бесстыдны.
— Ягер, — властно проговорил Мирослав, поднявшись из-за стола. — Эта барышня уже занята. Изволь найти себе другую.
Под гром громогласного и беспардонного смеха Ягер изобразил поклон, за ним спрятав гнев, отразившийся в его глазах.
— Разрешите пригласить?.. — Мирослав с улыбкой протянул ей руку, Акме приняла его предложение и подумала, что если бы взглядом можно было убить, Каталина и Сатаро сделали бы это незамедлительно.
Мирослав вывел свою даму на тёмную, освещавшуюся несколькими кострами, площадку, присоединившись к танцующим. Акме решила, что в Верне едва ли были приняты чинные танцевальные фигуры, подобные фигурам при дворе Кеоса, и оказалась права: пары без замысловатых па кружились независимо друг от друга и беседовали.
Для Акме, родившейся будто в стихии танца, не составило труда грациозно влиться в ритм, воедино слиться с музыкой лютен и флейт. К тому же, сломанные ребра давали о себе знать при каждом резком движении.
Мирослав молчал первое время, будто наслаждаясь плавностью и очарованием своей загадочной партнёрши. Он не сводил с неё глаз, без надобности руку свою клал на её талию, плыл вместе с нею, вместе с нею летел и улыбался темной, хитрой улыбкой.
— Уж точно ты не простолюдинка, если умеешь так танцевать, — сказал Мирослав, наконец.
— Имеет ли значение моё происхождение? — пробормотала Акме.
— Здесь — нет. Здесь все равны.
— Все равны, владыка? Отдашь ли ты дочь свою тому, у кого нет ни положения, не денег?
— Я отдам её тому, кого она полюбит и кто полюбит её. Моего положения и моих денег достаточно. Я великодушный.
— Будь же великодушен и ко мне, повелитель, — тихо произнесла Акме, не сводя с него глаз.
— Проси, о чём желаешь.
— Неужто не отпустишь меня?
— Куда же ты поедешь? — Мирослав даже не пытался разыграть изумление. — В Архее бушует война, и ты на ногах не стоишь.
— Но как быть с моим долгом целительницы? Война уносит жизни тех, кого ещё можно спасти, — разыграв послушание, отвечала девушка.
— Долг свой ты можешь исполнить и здесь. Верне нужны целители. У Цесперия есть помощники, но они не учились в Орне.
«Чтоб тебя!»
— Не могу понять, как ты оказалась в Куре, — пробормотал Мирослав. — Пока мы путешествовали по землям Полнхольда, коцитцы напали на нас, да схватили нашего Элея. Но, пока мы добрались до Кура, он был уже мёртв. За ним пришли мы, привезли же вас. Сатаро мы и вовсе уже не надеялись увидеть снова.
«Он меня не отпустит. Я сгнию здесь заживо».
Танец вскоре закончился, и повелитель Верны вместе с эрсавийской целительницей вернулись на свои места.
На вопросы о Куре Акме отвечала крайне неохотно и, несмотря на разыгранное добродушие, в ход пускать начала неприкрытое раздражение. Августа погрустнела, и даже Реция более не могла развеселить девочку угощениями.
— Полагаю, на сегодня достаточно расспросов, — холодно заметил Цере, строгим взглядом хлестнув безмерно любопытных гостей. — Если вам столь любопытен Кур, предлагаю вам съездить туда и все увидеть своими глазами. Я видел однажды, и мне хватило.
— Если госпоже Акме Рин посчастливилось посетить его, отчего бы и с нами впечатлениями не поделиться? — усмехнулась Каталина, и была тотчас награждена строгими взглядами повелителя, Цере и Цесперия.
— Если Мирослав позволит, отвезу тебя туда завтра же, — заявил Сакрум, люто поглядев на Каталину, и та прикусила язык. — Боюсь, тебе там не понравится.
В душе Акме поднялась волна негодования, и она ядовита бросила любовнице Мирослава:
— Ты точно придёшься им по вкусу. А знаешь ли ты, как они любят развлекаться с такими смазливыми жертвами, как ты? Кто-нибудь из дикарей выберет тебя и насильно сделает своей женой. Если ты будешь сопротивляться, они оприходуют тебя целой группою. После, если не сможешь ты родить им сына, начнутся пытки: они переломают тебе кости, изуродуют кожу, при этом непременно начнут с лица. Постригут налысо и выжгут глаза. Позже, если, все же, завоюешь ты их милость, они перережут тебе горло на одном из сотен столбов Кура. Страшнее всего то, что я и земляки твои видели одну такую жертву. Полагаю, она так и осталась висеть на том столбе…
Каталина молчала, глядя на Акме и злыми, и испуганными глазами.
Глухой низкий, преисполненный нездоровой угрозы, голос девушки, все ещё надломленной, не пришедшей в себя, опустил на стол напряженную тишину. Никто вслух не осудил её, но Акме быстро пожалела о своих словах, ибо от наигранного ореола наивности и лёгкой беспечности не осталось ничего. Они коснулись её истинной натуры. И обратно Акме уже не могла перевоплотиться. Гаральд так и не научил её играть.