Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ)

Сам удивлялся порой, как снова все изменилось. Засыпая, еще мог вспомнить, как сворачивался калачиком на земле, а до этого — недолго — считал своим домом тот, просторный, с широкой верандой, выходящий в сад с огромными бабочками. Здесь не видел таких…
А там, в племени Седого, разве не принимал он как есть сон среди остро пахнущих шкур и вороха трав, которые сам же и собирал?
Есть ли я вообще? — спрашивал себя порой. Так много всего… и все проходит сквозь меня, словно свет через неглубокую воду, не задерживается.
И возражал сам себе: но я нашел место, где меня любят, где принимают таким, как есть, где я по-настоящему нужен. Радушие Шима, Сули и прочих грело. Но он не понимал, каково его место. Слабенький целитель? Забавный полукровка? Источник баек о дикарях и лесе?
Я хочу быть собой. Я хочу быть нужным, быть другом… я сумею, — повторял, словно заклятье — не вслух.
Несколько дней прошло. Огонька по-прежнему навещала Атали. И просто так, и учила входить в транс, пробуждая память. Что-то изменилось в ее поведении, и однажды девочка проговорилась, что приходит тайком от Лайа. Ей Огонек поверил, но в незнание Главы Обсидиана — нет. Почему-то терпит пока, надо будет — всерьез запретит, и Атали не пикнет. Она хоть мнит о себе много, не сможет пойти против воли тетки и матери.
Про дикарей ей больше не было интересно; снова и снова расспрашивала о жизни южан — Огонек уже взмолиться был готов, он устал говорить, что, не считая прииска, прожил у них от силы две луны — и не упускала случая вернуть возмущение ими. Да если бы свое… Бесконечные девчонкины “Лайа считает, аньу правильно говорила…” досаждали хуже зудения комара над ухом.
— Ну скажи, чем они насолили тебе? — не выдержал он однажды. — Ты прямо как… пересмешник: чужие слова, а в голове пусто!
— Неужто?! — злясь, она становилась очень красивой.
Но полюбоваться Огонек не успел — его скрутила липкая, тошнотворная волна ужаса. Хотелось спрятаться под кровать… нет, еще хуже — прорыть нору в земле…
— Ну как, понимаешь теперь? — слегка покровительственно произнесла Атали.
— Что это было? Ты же айо, — пробормотал мальчишка, приходя в себя. — Ты не можешь…
— Со мной занимаются, — Атали поджала губы, вскинула подбородок… но честность оказалась в ней сильнее самолюбия. — Хотя если по правде, это все он…
Указала на браслет, украшавший запястье. Тисненая кожа, золото, солнечный камень — и пара цветочных венчиков из обсидиана и какого-то незнакомого темно-синего камня.
— И Соправители, и их наследники с детства учатся — кто Внешней, кто Внутренней Силе вдобавок к природной. Еще Лайа будет учить меня оставлять тело… но мать против, — вздохнула девочка, перевела взгляд на браслет, огорченно сказала:
— Я почти выпила золото…
— Буду впредь с тобой осторожней, — сказал Огонек не то в шутку, не то всерьез. — Расскажи об уканэ, про их Силу я не знаю почти. Только не показывай на мне! — прибавил поспешно.
— Одни могут… читать души людей, но не мысли. Другие видят прошлое, говорят с местом, где что-то случилось. Еще реже появляются сновидцы. Очень редко, но рождаются те, кто может предвидеть будущее. Особое искусство — набрасывать на место или вещь невидимый полог, который вызовет страх или радость. Могут запечатать и память… и раскрыть ее. Из таких Лайа.
— Но другие… кому такое понравится? Их должны ненавидеть!
— А их и не любят куда больше айо, — серьезно произнесла Атали. — Только уканэ рождаются редко, и сильных среди них — мало. Те, про кого знают, носят серебряные браслеты — замкнутое само на себя серебро не дает возможности пользоваться Силой… Только высшие и их доверенные лица свободны.
— Но они могут… подчинить своей воле всех!
— Нет. Это редкий дар. Обычно все, что может и сильный — воздействие временное. Личность стереть и переделать нельзя… разве только заставить забыть, — Атали покосилась на Огонька. Тот кивнул, внимательно слушая.
— Около ста сорока весен назад родилась девочка… о ней до сих пор говорят с ужасом. Она была… чудовищем. Она могла стереть саму суть человека и создать заново что угодно… — Хмыкнула: — Да, тебе есть с чем сравнить: тот, у кого ты жил на юге, точно такое же чудовище, только он айо.
 
— Ну… с ней-точто было? — вернулся к прежнему Огонек.
— Она играла со своим даром, толком не умея им пользоваться… но была слишком неосторожна. Поэтому ее смогли убить — в девять весен. До сих пор Сильнейшие вздрагивают при попытке представить, как могло бы сложиться, окажись у девочки опытный и хитрый наставник. Даже родители ее были рады смерти дочери… а вот почему живет тот, на юге? Неужто им нравится сидеть у жерла проснувшегося вулкана?
— Отстань, не знаю, — с досадой, и спросил: — Уканэ — это чаще женский дар?
— Не только, но женщин больше.
— А кто мешает нескольким таким сговориться и объединить усилия?
— Ты не понимаешь, — Атали глянула привычно-снисходительно. — Если ворон, цапля и попугай закричат одновременно, это будет просто гвалт, а не одна большая цапля. Вот айо могут при должном умении объединить усилия… и делают это.
— А подчинять своей воле исподволь?
— И такое было. И не раз, кажется… Но в прежние времена. Плохо закончилось, и не только для зачинщиков. Пойми, обладающий достаточной Силой чувствует, когда подвергается чужому воздействию. Другой вопрос, что не всегда может этому противостоять. Но если вдруг — сможет? Тот, кто пытался, уканэ — считай, выдал себя.
— Щит, — вполголоса проговорил Огонек.
— То есть?
— Щит от чужой Силы…
Тот, на Юге, его не ставил… во всяком случае, не всегда. Обмолвился как-то, что достали упреки брата.
Здесь, в Тейит, он много наслушался о том, кто Кайе на самом деле. Хотя и в Астале уже понял… Но одно дело понять самому, другое — слушать чужих, которые наслаждаются рассказами всяких ужасов — и тем, как надо бы избавиться от подобного существа. Поначалу злился и старался уйти или хоть не обращать внимания — пусть говорят… Потом смирился. Только вот до сих пор никак не желал складываться воедино образ резкого, грубоватого, но в целом доброго и веселого товарища, который так много дал Огоньку, ничего взамен не прося, кроме дружбы, и жестокой неукротимой твари, сжигающей леса и убивающей людей проще чем комаров. Нет, он знал, что это так и есть. И шрамы на боку напоминали — всё так. Только вот…
— Ты что, заснул? — донеслось обиженное.
Атали, девочка с длинной косой, узким и острым личиком. Он чувствовал ее Силу — иную, чем у южан. Сила эта перекатывалась бусинами-каплями, казалось, ее можно перебирать в пальцах, как ожерелье.
— Ты сейчас стал таким… Порой я тебя боюсь, — сказала она, и глаза ее, неподвижные в моменты тревоги, казались непомерно большими.
— Меня? Но почему, Атали?
— В тебе горит темное пламя, хоть и небольшое… вот такое, — она показала кончик мизинца, — Хоть ты и не хочешь признать этого.
Нашла, кого пугаться, в мыслях невесело говорил подросток. Если бы увидала его… Испугалась бы, да, а потом? Надеюсь, не попыталась бы нападать. Бежала бы или поставила эту вашу защиту. Но он сминает любые щиты, сносит их одним не ударом даже — касанием. Он действительно жестокая тварь, Атали. Но он подарил мне — меня.
Побывав в квартале гончаров, загорелся идеей: видел у них в изобилии фигурки животных. Приволок в Ауста большой комок глины, размял его и теперь пробовал свои силы в лепке. Не сказать, что хорошо выходило: грис получилась похожей на четырехногую индейку, туалью — на дохлый моток веревки… Атали зашла, когда он вдохновенно лепил припавшего на передние лапы энихи, прокралась в уголок и сидела тихо. Честное слово, зверь удавался… движением пальца чуть закрутил вбок его хвост, опустил голову… определенно, этой работы можно было не стыдиться. Зверь из темно-коричневой глины стоял на доске, как живой, только маленький — будто Огонек смотрел издалека. Вот-вот, и прыгнет… на кого?! Противный липкий комок пополз от желудка к горлу; одним движением Огонек смял в кулаке остаток глины, потянулся было к фигурке — и руку отдернул.